Емельян Пугачев. Книга 2 - Шишков Вячеслав Яковлевич - Страница 86

Толпа охнула, окаменела. Затем поднялись бешеные крики, лютость охватила всех:

— Круши печь! Разметывай! Разметывай!..

К «костру» бежали казаки, башкирцы, углежоги — кто с чем. И не успел Хлопуша прийти в себя, как от печи остались лишь вороха охваченных дымом поленьев да огненных углей.

В сторонке лежала обгоревшая женщина, её выхватили из раздернутого «костра», но уже бездыханной.

А вокруг пылал новый, иной костер: бушевала людская ярость.

— Душегубы! Кровососы! — ревели голоса углежогов. — Хватит, братцы, с нас! Бери топоры, гони коней!.. Идем к царю-батюшке.

Толпа Хлопуши выросла до полутораста человек. Углежоги ехали на подводах, устроившихся в угольных коробах. Был вечер. Проблеснули звезды.

Дядя Митяй сказал:

— Слышь, Хлопуша?.. Ты, может статься, с отрядом-то на ночевку где нито расположишься, ну а я на завод махну, упредить надобно.

Он стегнул коня и пропал за поворотом извилистой дороги.

Вскоре в лесной глуши замаячили костры. А на самой опушке, прячась за старую сосну, высматривал проходивших людей рослый, одетый в полувоенную форму человек.

Хлопуша первый приметил солдата и крикнул ему:

— Чего шары-то выкатил? Эй ты, вылазь!

— А вы что за люди? — окрикнул солдат и, взяв ружье наизготовку, вылез из-за дерева. Но, увидав большую толпу вооруженных всадников, скрылся в чащобе.

— А-а-а! — удивленно протянул высокий углежог-старик, присмотревшись с коня к тускло светившимся кострам вдали. — Да ведь это беглые, у огнищ-т. Глянь, сколь их, сердешных, наловили-то…

— Айда на выручку! — не долго думая, скомандовал Хлопуша; он взмахнул плетью и двинулся к кострам. — Окружай, братцы!

За ним бросились казаки, башкирцы. От костров грохнули два выстрела.

Задетый пулей, упал с коня башкирец.

У Хлопуши не было ни ружья, ни пики, он выхватил из-за пояса безмен с чугунным граненым шаром на конце и, скакнув через костер к стрелявшему, разбил ему голову. Солдат рухнул тут же.

— Сдаемся, сдаемся!.. — видя направленные на них пики, взголосили солдаты — заводские стражники и сыщики. Их было человек двадцать. Шершавые стреноженные лошаденки их топтались рядом.

Хлопуша дрожал, в его груди хрипело. Он сорвал густую хвою кедра и вытер ею окровавленный безмен.

Полсотни беглецов, молодых и старых, связанных по десятку арканами, еще не вполне понимая происшедшее, кланялись набеглому отряду:

— Ой, кормильцы… Хлебца, хлебца! Вторые сутки ни синь-пороха во рту. — Испитые, бессильные, посиневшие, одетые в рвань, они походили на таежных бродяг.

— Государь Петр Федорыч дал приказ быть вам вольными, — перехваченным от волнения голосом сказал Хлопуша и, потрясая безменом, продолжал:

— А супротивникам царским — смерть!

Стало тихо.

Старый капрал, с длинной седой косой, в рыжем нагольном полушубке и в валенках, бросая на Хлопушу злобные взгляды, проговорил сипло:

— Нам неведомо, что вы за люди и кто такой царь Петр Федорыч. Мы состоим на иждивении дворянина Демидова, а присягали государыне Екатерине.

— А ну, приготовь-ка петлю! — сказал Хлопуша, оборачиваясь к своим.

— Вздерни, вздерни его, батюшка!.. Собака он! — зашумели голоса…

— Собака ли я, нет ли… — перебил их капрал и невозмутимо потянулся за угольком к костру, чтобы закурить трубку, — собака ли, нет ли, а я свою службу сполняю по приказу! Нашей сыскной команде велено утеклецов ловить — ну, значит, не рыпайся, лови… А ты, вояка с безменом, ежели есть среди прочих начальник, разжуй нам, что к чему. А то налетели с ветру, солдата ухлопали ни за што ни про што. Да вы, может, разбойники, может, завод зорить едете! Откуль нам знать?

Поборов в себе неприязненное чувство к суровому служаке, Хлопуша стал рассказывать людям, по какому делу послал его государь на Авзянский завод, и что самоглавная думка у государя — сделать свой народ вольным да во счастии.

Толпа приняла эту весть азартно. «Дай то бог, дай то бог!» — взволнованно крестясь, кричали углежоги и беглецы.

Капрал, хмуря седые брови и все еще по-злому косясь на Хлопушу, сказал:

— Ежели ты правду молвил, мы, пожалуй, новому государю служить не отрекаемся, — и велел стражникам «ослобонить утеклецов».

Хлопуша поверил словам капрала и свой приказ о казни отменил.

Разожгли еще ряд костров. Башкирцы, крикливо переговариваясь, варили в котлах махан. Ужин поспел скоро. Все плотно подкрепились. Беглецы набросились на еду с жадностью.

Стало довольно темно. До завода оставалось около тридцати верст торной дороги. Хлопуша торопился, он отдал приказ выступать в поход.

Принялись суетливо собираться. Угрюмого капрала не оказалось в толпе.

Никто не приметил, как он под шумок исчез.

— Эх, жаль, дюже жаль, что не вздернул я его, — сердито замотался в седле Хлопуша. Он велел всех людей сыскной команды нанизать на один аркан и отдал их под присмотр башкирцев.

Двигались ходко. Немощные беглецы ехали по двое, по трое на полицейских конях или в коробах, вместе с углежогами и их семьями. Путники надрали бересты, сделали смолистые факелы, зажгли их. Тьма, вспугнутая возникшим светом, закачалась, заструилась, как широкое полотнище темной рыхлой кисеи. Десятки факелов плевались во тьму ярким огнем и клубящимся красноватым дымом. Весь лес сразу преобразился, ожил, наполнился сказочной нежитью. Деревья, казалось, перебегали с места на место, подпрыгивали, замахивались на путников мохнатыми лапами. Обгорелые пни и поваленные бурей вековые стволы с вихлястыми сучьями напоминали таежных чудовищ. А факелов зажигалось все больше да больше. Ехать было нескучно.

Свет играл, колыхался, свет вступил в единоборство с тьмой. Зрелище было живописное. Верхоконная ватага башкирцев в своих цветистых халатах, в остроконечных шапках, с луками, колчанами, кривыми ножами, с длинными пиками, украшенными конскими хвостами; впереди — рослый бородатый всадник, лицо у него в свисавшей на глаза сетке, дальше вереница связанных общим арканом полицейских, а сзади — большая толпа черномазых углежогов. Вся эта необычайная картина, вырванная из мрака озорными огнями факелов, напоминала орду древних воинственных печенегов, возвращавшихся из тяжелого похода в свой кочевья.