Звоночек 3 (СИ) - Маришин Михаил - Страница 74

А ночью нас попытались взять на абордаж. Я дрых без задних ног в офицерской каюте на корме корабля, с таким трудом вычищенной без всяких пылесосов, на проштампованном белье одолженном у "Аэрофлота", со стороны, противоположной набережной, чтобы не слышать шагов часового-француза и голосов при смене, как вдруг проснулся от звука упавшего меча, который я в ножнах просто прислонил к своей койке, чтоб всегда был под рукой. Мысленно поругав себя за то, что кручусь во сне, чего раньше за собой не замечал, я поставил оружие на прежнее место и закрыл глаза, но перебитый сон возвращаться не желал, а из-за борта с тёплым ветерком донеслись непонятные звуки. Высунув голову в открытый иллюминатор я, в лунном свете, увидел, минимум, две большие гребные лодки и людей, часть которых уже забралась на вырез борта корабля в районе орудий противоминного калибра.

— Стой! Стрелять буду! — подражая часовому, крикнул я как можно громче, сообразив, что для похода в самоволку компания подобралась слишком многочисленная, да наши и не успели бы ни с кем так быстро договориться, значит, чужие к нам лезут. В ответ блеснула вспышка и раздался винтовочный выстрел. Хоть расстояние и было смешным, но, видно, ночь и везение помогли мне выжить, пуля цвиркнула по корабельной броне по касательной и ушла на рикошет. Спрятавшись обратно, я схватился за попавшийся мне первым по ходу движения меч, избавив клинок от ножен, а потом за ТТ под подушкой, застёгнутую по привычке портупею с кобурой и запасными обоймами просто перекинул через плечо и шею, чтобы не терять зря времени. Как только я выскочил в труселях, но во всеоружии в коридор, из кают повысыпал и весь остальной наш экипаж, пришлось цыкнуть на безоружных инженеров, чтоб спрятались обратно.

Тем временем ЧОНовцы, поселившиеся всем взводом на носу, в матросских кубриках, уже вступили в бой, продвигаясь по верхней палубе в нашу сторону. Узнал я об этом позднее, а пока моей главной заботой было заблокировать выход на срез борта, а для этого надо было контролировать казематы, минимум, трёх противоминных орудий кормовой группы, в амбразуры которых могли проникнуть враги. Когда я подбежал к первому, то внутри уже слышалась возня и я, не высовываясь, всё равно ни черта в темноте не разглядеть, выстрелил туда три патрона. Утроба каземата отозвалась криком боли и тремя почти одновременными выстрелами и ещё двумя вдогон. Значит трое, один из которых ранен. Пока трое.

А дальше я уже не думал, меня будто изнутри что-то толкнуло и я по полу закатился в бронированную коробку, пропустив над собой выпущенные по мою душу, но на слух, пули. В пороховом дыму, ещё даже не встав на ноги, с колена, махнул мечом по кругу и попал. Ещё один вопль и звук падающего тела, матюки с другой стороны, вспышка выстрела, во время которой я на короткий миг увидел противников. Вспоминая эту схватку, я всё никак не мог понять, как меня тогда не подстрелили и даже не задели, впрочем, как потом оказалось, я, считающий себя неплохим стрелком, тоже, фактически в упор, ни в кого не попал, расстреляв магазин до конца. Все трое, судя по языку, белоэмигрантов, и тот, кто раненый очень кстати повис в амбразуре, перекрыв дорогу помощи извне, и тот, которому я подрубил ногу, и счастливчик, избегший благополучно всех выстрелов и рикошетов от брони, все приняли смерть от меча, которым я орудовал направо и налево как одержимый.

Снаружи с руганью и обещаниями всяческих кар попытались вытянуть мешающий труп и расчистить проход, но я уже перезарядил ТТ и очередью, будто из пулемёта, разрядился по толпе, которая скучилась на срезе. Тем, кто стоял прямо напротив амбразуры, не повезло, но, как оказалось, мёртвое, не простреливаемое с моей позиции пространство было достаточно велико, а нападающие достаточно опытны и хладнокровны, чтобы, несмотря на потери, действовать грамотно. Снаружи раздался характерный хлопок, а в каземате по полу, покрытому слоем пыли в полпальца толщиной, глухо звякнуло. Я бросился к выходу, но в темноте больно врубился в стену, ошибившись с направлением. Взрыв. Стою в темноте, не понимая, я всё ещё жив, или уже мёртв, но раскалывающаяся от боли голова свидетельствует в пользу первого варианта. Контузия, слышу совсем плохо, но руки-ноги действуют нормально, может ранен, может нет, не чувствую. Опять перезарядившись, последней, на этот раз, обоймой, я решил действовать наверняка и отоваривать каждого индивидуально, не больше одной пули в лоб.

