Поджигатели (Книга 2) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 113

Может быть, она как мать могла просто сказать Руппу: «Оставь все это, вспомни судьбу отца, смирись!» И, может быть, Рупп послушался бы её? Ведь он всегда был послушным ребёнком… Может быть…

Может быть, она даже должна была бы как мать сказать это своему мальчику?.. Может быть…

Грета часами, изо дня в день думала об этом. Чем мучительнее становилось ожидание сына, чем тревожнее делались распространявшиеся среди рабочих слухи об арестах и казнях, тем яснее казался ей ответ на этот вопрос: её сын оставался её сыном. Но стоило Руппу появиться перед нею с его спокойными движениями, с крепко сжатыми, как бывало у отца, губами и с таким уверенным и открытым взглядом карих глаз, как вся её решимость пропадала, и она уже не была так, как прежде, уверена, что её сын — только её сын. Ей приходили на память разговоры, которые вели в её крохотной кухне муж и Тэдди. Из этих разговоров было ясно, как дважды два, что нет на свете такой чёрной силы, которая способна остановить движение народа вперёд, к свободе. И пособником капиталистов и контрреволюционеров становился всякий, кто пытался мешать этому движению, так или иначе лил воду на их мельницу. Вот и выходило, что, заботясь о голове своего мальчика, она оказывалась противницей борьбы, которую он вёл, идя по следам отца и Тэдди! А ведь она же не была их противницей! Господи-боже, какую сложную и страшную жизнь устроил проклятый Гитлер!..

Грета с тоской поглядела на стрелки больших электрических часов, висевших на трамвайном столбе. Её смена подходила к концу, а мальчика опять не было!..

Она подышала на руки, чтобы не выпустить штангу из окостеневших пальцев, когда будет переводить стрелку перед показавшимся на повороте угольным вагоном, и, занятая своим делом, не заметила, как со ступеньки проходившего трамвая соскочил Рупп.

Рупп не решился, как бывало, открыто подойти к матери и, взяв её под руку, вместе отправиться к остановке трамвая.

Рупп мимоходом бросил вздрогнувшей от неожиданности женщине, что ждёт её в той же столовой, что обычно. И тон его был так непринуждённо спокоен, шаги так неторопливо уверенны, что все страхи как рукой сняло. Через полчаса она входила в столовую и, не глядя по сторонам, направилась в дальний угол, где обыкновенно сидел Рупп. Он поднялся при её приближении, бережно снял с неё промокший платок и отяжелевшее от воды пальто и взял своими большими горячими ладонями её посиневшие от холода неподатливые руки, и держал их, и гладил, пока они не стали тёплыми и мягкими. Даже, кажется, подагрические узлы её суставов стали меньше ныть от его дыхания, когда он подносил к губам её пальцы; потом он сам взял поднос и принёс с прилавка еду.

Мать смотрела ему в глаза и старалась уловить тревожную правду в той успокоительной болтовне, которой он развлекал её, пока она, зажав ладонями горячую чашку, прихлёбывала гороховый суп.

Грета изредка задавала вопросы, имевшие мало общего с пустяками, которыми Рупп старался отвлечь её мысли. Но разве можно было отвлечь мысли матери от опасности, которую она видела над головой сына! И тем не менее, как ни велик был её страх, как ни мучительно было её душевное смятение, она ни разу не сказала ему того, что так часто думала, когда его не было рядом: может быть, довольно борьбы, может быть, смириться на время, пока не пройдёт нависшая над Германией чёрная туча гитлеровщины? Словно отвечая её угаданным мыслям, Рупп тихонько проговорил:

— Верьте мне, мама, совсем уже не так далёк тот день, когда мы заставим рассеяться нависшую над Германией чёрную тучу фашизма!

— Ах, Рупхен!..

И не добавила ничего из того, что вертелось на языке. Ведь Рупп был не только её сыном, — у него был отец, дело которого продолжал мальчик, у него был учитель — железный Тэдди. Она — мать. А разве не мать ему вся трудовая Германия?!

И Грета сжимала зубы, чтобы не дать вырваться стону тоски, когда приходила мысль: «Может быть, в последний раз?» Она не могла не думать этого, прощаясь с ним.

— Послушай, мальчик… Может быть, теперь тебе лучше переехать ко мне и ходить на работу, как ходят другие?

Рупп покачал головой:

— Нет, мама. Я могу понадобиться хозяевам в любую минуту.

Она была уверена, что дело вовсе не в хозяевах. Но если бы знать, что мальчик только боится за её покой, хлопочет об её безопасности?! Тогда бы она не стала и разговаривать, а сама пошла бы за его вещами и перевезла их домой. Но разве она не помнит разговоров на своей кухне, разве она не понимает, что такое явка?..

У Руппа так и нехватило духу сказать ей, что Франц Лемке с честью прошёл до конца, а у неё не повернулся язык спросить, знает ли он об этом. Каждый решил оставить то, что знал, при себе.

Прощаясь, Рупп протянул ей маленький томик. Грета удивилась, увидев дешёвый стандартный переплёт евангелия.

— Зачем мне?

— Я не мог её уничтожить. Это память об одном друге. Спрячьте её для меня.

Она поняла, что переплёт — только маскировка, и с тревогой взглянула на сына. Однако и на этот раз она больше ни о чём не спросила и молча сунула книгу в карман. Только дома, поднявши на кухне кусок линолеума, под которым когда-то прятал свои книги муж, Грета заглянула в евангелие: «Анри Барбюс. Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир». Грета раскрыла книгу: «…Он и есть центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру… Вот он, величайший и значительнейший из наших современников… Люди любят его, верят ему, нуждаются в нём, сплачиваются вокруг него, поддерживают его и выдвигают вперёд. Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над будущим…»

Забыв о поднятой половице, Грета перебрасывала одну страницу за другой: «Нашей партии мы верим, — говорит Ленин, — в ней мы видим ум, честь и совесть нашей эпохи…» «Не всякому дано быть членом такой партии, — говорит Сталин. — Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии!»

Её мальчик выдержит! Как отец, как Тэдди!

«Чтобы честно пройти свой земной путь, не надо браться за невозможное, но надо итти вперёд, пока хватает сил».

Её мальчик идёт вперёд. У него хватит сил дойти до конца. Как у отца, как у Тэдди, как у… Франца!..