Возвращение в Африку - Горюнов Дмитрий Петрович - Страница 13

Утром, с трудом преодолев песчаное русло речки, на котором ночной дождь оставил лишь влажный след, и проехав не больше десятка миль, уперлись в каменную гряду. Дорога круто поднималась, петляя между валунами, «газик», натужно ревя, кое-как продвигался вперед, но «рафик» взять подъем не смог. Пробовали буксировать его на «газике», но металлический тросик лопался; заменили его толстыми сизалевыми веревками, они выдерживали нагрузку, но теперь уже не тянул «газик». Разведка вдоль гряды показала, что объехать ее ни слева, ни справа невозможно, а других проходов нет, кругом валуны. Естественно, что все напустились на географа: как же здесь прошла его «вольво»? Нимало не смущаясь, наш приятель философски изрек, что в XX веке меняются не только дороги, но и лик Земли, не говоря уже о людях, и торжественно процитировал из дневника А. К. Булатовича слова командующего абиссинским отрядом:

«Я предвидел, что это так случится. Мои солдаты храбры, любят войну, но не терпят пустыни. Теперь… куда бы я их ни стал посылать, они будут возвращаться с одним ответом: идти дальше никак невозможно. Только за мной еще они пойдут вперед. Но куда?»

В конце концов мы решили последовать совету жителей озера Баринго и ехать в Томсон-Фолс. Обратно по знакомой дороге ехали быстрее. По всем расчетам, мы въезжали в «Долину уныния». Но боже, как все здесь переменилось! «Долина уныния» за ночь преобразилась в долину торжествующей жизни. Подумать только, один ночной дождь, даже не дождь, а дождичек, вроде нашего грибного, сотворил это чудо. Какие же неистребимые силы таит в себе даже эта скудная природа, что она так бурно отозвалась на мимолетную ласку небес!

А вот и Томсон-Фолс. На другой день пошел ливень. Начался период дождей. Как это случалось не раз, в районе озера Рудольф, возможно, не выпадет ни капли влаги, но рисковать мы не могли, всех ждали дела. Поездку пришлось отложить до нового сухого сезона.

«ЗВУК МИРОЗДАНИЯ»

В следующем году мы выехали, по всем расчетам, задолго до наступления периода дождей. В нашей компании произошли изменения. Географ путешествовал по Югу Африки. В экзотического вида открытке, посланной из Габороне, он сообщал, что находится в пустыне Калахари в обществе бушменов. Его заменил другой мой московский знакомый, с которым когда-то вместе работали в газете. Овиди, ожидавшего очередного прибавления семейства, заменил африканец Джон Омоло, рекомендованный нам как отличный шофер, гид и полиглот в языках нилотских племен Севера Кении. Джон вел не «рафик», а более приспособленный к путешествиям по бездорожью лендровер. А «газиком» по-прежнему управлял русский шофер Саша. На сей раз мы не решились на открытие новых путей к озеру Рудольф и двинулись «классическим» маршрутом через Томсон-Фолс и Маралал.

Примерно в 20 милях севернее Маралала, в местечке Лисиоло, как утверждают некоторые путешественники, открывается самый прекрасный вид на Рифт Белли во всей Африке. Вероятно, так оно и есть. Здесь Рифт тремя циклопическими уступами стремительно падает с 8500 футов нагорья до 3000 футов в долину. Слева в мареве испарений плавилось уже известное нам озеро Баринго, а к северу виднелись стертые расстоянием призрачные очертания горы Ньиру. Если отойти от машин, остаться совсем одному среди этой нетронутой природы — без городских массивов и деревенских селений, без дорог, вспаханных полей, геометрических линий лесных посадок, стальных канатов, электропередачи и даже воздушных трасс, обозначенных белыми шлейфами инверсионных линий на голубом небосводе, — без всего того, что так или иначе вкрапливается в самый уединенный европейский ландшафт, можно почувствовать себя Адамом, впервые увидевшим сады Эдема и мир во всей его первозданности, в полной гармонии, не знавшей борьбы за существование, вражды и ненависти, когда, по древнейшему мифу человечества, лев отдыхал рядом с ягненком. И ничего-то тебе не надо, как широко открытыми глазами смотреть и впитывать в душу эту простую и величественную, торжественную и скромную красоту. И тогда, казалось, душа очищается от всего суетного, что так занимает нас в городской нашей жизни, и совершенно лишнего и ненужного здесь, среди гор, долин, озер, запахов трав, деревьев и голосов неведомых птиц. В такие минуты полного слияния с природой русский поэт, наверное, и сочинил стихи: «Мне мало надо — краюшку хлеба да каплю молока и это небо, и эти облака…»

