Поджигатели (Книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 162

Никогда прежде Зинн не соприкасался так близко с будничной, повседневной жизнью пехотной части. Теперь он аккуратно приходил сюда в часы строевых занятий. Он искал доводы, достаточно убедительные для всех этих хороших, серьёзных и храбрых людей, пришедших сюда так же, как и он сам, защищать республику, что их нужно часами гонять по полю, требуя умения ходить в ногу и равнять ряды. Не то, чтобы он сам не понимал значения дисциплины и значения военного обучения, но ему было как-то неловко перед добровольцами. Как политический комиссар, именно он должен был внушать систематически и упорно, что дисциплина и военное обучение — залог стойкости бригады.

Однажды Зинн внимательно следил за тем, как пожилой капрал из батальона Тельмана, — все обличало в этом человеке бывалого солдата, — шагая рядом с бойцами, показывал им, как следует крепить фляжку, чтобы она не ударялась на ходу о лопату и не издавала шума.

— Шум может дорого стоить каждому из нас в отдельности и всему батальону в целом, — говорил капрал.

Какое маленькое дело и какой большой в нём смысл!

Зинну было приятно, что этот бывалый солдат — немец. Однако, поймав себя на этой мысли, Зинн поморщился, словно в ней было что-то постыдное для политического комиссара Интернациональной бригады. Он перешёл на другую сторону плаца, где обучался батальон Домбровского.

Назначение Зинна комиссаром было для него самого неожиданностью, большой и приятной. Не только потому, что оно означало доверие командования и партии, но и потому ещё, что в такой бригаде, как эта, комиссаром можно было назначить только человека, пользующегося безусловной популярностью среди бойцов и офицеров. Значит, Зинн обладал этой популярностью. Он понимал, что обязан ею не столько военным талантам и своей партийной безупречности, сколько, пожалуй, песням. Только здесь он увидел, что песни, певшиеся им в Германии, находили отклик далеко за её рубежом. Имя Зинна и его голос, оказывается, знали рабочие Австрии, Венгрии, Франции, Чехии, даже Болгарии, даже Италии, где слушание их было сопряжено с риском очутиться за колючей проволокой концлагеря или за решёткой тюрьмы. Такая популярность и обрадовала Зинна и несколько испугала.

— Рад, очень рад! — сказал генерал Матраи, прочитав приказ о назначении Зинна.

— Я даже не могу сказать, что рад: это для меня праздник.

— Мы с тобою почти в одном положении… — Добродушное лицо Матраи сделалось необыкновенно серьёзным, даже, как показалось Зинну, грустным. — Банда Хорти якшается с Муссолини и Гитлером. Одного этого было бы достаточно, чтобы в глазах простых людей всего мира сделать позорным слово «венгр». И вот, — гордость зазвучала в голосе Матраи, — я почувствовал себя здесь человеком, который должен доказать, что венгры, честные венгерские люди, такими и остались!

— Я тебя понимаю, — сказал Зинн.

Да, да, Матраи прав.

Трудная задача!

Не случайная московская встреча свела здесь генерала Матраи и певца Зинна. Это было закономерностью дружбы, великого единства лучших людей, всего передового человечества. Все они знали, зачем идут сюда и на что идут. Не было случайностью и то, что в батальонах интернациональных бригад было много посланцев народов, задавленных игом фашистской деспотии. Тут были немцы и итальянцы, болгары и сербы, венгры и сыны многих южноамериканских народов. Все они пришли на помощь испанскому народу, своему брату, такому же великодушному, как и их собственные народы, такому же храброму и вольнолюбивому, народу хлебопашцев и пастухов, моряков и зодчих, художников и певцов. Кто знает, быть может, наступит время, когда бригады иностранных добровольцев, сражавшихся в Испании, придут в свои собственные страны в роли освободителей? А пока надо было выполнять свой долг здесь. Интербригадовцы были гордостью бойцов среди массы испанцев, взявшихся за оружие, чтобы защищать свою страну; друзья Матраи понимали, что они только посланцы мировой семьи народов, борющихся за свободу. Но они несли своим братьям — испанцам — боевую дружбу трудящихся всех стран; они несли испанцам свой военный опыт. Тут, на полях и в горах Испании, они плечом к плечу с самими испанцами дрались против общего врага — фашизма.

Адъютант генерала Матраи, молодой испанец, поэт Хименес Руис, сказал:

— Одно из двух: мы победим — и снова расцветут города Испании и земля покроется посевами и садами, или победят они — и тогда ещё целый век над историей Испании будут витать зловещие тени Филиппа Второго и Торквемады.

— Филипп будет итальянского происхождения, а на заду Торквемады, под штанами, окажется метка: «Сделано в Германии», — смеясь, ответил Матраи.

Руис усмехнулся.

— Вероятно, вы правы, генерал, но и это будет не самое страшное.

— По-моему, хуже трудно придумать! — возразил Зинн.

Руис покачал головой.

— Не кажется ли вам, что гораздо опасней для нас, испанцев, и для всего мира, если окажется, что, потерев марку «Сделано в Германии», вы вдруг обнаружите под нею нечто совершенно неожиданное… — Он интригующе помолчал и закончил: — «Сделано в Англии» или «Сделано в Америке».

Послышалось несколько восклицаний.

— А что, по-вашему, — продолжал Руис, — случайность, что в первые же дни мятежники захватили не Мурсию, не Валенсию, не Каталонию и даже не Новую Кастилию с Мадридом, который им очень нужен? Нет, они заняли именно Андалузию, чтобы избавить от всяких случайностей рудники «Рио-Тинто» и опереться спиной на скалу Гибралтара; именно Галисию с Эль-Ферролем и Виго, чтобы иметь открытый выход в Бискайю, куда хорошо знают дорогу английские корабли?

Молча сидевший в уголке Арчибалд Крисс, высокий, худой англичанин, начальник связи бригады, осторожно, сразу всеми пятью пальцами, чтобы она не развалилась, вынул изо рта размахрившуюся сигару.

— К чорту такие разговоры, Руис!

— Я не о таких англичанах, как ты, Арчи!

— А таких, как я, миллионы!

— Но этими миллионами командует несколько десятков таких, которые владеют «Рио-Тинто», и Тин-Беральд, и Альмоденой, и…

— К чорту!

— Вот об этом я и говорю, — сказал Руис.