«Медвежатник» - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 28

Так что же?..

Он не заметил, что в кабине давно уже царит тишина. Автомобиль стоял. Спутники Яркина молчали. Косой отблеск мутного света месяца, отброшенного настом, проникал в машину. Яркин посмотрел в лицо соседу. Выражение незнакомца было насторожённым. Он нервно мял губами сигарету. Яркин втянул носом аромат табака и на минуту закрыл глаза.

— Ну… вот что… — проговорил он медленно, обдумывая каждое слово. — Я не стану с вами торговаться, не в этом дело…

Он, прищурившись, поглядел на соседа. Тот ответил молчаливым кивком головы.

— То, о чём вы просите, не такой уж большой труд. Но… — он помолчал, подыскивая как можно более убедительные слова, — у меня тоже есть условие, без которого дело не может состояться, чем бы вы мне ни угрожали.

Он выжидающе смолк. После некоторой паузы человек, сидевший впереди, полуобернувшись к Яркину, спросил:

— Мы хотели бы слушать условие… Всякая бывает условия: исполнительная и нет исполнительная…

Яркин опустил взгляд. Он боялся, что тот, впереди, уловит в его глазах нечто, чего ему видеть не нужно.

— Не знаю, как вам покажется, но для меня оно обязательно, это условие… Я должен знать, кто дал вам информацию обо мне.

— Глупое условие! — проговорил его сосед.

А тот, что сидел на месте шофёра, по-видимому, не понял Яркина, потому что второй принялся ему быстро объяснять по-своему. Потом они помолчали. Подумали. И снова заговорили, опять быстро, глотая слова. Яркин не мог ничего понять. Однако он готов был отдать голову на отсечение, что среди этого потока чужих слов было одно, которое он отлично узнал, — «Ивашкин»! Тот, за рулём, повторил его два раза.

В конце концов, сосед Яркина решительно отрезал:

— Ноу. — И, подумав, ещё что-то прибавил. А Яркину он сказал: — Вы ошибаетесь, условия ставите не вы, а мы. И то, что вы сказали, нам не подходит.

— Тогда и мне не подходит то, что сказали вы, — ответил Яркин.

— Ну… ваше право. Мы не насильственники, — усмехнулся тот, с переднего сиденья. — Все произойдёт само собой.

Но сосед перебил его:

— Не думаю, чтобы господин Яркин был врагом самому себе. Кто не предпочтёт такого простого дела, какое мы предлагаем, — дела без риска и с прекрасным вознаграждением, — тому, чтобы завтра же очутиться за решёткой?.. Это же глупо!

— Это есть глупо, — повторил передний. — Нельзя ощущаться за решёткой из-за простой любопытство.

— Подумайте, господин Яркин, — сказал сосед. — Ведь мой коллега прав… выбора у вас нет. Если вы с нами — все в порядке. Если нет — решётка. А что будет, если вы узнаете источник нашей информации? Действительно, простое любопытство. — Он рассмеялся. — Это к лицу женщине, а не вам.

Яркин думал. Действительно, стоит ли добиваться того, чтобы они повторили ему по-русски то, что он уже слышал? «Ивашкин». На любом языке это звучит так же.

— Что ж, господа, — проговорил он, поднимая голову. — Хорошо. — И, нахмурившись, решительно добавил: — Только имейте в виду: завтра вечером наш проект уходит из института. Он закончен. У меня в распоряжении один день, чтобы списать всё, что нужно, и сделать несколько калек.

— Это нас устраивает, — обрадовался сосед. — Послезавтра вы нам все и передадите.

— Нет! — отрезал Яркий. — Я не могу держать это у себя целые, сутки. Завтра же вечером вы должны освободить меня от бумаг.

Опять они заговорили между собой. Говорили долго. Даже поспорили. Яркин терпеливо ждал, пытаясь ещё раз уловить в их разговоре какое-нибудь знакомое слово. В голову пришла глупая и такая несвоевременная мысль: грош цена полученной им когда-то оценке «отлично» по иностранным языкам. А как бы кстати эти знания были сейчас! Правда, случай не имеет отношения к «технической литературе», но, пожалуй, он не менее важен, чем описание какого-нибудь иностранного самолёта или станка. Быть может, советскому инженеру полезно иногда разбираться в разговоре зарубежных специалистов?.. Как хотелось бы Яркину сейчас понять, о чём спорят вот эти его «коллеги»… Однако он тут же внутренне усмехнулся: нашёл время для самокритики!

