Домик у пролива - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 29

Но была тут одна заковыка: корешок женьшень искать — несусветный труд. Он в тайге так укрывается, что самый искусный китаец-женьшенщик ежели два-три корешка в год отыщет — счастье. И на один корешок не обижались. Нашему брату, русскому, это дело вовсе не давалось. Очень тонко нужно знать таёжные травки, цветки. Каждая травинка своё говорит: где может быть женьшень, где нет.

Так и промышляли: китайцы женьшень ищут и оленя Хуа-лу в лудеву[2] ловят, панты снимают. А наши пантача отстрелам добывали. Но то и другое большого труда требовало. Ты нынче сам видел, сколько с оленем маяты, чтобы тут у нас в парке панты с него снять. Пока сыщешь! А ведь тогда тайга была не та. Без края, без троп. Оленю преград не было. Пойдёт колесить — уведёт невесть куда. Ходит, ходит пантовщик за хорошим пантачом, а там, глядишь, ещё мазу даст, и вся охота пропала. Тяжёлое было дело. Правда, зато, если забьёт нескольких хороших олешков, настоящие деньги в кармане.

Занимались тем, что кому по душе. Кто — женьшенем, кто — пантами. Но был народ, которому не по сердцу было мучиться. Те действовали короче. Ни женьшеня, ни пантача искать не надо, коли совести нет. Уследи только китаезу-женьшенщика, когда он корешки собрал, или охотника-пантовщика — и на мушку. Все корешки, весь сбор пантов — все твоё. Когда там с тебя спросится! Скорей всего, что в тайге никто никогда убитого и не найдёт. Если больше недели он пролежит, и хоронить не надо: начисто зверьё приберёт. А ежели кто и наткнётся, то язык придержит. Кому охота на пулю лезть?

Немало такого народу было: промышляли охотой без хлопот и без убытка. Впрочем, и это дело не такое простое, как может показаться. Женьшенщика не легко уследить. Он знает, что беречься надо, и свои меры принимает. Ходит, ходит по тайге целое лето. Пойми — когда с корешком, когда пустой. А зря убивать его, без уверенности, что корешок при нем, расчёта нет. Ведь если корешок ещё не найден, грабитель сам у себя хлеб отнимет преждевременным убийством. А бывало и так. Старый женьшенщик корешок-то найти найдёт, но не снимет, а только отметит условным значком — мой, мол. И уже другой жаньшенщчк его не тронет. А сам-то нашедший дальше как ни в чём не бывало пойдёт, чтобы разбойника со следа сбить. А потом улучит денёк и корень снимет. Или найдёт да в укромном месте и схоронит. Ищи иголку в море. На многие хитрости люди пускались, чтобы корень от лихих людей спасти. Предпочитали: пускай пустого стукнет, лишь бы находка уцелела. Но Семёнова провести было трудно. Зачем ему за охотником целое лето ходить, когда проще сделать можно? Ежели ты, например, к китайской границе женьшень носишь или панты в таёжную фанзу для варки, то опытному человеку известно, где ты пройти можешь. Путей в тайге не больно-то много, хоть и широка она, как море. Стал Семёнов на таких тропках работать. Пантовщиков и женьшенщикав он не трогал, а охотился на самих душегубов таёжных. Как такого человека с награбленным уследит, стук его из-за дерева. Амба злодею! Чем добро по крохам-то собирать, Семёнов сразу весь его улов брал. И трудов меньше, да и грех не тот: что за каждый корешок кровь проливать, что сразу за все одним убийством отделаться — разница. Двух, трех за лето стукнет — велико ли дело? А барыш огромный. Такую афёру развёл, что подивишься. Тут у него один только страх был: как бы самого не уследили да не стукнули. Если бы поймали, и стрелять не стали бы: к дереву привязали бы муравьям на жратву либо живьём закопали. Но он свою линию вёл умеючи. Когда же таёжники поняли, в чём дело, и для Семёнова гарью запахло, тогда он себе двух надёжных парней в охрану взял. Народ в тайге, знаешь, какой был! Ни в бога, ни в черта! За деньги — что угодно. Вот и я с ним оказался. Горазд я был стрелять. Уж за мной — как за каменной стеной. Не глаза, а бинокль. За это Семёнов меня и жаловал. Хорошие деньги платил. А только и я цену этим деньгам знал. Семёнов очень осторожен был и долго одних людей при себе не держал. Боялся тех, кто много знает. Подержит подручного сколько надо — да на мушку. Был человек — спутник жизни, и нет его, концы в воду.

Засиделся я в подручных. Днём и ночью пули ждал. И действительно, поймал я Семёнова однажды на таком деле: стрельнул он в меня. Да меня не так просто возьмёшь, я заворожённый. От пули его я ушёл — и вон из тайги. Пришёл к батюшке на село отсидеться, хотел он меня тут к крестьянскому делу пристроить. А какой из меня мужик? Ушёл снова в тайгу, но уже по чистому делу, на зверовой промысел. Немного пушниной баловался, тигра бил, но больше насчёт оленя. Хороший, полезный зверь олень. Очень нужен в хозяйстве. Большую с него пользу снимать можно, если толково дело вести. А мы не умели. Переводили зверя. Теперь вот правильно взялись. Огромное дело будет… Да без меня уж, верно. Стар я, браток, даром что рыжий. Да и не полный я человек. С той поры, с семеновской, нет-нет да и загорится внутри. Точно язва. А если бы не это, разве так бы я жил? Я бы, браток, всю тайгу теперь переделывал, новую жизнь строил.

Вдруг Чувель встал в лодке и, уставившись в темень, крикнул Ласкину:

— Эй, ты, шалавый, куды прёшь-то?

Лодка зашуршала носом по песку. В черноте берега зашушукалксь деревья. Чувель сел на весла и погнал шлюпку в пролив. Долго ехали молча. Шлюпка обошла мыс Приглубый и повернула в бухту. С востока, над сопками, пробегала по небу неуверенная розоватая дрожь. Будто вздрагивали сонные ресницы зари, не в силах сбросить с себя тяжесть влажной ночи. А в пролив, между мысами Фелисова и Фалькерзама, ворвался кусочек проснувшегося океана, встряхнувшего заалевшие зарёю волны. Туда добралось уже утро.

— Японцы называют свои острова Страной восходящего солнца, а ваше Приморье — Краем росы, — сказал Ласкин. — Они говорят, что, когда их солнце взойдёт над Приморьем, роса поднимется и исчезнут туманы. Раз и навсегда.

Чувель звучно сплюнул и засмеялся:

— Пока их солнце взойдёт, наша приморская роса им очи повыест.

Чувель внимательно пригляделся к горизонту.

— Тайфун будет, — заметил он и, увидав, что Ласкин беспокойно заёрзал, усмехнулся. — Не бойсь! Ты на месте. Тут уже недалеко. Вот за тем мыском и пристань. Тебя тряхнёт ужо на пароходе, но на нём безопасно.

2

Лудева — ловушка в виде волчьей ямы, применявшаяся тайге для хищнического лова пятнистого оленя-пантача.