Емельян Пугачев. Книга 2 - Шишков Вячеслав Яковлевич - Страница 90

Ветер почти затих. На фоне снега и побелевших, облепленных пургой деревьев чернели силуэты гнавшихся один за другим людей.

Капрал прытко поспешил к кривой сосне — где конь, но коня на месте не оказалось. И неизвестно, куда запропастилось ружье со штыком!

— Стой, нечистый дух, стой! — что есть силы голосил мужик.

— Геть с дороги… Убью! — гремел гулким басом озверевший капрал. Он было приостановился и засверкал ножом, но, струсив поднятого топора, спрятался за дерево.

Это был спасительный, в два обхвата, кедр. Тяжело дыша и ругаясь, враги кружились возле него. Только и слышались хруст валежника да безумные выкрики: «Убью! Убью! Молись, нечистая сила!»

Увертливо кружась под защитой кедра то в ту, то в эту сторону, капрал вспомнил о висевшем у него за поясом аркане и стал выискивать случай перехитрить ретивого врага. Вдруг петля жихнула и опутала Митяя. Капрал рванул аркан, мужик упал. С победным гоготом всею тушей капрал навалился на него.

Завязалась ожесточенная, последняя схватка. Враги хрипели, перекатывались один через другого. Силы мужика ослабевали, капрал тоже изнемогал. Но вот он сделал последнее усилие и оседлал врага.

— Только и жить тебе, проклятый! — с зубовным скрежетом торжествующе выдохнул капрал и, зажав в горсть острый нож, замахнулся им. Но в эту минуту он получил оглушительный удар по голове калмыцким «волкобоем»

(ременная нагайка со свинцовой пулькой на конце).

— Биря-биря!.. А-гык!.. — визгливо вопил верхоконный башкирец, крутя нагайкой.

А двое спешившихся казаков рванули оглушенного капрала за шиворот.

Помятый дядя Митяй поднялся кое-как. Из поцарапанной щеки его струилась кровь.

Капрал быстро пришел в себя. Он слышал вокруг злорадный хохот и выкрики:

— С праздничком, Сидорчук! Ха-ха!..

— А и не гораздо же далече утек ты от нас!

Капрал сидел на снегу, вытянув ноги, опершись кулаками в землю, уронив на грудь голову. В правой его руке — кривой татарский нож.

— Вздернуть! — приподняв сетку, подал с коня голос Хлопуша.

Башкирцы подобрали капральский аркан и стали готовить петлю.

Капрал встретил смерть молча.

На рассвете в заводский поселок прибежал капральский конь и стал ржать возле своих ворот. Жирная старая капральша растопляла печку. Накинув на плечи шаль, она взяла чадящий каганец и поспешила впустить хозяина во двор. Но хозяина не было. Едва не стоптав капральшу, вломился в калитку конь с оборванной уздой и, чмокая копытами по вязкому навозу, проскочил к яслям.

Старуха долгое время кричала мужу на все лады: «Наумыч! Наумыч! Где же ты, старый?» Пурхаясь по сугробам, она обошла кругом избы, заглянула в переулок, пробралась на огороды — нет нигде Наумыча. На старуху напал страх. Запыхавшись, она бросилась в полицейскую казарму — Ребята! Вставайте! Капрал пропал!

Вскоре шесть верхоконных молодцов с двумя цепными псами выбежали из ворот Авзяно-Петровского завода и галопом направились по лесной дороге.

В лачугах и домочках уже зажигались утренние огоньки. С востока шел рассвет. На чистом небе гасли звезды, морозные небесные просторы ширились.

Большинство заводских еще вчера решили на работу сей день не выходить — сей день надлежало проводить убитого Павла в могилу. Если же Каин умыслит совершить над ними какое лиходейство, в обиду не даваться!

Управитель еще спал, во сне скорготал зубами, мычал. Лежавшая с ним бок о бок Домна Карповна потрясла за плечо его:

— Ваня! Ваня, проснись!.. Чего ты?

Управитель вскочил, испуганно осмотрелся, нахмурил брови, снова прилег на изголовье, раздражительно сказал жене:

— Не буди… Не спал всю ночь. Сны какие-то… Нездоровится.

Но вот на деревянной колокольне с полной внезапностью сполошно зазвучал набат.

— Пожар! Ой, батюшки, пожар! — И управитель со своей супругой враз вскочили.

За окнами сумятица: люди бегают, всадники снуют, слышатся отрывистые выкрики.

— Ворота, ворота! Запирай ворота! — голосили с коней стражники, стремительно несясь к заводскому валу.

— Эй! Чего стряслось? — вопрошали выскочившие из жилищ полуодетые мастеровые.

— Братцы! Кто в дружине, лезь живчиком на стены, к пушкам. Орда идёт!

— кричал проезжавший на рыжем бегунце урядник.

По площади и через плотину торопились люди с ружьями, с железными палками, скакали стражники, урядники, строились в шеренги старые солдаты.

Вся площадь шумела, суетилась. Разных мастей псы с лаем носились взад-вперед; у ворот хибарок, у колодца собирались любопытствующие бабы, ребята.

Дозорные с башни над воротами оповещали:

— Идут, идут!.. Орда идёт!

И по всей площади, по всему поселку, из конца в конец испуганно передавалось:

— Орда идёт!.. Орда!

Заводские люди не зря опасались подобных набегов. Из мести хозяевам заводов, оттягавшим себе почти задаром башкирские вольные земли, шайки башкирцев то здесь, то там делали порою набеги на русские жилища, жгли селенья, угоняли скот.

Ванька Каин носился на коне от крепостных ворот к цейхгаузу, откуда выкатывались пушки, вытаскивали самопалы, пищали, тесаки, от цейхгауза скакал к «зелийному» (пороховому) погребу. А толпа Хлопуши уже подступала к самому валу. С башен и через щели тына раздалось несколько выстрелов.

— Не стреляй, не стреляй в своих! — заорали из толпы казаки, а за ними и освобожденные в тайге беглецы.

Хлопуша, приподняв сетку и потрясая бумагой, гулким голосом вопил:

— Отворяй ворота! По приказу батюшки-царя! Мы слуги царские.

— Ребята, слыхали? От самого царя это, от батюшки. А нам брякали — орда!

И многие из заводских людей уже покарабкались на тын, чтоб лично досмотреть царское посольство.

А вверху, увидав с башен подкативших из лесу на подводах беглецов и углежогов, кричали:

— Глянь, глянь! Наши! Вот те Христос, наши!

Шеренга набежавших солдат и стражников, выставив ружья в бойницы бревенчатого тына, сыпала из натрусок на полку порох, готовясь открыть пальбу по «набеглой сволочи».

Но в этот миг среди многолюдства сбежавшихся работников, словно из-под земли, вынырнул бородатый, большеглазый, с поцарапанным сухощеким лицом дядя Митяй.