Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина - Страница 104

Вот и все почти… и наверное, Евстафий Елисеевич после этакого рассказу сразу вниз проводить велит, или, того паче, вызовет тюремную карету.

Гавриил вызвал бы. Наверное.

Только по лицу познаньского воеводы не понять, о чем он думает. Сел вот в кресле, глядит на государев бюст, да оглаживает венценосного по темечку.

— Той ночью как раз луна полная случилась… Валдес специально подгадал, чтобы ипостась держать легче было… в нечеловечьей они быстро идут. Куда быстрей, чем люди… или волки.

Гавриил вовсе не понимал, откуда пошло это, что волкодлак в другой ипостаси на волка похож. Волков он видел в Королевском зоологическом саду и долго их разглядывал. Зверь как зверь. Невеликий. И нестрашный с виду. Из похожего — глаза желтые, так они и у тигров желтые, и у львов…

Нет, волкодлак — он волкодлак и есть.

— Я услышал голоса уже на дороге…

…ночью та светилась.

Бледно — желтые камни. Валдес из таких мамке брошку поднес. Назвал топазами. Брошка была красивою, и мамке понравилась, а вот дорога… неладно было с нею. Гавриил чуял, вот только… дорога пугала его куда меньше волкодлаков.

Шли стаей.

Он узнал тягучий бас Валдеса, которому вторили близнецы, но выходило у них не так грозно.

Пугали.

Подгоняли.

Веселились, наверное, а Гавриил понял, что до камней добраться не выйдет. И куртку скинул. И ботинки оставил еще там, на прошлом привале. Босиком по болотам сподручней…

…бежали.

Гавриил и тени, уже не по следу, а рядышком, порой показываясь, почти выползая на дорогу.

Пугали.

Думали, Гавриил соступит в темноту…

И слышался в вое ехидный братцев смех.

Первым не выдержал Сташис… младшенький, который вечно куда?то спешил. И теперь вот выскочил на дорогу, ощерившись.

Клацнули клыки.

Дыхнуло в лицо смрадом… а дальше… дальше Гавриил и сам не знает, что с ним произошло. Он за нож ухватился, а нож… нож вдруг оказался в глазу Сташисовом. Тот взвыл… и подскочил, стряхивая Гавриила… когтями полоснул…

Дорога сияла.

И луна тоже, яркая такая, как никогда прежде. И кровь тоже яркая. Еще подумалось, что странно, у волкодлаков она тоже красного колеру и по цвету от человеческой ничем не отличается… потом же… потом он очнулся за каменным кругом, как был, босой и с ножом, который прижимал к животу.

С располосованным боком.

Боли не чуял.

И на землю лег у старого камня, скрутился калачиком да глаза прикрыл. Ему не было страшно. Больше не было.

А еще Гавриил знал, что живым его точно не отпустят.

— Я провел в круге три дня. Раны затянулись… а Валдес не уходил. Он был в ярости. Я же… я убил его сыновей, понимаете? Не знаю как… не помню, но убил точно… и он еще потом сказал. Утром. Стал человеком… думал, что так его камни пропустят. А они… не изменились ничуть. Серые. Обыкновенные, но… войти не сумел. И сказал, что я сам выйду. От голода или жажды, не важно… он будет ждать столько, сколько понадобится.

Стакан в руке Гавриил захрустел.

— И — извините, — Гавриил стряхнул осколки на пол. — Я… не хотел.

— Хорошо, что не хотел, — кивнул Евстафий Елисеевич. — Плохо, когда хочучи государственному имуществу ущерб учиняют.

Гавриил кивнул коротко и взгляд опустил.

— Я… вышел из круга и убил его.

Вышел.

И убил.

Мальчишка четырнадцати годочков матерого волкодлака… разве бывает такое в мире? Евстафий Елисеевич точно знал, что всякое бывает.

— Со мной тогда… я будто и не я стал, — Гавриил вытащил из ладони осколочек. — Оно не злое, то, что было в круге… оно меня защищало. Я был быстрым. И сильным. И… и он меня не сумел даже зацепить. Но потом, когда отпустило, то сделалось так больно…

Второй, измазанный кровью осколок лег рядом с первым.

И по — хорошему надо бы сии осколки изъять для протоколу, а мальчонку закрыть, еще лучше — передать Тайное канцелярии, нехай они разбираются с этакими чудесами.