Спутники закончили свой разговор. Яркин получил точные инструкции. Место свидания, способ встречи и передачи бумаг — все это надо было запомнить, не записывая. А предосторожностей было много. Эти люди должны были обеспечить безопасность от наблюдения и предусмотреть возможность бегства в случае провала. Оказывается, в своём коротком разговоре спутники Яркина успели все это обсудить во всех деталях. Яркин мысленно отметил, что они хорошо знают Москву, её переулки и проходные дворы, и держат в памяти топографию окрестностей столицы. Стараясь не запинаться, полуприкрыв глаза, как делывал на, экзаменах, он повторил инструкцию. Сидевший впереди удовлетворённо кивал головой. Когда все было закончено, он повернулся, и они поехали обратно, к месту, где их ждал шофёр.

Через полчаса Яркина выпустили в переулке неподалёку от дома. Поспешно взбежав по лестнице, он прислушался у двери, не вернулись ли жена с дочерью, хотя знал, что до конца спектакля ещё далеко. Он был совершенно спокоен, вполне владел собой, и потому ключ, который был немного изогнут и трудно отмыкал замок, плавно вошёл в узенькую прорезь.

Войдя в прихожую, он не стал зажигать свет — почему-то вдруг показалось, что на это нет времени. И на то, чтобы повесить пальто, тоже времени недостало, он кинул его на стул. Не попал. Пришлось поднимать с пола и умащивать на стуле, где оно не хотело держаться. Времени на это ушло ещё больше. Уже раздражённый, он стал снимать калоши. Только нагнувшись и пощупав рукой, понял, что правой калоши вовсе нет — потерял, сам не заметил где. Это окончательно рассердило его — так, будто теперь могло иметь значение, есть калоша или нет её. Вбежав в свой крошечный кабинетик, он торопливо боком присел к рабочему столу, заваленному кальками и тугими, гулкими рулонами ватмана. Вечное перо, долгое время пролежавшее открытым на столе, сначала только царапало бумагу, потом повело сухую прерывистую линию. И это тоже раздражало. Время от времени он взглядывал на часы, — стрелки отмечали для него действия и антракты в театре. Сегодня его дочь в первый раз смотрела спектакль для взрослых! Но сейчас это занимало его только с точки зрения времени.

Письмо было недлинным, но Яркин спешил: до прихода жены и дочки нужно было сделать ещё очень много… И такого важного, какого он не делал ещё никогда…

Яркин торопился.

На предмет снисхождения

В сопровождении двух агентов Грачик подъехал к дому Яркина. Улица была окраинная, тёмная, но большой дом сверкал огнями многочисленных окон. Возле подъезда стояла карета скорой помощи. При виде её что-то кольнуло Грачика. Приказав одному агенту оставаться внизу, он с другим, прыгая через две ступеньки побежал вверх по лестнице. Скоро он увидел, что предчувствие его не обмануло: дверь яркинской квартиры отворил человек в белом халате.

— Яркий? — коротко спросил Грачик,

— Отравление газом, — ответил врач.

— Жив?

Врач в сомнении покачал головой:

— Пожалуй, не откачаем.

Когда через час Грачик вошёл в кабинет Кручинина, чтобы доложить о самоубийстве Яркина, первый допрос Паршина был закончен. На его месте, напротив Кручинина, теперь сидел маленький, коренастый человек с всклокоченной бородой. Она казалась особенно неопрятной из-за пронизывавшей её обильной седины. Глаза у человека были мутные, словно с перепоя. Исподлобья глядя на Кручинина, он монотонно повторял:

— Ничего не знаю… знать ничего не знаю…

— Последний из троицы, — сказал Кручинин, указывая на своего визави, — слесарь Ивашкин… То есть, я котёл сказать, грабитель, а не слесарь.

— Знать ничего не знаю, — уныло повторил Ивашкин и почесал бороду с таким звуком, словно скрёб ржавое железо.

— Ну что ж, вы не знаете — так мы знаем, — сказал Кручинин и обернулся к Грачику. — Прикажите привести Паршина.