Немного не доехав до Барагои, остановились на ночлег. Место попалось идеальное: рядом с дорогой — ровная травянистая поляна, окруженная довольно высоким и плотным кустарником. Выехать решили с рассветом, намереваясь засветло добраться до озера. Убрана посуда после ужина, притушен газовый фонарь. Но что-то никто не торопится в палатки. Темное, почти черное небо усыпано яркими близкими звездами. В кустах угомонились на ночь птицы, лишь редкие неясные шорохи нарушают тишину. Внимательно всматриваясь в кусты, можно увидеть горящие зеленым светом глаза. Кто это? Лесная кошка? Пожалуй, слишком пустынные места для этого красивого зверя, похожего расцветкой на леопарда. Шакалы? Возможно. Когда мы уберемся в палатки, они будут догладывать оставшиеся от ужина кости. Бабуины? Но почему эти вечно галдящие разбойники ведут себя так смирно? И вдруг… Вдруг ночную тишину разорвал рык льва. Это было неожиданно и жутко. Я испытал чувство, близкое к тому, когда мальчишкой, наслушавшись на завалинке рассказов о проделках домовых, леших, чертей и прочей нечисти, возвращаясь домой, наскоро крестился у порога темных сеней и пробегал те несколько метров, что отделяли от кухонной двери, за которой был свет керосиновой лампы и мать, латавшая в эти вечерние часы нашу ветхую одежонку.

За годы, что я прожил в Кении, мне приходилось видеть, вероятно, не одну сотню львов. Видел я их почти во всех национальных парках этой страны, где они живут свободно, охотятся, размножаются, дряхлеют и погибают; на воле от болезней и старости не умирают — таков суровый закон. Кажется, нет более ленивого существа, чем царь зверей с головой Зевса, обрамленной роскошной гривой, когда он часами и даже сутками сытый валяется в кустах или высокой траве.

Ученые утверждают, что из всех крупных хищников львы спят дольше всех — восемнадцать часов в сутки. Многочисленные туристы подъезжают на автомашинах к львиным прайдам на расстояние 5—6 метров, беспрерывно строча и щелкая кино- и фотокамерами, и бывают разочарованы смирным поведением львов. Как остроумно заметил один француз, львы беспрестанно скалят зубы и грозно рычат лишь в заставке кинофильмов американской фирмы «Метро-Голдвин-Мейер». Редкий лев или львица оторвут сонную голову от земли, без всякого интереса посмотрят на машины и снова погружаются в дремоту, кисточками хвостов отгоняя надоедливых насекомых. Разве лишь львята, смешно поворачивая мордашки, с любопытством посмотрят на раскрашенные под зебру туристские микроавтобусы и продолжают возиться друг с другом или теребят родителей за уши или хвосты; получив увесистый шлепок, откатываются в кусты и там, очухавшись, продолжают таскать один другого за холки. Такие сценки, согласитесь, не порождают страха перед хищником. Мне приходилось наблюдать и одиночных львов, как бы без всякой цели бродящих по саванне на виду у пасущихся антилоп и зебр.

В национальном парке Кикарок мы с приятелем решили сфотографировать неизвестный нам кустарник с ярко-огненными цветами и вышли из машины. Едва мы подошли к кусту, как раздался выстрел, и мы увидели, что из переднего автомобиля, в котором ехали наши друзья с егерем, вооруженным карабином, нам машут и кричат: «Назад, назад!» Как оказалось, за кустом притаилась львица, вероятно, высматривавшая добычу. Егерь решительно высказал нам свое недовольство: мы грубо нарушили непреложное правило всех национальных парков — ни в коем случае не покидать транспорт. К концу поездки егерь «отошел» и признался, что за последние три года он впервые выстрелил из карабина; стрелял в воздух, чтобы привлечь наше внимание.