Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика - Гегель Георг Вильгельм Фридрих - Страница 70

или религиозное воспитание, то с ее стороны является либо

произволом снова игнорировать это в своих речах о вере, либо же

недомыслием не понимать, что признанием необходимости воспитания как

раз утверждается существенность опосредствования.

Прибавление. Если в платоновской философии говорится, что мы

вспоминаем об идеях, то это значит, что идеи сами по себе находятся

в людях, а не (как это утверждали софисты) приходят к людям извне,

как нечто чуждое им. Этим пониманием познания как воспоминания,

однако, не исключается развитие того, что находится в себе в

человеке, и это развитие есть не что иное, как опосредствование. Так же

обстоит дело с встречающимися у Декарта и у шотландских

философов врожденными идеями. Они также сначала существуют в человеке

лишь в себе, как задатки.

§ 68.

В приведенных данных опыта представители непосредственного

знания ссылаются на то, что некоторые знания оказываются

связанными с непосредственным знанием, Хотя эта связь берется сначала

ТРЕТЬЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 123

как лишь внешняя, эмпирическая связь, все же она оказывается для

самого эмпирического рассмотрения существенной и неотделимой, так

как она постоянна. Но если далее мы будем рассматривать это

непосредственное знание само по себе как знание о боге и о божественном, то

такое знание всегда характеризуется как возвышение над чувственным,

конечным, равно как и над непосредственными вожделениями и

естественными склонностями сердца, — восхождение, переходящее в веру

в бога и божественное и завершающееся этой верой, так что последняя

есть непосредственное знание и убеждение, тем не менее имеющее

своей предпосылкой и условием этот процесс опосредствования.

Примечание. Уже было замечено, что так называемые

доказательства бытия божия, исходящие из конечного бытия, выражают

это возвышение и представляют собой не изобретение искусной

рефлексии, а собственные необходимые опосредствования духа, хотя

последние и не находят своего полного и правильного выражения в

обычных формах этих доказательств.

§ 69.

Указанный нами (§ 64) переход от субъективной идеи к бытию и

есть тот переход, который представляет главный интерес для точки

зрения непосредственного знания; она именно утверждает, что он

представляет собой изначальную неопосредствованную связь. Но как раз

этот центральный пункт, взятый сам по себе, безотносительно к

кажущимся эмпирическим связям, и обнаруживает в самом себе

опосредствование, именно — истинное опосредствование, не опосредствование

неким внешним и через некое внешнее, а замыкающееся внутри

самого себя.

§ 70.

Точка зрения непосредственного знания утверждает именно, что

ни идея, как чисто субъективная мысль, ни только бытие не суть сами

по себе истина: бытие лишь само по себе, не как бытие идеи, есть

чувственное, конечное бытие мира. Этим, следовательно, точка зрения

непосредственного знания прямо утверждает, что идея истинна лишь

посредством бытия и, наоборот, бытие истинно лишь посредством идеи.

Точка зрения непосредственного знания справедливо хочет не

неопределенной, пустой непосредственности, не абстрактного бытия или

чистого единства самого по себе, а единства идеи с бытием; однако со

стороны этой точки зрения является недомыслием непонимание того, что

124

единство различных определений не есть только чисто

непосредственное, т. е. совершенно неопределенное, пустое единство, а что каждое

из этих определений истинно лишь тогда, когда ото опосредствовано

другим, или, если угодно, что каждое из этих определений

опосредствовано с истиной лишь через другое определение. Таким образом,

оказывается фактом, что определение опосредствования содержится в

самой этой непосредственности, против чего соответственно

собственному основоположению непосредственного знания рассудок не может

ничего возразить. Только обыденный, абстрактный рассудок берет

определения непосредственности и опосредствования как абсолютные

определения, отдельно друг от друга, и мнит, что в них имеет

какое–то твердо установленное различие; таким образом, он создает

себе непреодолимые трудности, когда хочет их снова соединить, но

этих трудностей, как мы уже показали, нет в самом факте, и они точно

так же исчезают в спекулятивном понятии.

§ 71.

Односторонность этой точки зрения влечет за собой определения

и следствия, которые мы должны еще отметить после того, как

выяснили основной принцип. Во–первых, так как не природа содержания,

а факт сознания выставляется критерием истины, то основой того,

что выдается за истину, оказывается субъективное знание и уверение,

что я в своем сознании преднахожу известное содержание. То, что я

преднахожу в своем сознании, возводится в нечто такое, что все

преднаходят в их сознании, и выдается за природу самого сознания.

Примечание. Когда–то среди так называемых доказательств бытия

божия приводили consensus gentium (согласие всех народов), на

которое ссылается уже Цицерон. Consensus gentium представляет собой

значительный авторитет, и сам собою напрашивается переход от того

факта, что некое содержание находится в сознании всех, к мысли, что

это содержание коренится в самом сознании и необходимо ему

присуще. В этой категории всеобщего согласия людей заключалось

существенное и не ускользающее от внимания самых необразованных

людей усмотрение того, что сознание единичного человека есть вместе

с тем некое особенное, случайное. Если сама природа этого сознания

не исследуется, т. е. если особенное, случайное этого сознания не

выделяется, если не проделывается та трудная операция, посредством

которой только и отыскивается и выделяется в себе и для себя всеоб-

ТРЕТЬЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 125

щее, то лишь согласие всех о некоем содержании может быть

основанием почтенного убеждения, что это содержание присуще природе

самого сознания. Для удовлетворения потребности мысли знать, что

то, что, как оказывается, всеми признается, также и необходимо, —

для удовлетворения этой потребности факта cousensus gentium,

разумеется, недостаточно. Но даже тем, которые полагали, что эта

всеобщность факта представляет собой удовлетворительное

доказательство, все же пришлось отказаться от него, как от доказательства

бытия божия, вследствие того, что, как показывал опыт, существуют

отдельные лица и народы, у которых мы не находим веры в бога *).

Но нет ничего короче и удобнее, чем просто уверять, что я нахожу

в своем сознании некое содержание, сопровождаемое уверенностью

в его истине, и что поэтому эта уверенность не является моей

уверенностью, как особенного субъекта, а составляет неотъемлемую

принадлежность самого духа.

*) Для установления опытным путем степени распространенности атеизма

и веры в бога важно знать, удовлетворяемся ли мы понятием бога вообще или

требуется более определенное познание последнего. Христианский мир не

согласится с тем что китайские и индусские и т. д. идолы или африканские фетиши

и даже сами греческие боги могут быть признаны богом; кто поэтому верит в

таких идол в или богов, не верит на самом деле в бога. Если же, напротив, мы

будем рассуждать таким образом, что в такой вере в идола все же содержится

в себе вера в бога вообще, точно так же, как в отдельном индивидууме содержится

род, то идолопоклонство придется также признать верой не в идолов, а в бога.

Наоборот, афиняне признавали атеистами поэтов и философов, которые считали

Зевса и т. д. лишь облаками и утверждали существование лишь бога вообще. —