Но… совесть не позволит. Может, и вправду избыток ее у Евстафия Елисеевича? Вот было бы славно, когда б избыток этот взяли да вырезали вместе с язвою. И стал бы Евстафий Елисеевич руководствоваться исключительно доводами рассудка или политической целесообразностью, или еще чем.

— Я уже потом понял, что болело, потому как сил много потратил. А еще мышцы были неготовые… потом, в цирке, меня научили, как с ними…

Он еще и в цирке побывать сумел.

— Но это уже не интересно, — Гавриил ладонь лизнул и поморщился. — Я к людям вышел… сказал, что померли и мамка, и Валдес… и меня, стало быть, староста в город повез… в приюту… обычно?то сирот если, то по домам брали, чтоб в подмогу. А меня никто не захотел. В приюте…

…в приюте мальчонке, который зело от иных детей отличен, несладко приходилось. И наставники его не жаловали. Вона какую кляузу на запрос сочинили.

И душа у него порченая.

И сам он подозрение вызывает немалое, и был трижды освидетельствован коронными ведьмаками на предмет наличия иных сущностей, и был признан чистым, об чем официальные заключения имеются… да только, невзирая на все заключения, требуют, чтоб парень в монастырь ушел.

Или еще куда, главное, под замок.

— …меня читать научили и писать. И слову Вотанову… там неплохо было, — словно оправдываясь, произнес Гавриил. — Они хотели, как лучше…

А вышло, как всегда.

Добре, что вовсе не искалечили паренька.

— В трактир возвращался? — Евстафий Елисеевич государя отодвинул. Он, бронзовый истукан, ничего?то не мог присоветовать в нонешней ситуации.

Гавриил кивнул.

И на щеках полыхнули красные пятна.

— Я… хотел убедиться, что там… что больше никого не… а там все, будто никто и не живет… давно не живет… я бы учуял, если б недавно… у меня нюх хороший.

Что ж… хороший нюх — качество для актора в высшее степени пользительное.

— Год или два… она ушла… наверное, ждала их и не дождалась… а тайник… был… пустой был… я думал, что, может, если по вещам, то узнаю, какие люди там… и как?нибудь…

Он окончательно смешался.

— Я там жил. Недолго. Думал, может, чего найду… потом к цирку прибился. Бродячему.

И об этом писали.

С негодованием, которое ощущалось в каждом слове докладной. Не по нраву, видать, святым отцам грешные забавы.

— Я там за лошадками ходить помогал… и учился… всякому, — Гавриил ссутулился. В одеяле своем он походил на несчастного ворона, истощавшего, бесприютного. Такого только пожалеть, да не умел Евстафий Елисеевич жалеть, так, чтобы оно не обидно было. — Мне тогда и сказали, что тело у меня нетренированное… а там девушка была одна… не девушка, а женщина, которая как змея, во все стороны гнулась. Она и помогала… сразу все мышцы болели…

Он и помнил?то время то по постоянной боли, по визгливому голосу Белянки, которая материлась знатно, приговаривая, что она, де, политесов не знает.

Не знала.

И учила крепко, как ее саму, при цирке выросшую, учили. Розгой и голодом за леность. Скупым кивком, коль у Гавриила получалось. А получалось у него…

— Цирковым тебе точно не быть, — сказала как?то Белянка спьяну. Она попивала, как иные, но и, выпивши, не теряла разума. Напротив, мягчела, становилась говорлива. — Слишком ты… не фактурный.

Белянка щелкнула пальцами, и хотя Гавриил ничего не спрашивал, но продолжила.

— Вот посуди. Куда тебя поставить? Заместо Виргана?

Вирган служил силачом, давно служил и крепко умаялся. Может, когда?то и был он силен, но годы взяли свое. И от былое силы остался внушительный рост да дряблые мышцы, которые он под трико скрывал.

— Я сильней, — с Вирганом Гавриилу случалось бороться, и всякий раз он, быстрый и гибкий, выходил победителем.

— Сильней, да только что с того? Вот посуди, людям же ж не сила нужна, а… приключение! Во! И на ярмароке с Вирганом зазывают бороться, потому как выглядит он солидно, не в пример тебе. И побороть этакого великана — это ж чести… не в злотне дело, а в том, что хлопец, который поборет, будет год хвастать этою победой. А на тебя глянь? Тощий. Малой. Такого побороть никакой чести нет…