Сообразив, что труп больше никто не трогает, а два других каземата, ближе к носу и правее моего, выпали из сферы моего внимания я бросился туда и в дверном проёме с кем-то столкнулся.

— Контра, мать, — выругался кто-то голосом Кузнецова и в падении выпалил, попав, к счастью в переборку.

— Свои! Прикрывай! — перепрыгивая через каперанга, крикнул я и устремился в сторону носа. К счастью, ни во втором, ни в третьем каземате никого не оказалось. Пока я дрался, обстановка наверху круто изменилась в нашу пользу. Мельников потом оценил количество нападавших примерно в пять десятков, но вооружены они были исключительно винтовками, револьверами да гранатами, взвод осназа, имевший три ручника и два десятка положенных морпехам ППШ имел в этом бою подавляющее огневое превосходство. Осознав это и уже понеся серьёзные потери, пираты попытались ретироваться тем же путём, каким и прибыли на корабль, но ЧОНовцы принялись стрелять из ракетниц, освещая акваторию, и обстреливать четыре уходящие под моторами шлюпки из всех стволов.

— Прекратить! Прекратить огонь!!! — поднявшись на палубу за отсутствием противника внизу, я едва докричался до охваченных боевым азартом бойцов. — Не хватало, чтоб французы предъявили нам претензии, будто мы расстреливаем мирных рыбаков. Впредь открывать только ответный огонь! Или, если прямо на борт лезут!

— А вот и лягушатники, чтоб им пусто было, — обернулся Кузнецов в сторону выбегавших толпой на набережную солдат. — Ну, я им сейчас всё скажу, что думаю!

— Штаны, сперва, надень, а то испугаются, — нашёл я в себе силы пошутить.

К счастью, французы не сообразили высказать своё недовольство стрельбой, а, будто виноватые, принялись оправдываться и пообещали охрану причала усилить и поставить на якорь мористее линкора сторожевой катер.

— Ну вот, теперь точно никуда не сунешься, — высказал я своё мнение об этом маневре. — И транспортным судам нашим, которые сюда придут, будут мешать.

— Это полбеды, — сказал подошедший Мельников. — Четверо убитых у меня. Стёпка Чижиков, часовой на кормовом мостике, уж на что тёртый калач, двадцать лет в боях, а нашёлся умелец, подобрался и зарезал. Сука. Девять бойцов ранено, из них двое тяжело. Без хорошей медицинской помощи долго не протянут. Надо французов просить, должна же быть у них на берегу хоть какая-то больница. Эх, жизнь жестянка, полчаса и полвзвода как корова языком! Вот где беда-то!

Тяжёлых, несмотря на суетливое содействие местных властей, удалось эвакуировать только к утру. А уже вскоре после восхода солнца у причала собралась толпа женщин, едва сдерживаемая жидкой цепочкой французских солдат.

— Будьте вы прокляты, собаки большевистские! Чтоб вас черти пожрали, ироды! Что вы за нами ходите? Нигде от вас, мерзавцев, не скрыться! — неслось оттуда сквозь слёзы и завывания. — Хоть тела отдайте, похоронить по-человечески.

Вступать в контакт с местными нам нельзя, но и терпеть такое тоже невозможно.

— Давайте эту падаль белогвардейскую утопим у них на глазах, чтоб языки не распускали, — в сердцах предложил старлей.

— Это неправильно с политической точки зрения, — возразил я. — Мы не можем никаким действием подвергнуть сомнению высоту и крепость моральных устоев советского человека. Покойников надо отдать. Не валяться ж им у нас на палубе. Пусть заберут и уходят.

Пообщавшись с вызванным дежурным по порту, Кузнецов договорился, что мы своими силами вынесем трупы, коих набралось больше двадцати, на причал, а там пусть они с ними что хотят, то и делают. В полицию, или родственникам – нам уже безразлично. Понятно и так, что без ведома властей полсотни головорезов в банду, вооружённую до зубов, не собрались бы. Значит, искать тех, кто из нападавших выжил, либо не будут вовсе, либо будут, но спустя рукава.