Поджигатели (Книга 2) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 96

— Перестань, Ян! — Кропачек сердито топнул ногой. — Не хочешь же ты сказать, будто раскаиваешься, что не пошёл с коммунистами?

— Да, директор, именно это-то я и считаю своей виной. Вам-то, конечно, было бы со мною не по пути…

— Что ж, старина, — Кропачек обиженно надулся, — значит, теперь наши дороги разошлись. А ведь когда-то… когда-то мы с тобою были социал-демократами…

Механик прервал его протяжным свистом:

— Фью-ю! О тех временах я и думать не могу, не краснея. Да и немудрёно покраснеть, вспоминая, что всю жизнь ты, как баран, на верёвочке ходил по указке жуликов, уводивших тебя от настоящего дела.

— Кажется, ты не можешь пожаловаться на то, что плохо поработал в своей жизни.

— Поработал-то я не хуже других, но все в чужую пользу.

— Мы с тобою трудились на одного хозяина! — не без гордости произнёс Кропачек.

— Этого-то мне и стыдно. Вот этими руками всю жизнь подкидывал кроны в карман каких-то акционеров, которых даже в глаза не видел.

— Ну, в этом-то отношении мы с тобою в одинаковом положении.

— Не совсем, уважаемый пан директор, не совсем. Вы-то, по крайней мере, были участником в деле.

Кропачек насторожился.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что вы за свою службу получили от хозяев хорошую пачку акций, а я вот что, — и старик состроил комбинацию из трех пальцев. — Да я тужу не об этом. Мне многого и не нужно. Ярош в наследстве не нуждается, у него своя голова. А вот плохо, что, работая на толстосумов, я забыл о своём настоящем рабочем деле, о том, что я не единственный рабочий на свете. Вот что, директор!

Кропачек с усмешкою положил руку на плечо Яроша:

— Вижу — твоя работа! Хорошо, что я в своём доме запретил тебе говорить о партийных делах. А то бы ты и меня распропагандировал так, что, чего доброго, и я стал бы коммунистом.

— Может быть, и плохо, что этого де случилось, директор! — сказал старый Купка. — Не бежали бы вы теперь из своей страны, как крыса с тонущего корабля.

— Но, но, ты, старина, полегче! Тебе-то на меня грех жаловаться.

— Если не считать того, что вы всех нас крепко обманывали.

— Ты в уме? — Кропачек побагровел от негодования.

— Всю жизнь вы толковали нам, что мы работаем на нашу республику, а вот теперь мы вдруг узнали, что дело не столько в нашей Чешской республике, сколько в американских биржевиках, которые сцапали контрольный пакет Вацлавских заводов.

— Кто сказал тебе такую чепуху?! — крикнул Кропачек, но в голосе его звучало больше смущения, чем решительности.

— Уж кто бы ни сказал…

— Тоже, может быть, господа коммунисты?

— Может быть, и коммунисты, — с улыбкою ответил механик.

— А если бы это и было правдой, так что тут плохого? — подбоченясь, спросил Кропачек.

— А что хорошего, ежели чешскими заводами распоряжаются янки?.. Сегодня заводы, завтра банки, послезавтра парочка-другая министров, а там, глядишь, и вся Чехословакия окажется в кармане иностранных торгашей. Может быть, так оно уже и вышло. Оттого и очутились мы теперь в таком положении, что сами себе не принадлежим, а?

Кропачек сумрачно молчал, отведя взгляд от собеседника.

Тут впервые подал голос Ярош. Он говорил негромко, сосредоточенно глядя себе под ноги.

— Нет, отец, тут ты не прав. Сколько бы усилий ни прилагали иностранцы к тому, чтобы захватить нашу страну, она никогда не будет им принадлежать. Её единственным законным хозяином всегда был, остаётся и будет во веки веков чешский народ.

Старый Купка лукаво покосился в сторону Кропачека.

— И те, кто бросает родину в эти дни, они тоже будут хозяевами? — спросил он.

Ярош молча покачал головой.

— Я тоже так думаю, сынок, — сказал механик. — И убей меня бог, ежели я поверю, что праздник будет на их улице. Никакие американцы, ни кто бы то ни было другой, кто заинтересован в наших нынешних делах своим карманом, не поможет им спасти свои шкуры. Уж это как пить дать. Верно, сынок?

Ярош ответил таким же молчаливым кивком, и в сторожке наступила напряжённая тишина, в которой отчётливо слышалось сердитое сопение Кропачека.

Внезапно дверь порывисто распахнулась и на пороге появился Гарро. Он сумел сохранить не только бодрость духа, но и вид человека, уверенного в себе, в будущем, в жизни. Его смуглое сухое лицо не отражало даже усталости, хотя именно на его долю выпали все хлопоты с визами и пропусками друзей.

Он вошёл в сторожку, потрясая над головой пачкою бумаг.

— Я вам говорил: все будет в наилучшем порядке.

— Французская виза? — бросился к нему Кропачек.

— Я ни минуты в ней не сомневался.

— Ещё бы! — сразу приободрясь, воскликнул Кропачек. — Моё имя достаточно известно деловой Франции.

— К сожалению, нет времени, чтобы достать визы для иного пути, как только через Австрию.

— Полетим хотя бы через ад.

— Мне такой путь не очень нравится, — усмехнулся Гарро. — Я предпочёл бы отправить вас кружным путём.

— Не имеет значения, не имеет значения, — твердил Кропачек, рассматривая документ. — Ярош! Как быть с бензином?

— Бензин есть, — сказал Ярош, — сейчас заправим.

Он поспешно вышел, чтобы не оставить директору времени для вопросов. Пришлось бы признаться, что бензин он решил перекачать из собственной машины, которая должна была перевести самого Яроша в Прагу. Пришлось бы сказать, что ему вообще не нужно лететь в Прагу, так как он остаётся здесь, записавшись добровольцем в армию, которой предстояло защищать родные горы. Он остаётся вместе с товарищами, которые стали ему ближе всей родни, ближе дяди Яна и даже… да, даже ближе и дороже Марты. Это были Гарро, Даррак и Цихауэр, уже оформившие переход в чехословацкое подданство ради того, чтобы иметь право сегодня же вечером явиться на армейский сборный пункт.

Выйдя из сторожки, Ярош по привычке оглядел серый горизонт и в сомнении покачал головой: погода не внушала доверия. Тем не менее самолёты садились и взлетали. Ярош направился к своей машине. Через полчаса бензин был перекачан, и Гарро повёз к самолёту на своей «татре» Кропачека с грудою чемоданов. От возбуждения лицо директора раскраснелось, усы растрепались. Сопя и смешно семеня короткими ногами, он помогал грузить багаж. Ярош вместе с пилотом в последний раз осматривал машину.