Сыграй мне смерть по нотам... - Гончаренко Светлана Георгиевна - Страница 36

– Помню. Значит, он хотел послушать свою музыку?

– Да нет же! И Даша, и Вагнер долго ломали голову, в чём тут дело, пока Даша не догадалась дать отцу нотную бумагу. Он так обрадовался!

– И написал на ней свой новый… как ты говоришь? Квартет? – удивился Самоваров.

– Ну что ты! У него все двигательные функции нарушены, а ноты писать – очень мелкая работа. Просто стало понятно, что он хочет что-то нотами записать. Даша стала придумывать разные способы, как это сделать. На большой доске она начертила пять нотных линеек и дала ему палочку, чтоб он тыкал, где надо писать ноты. Она под его диктовку тоже пробовала записывать, но ничего не получалось: он говорит очень плохо и мало. Показывать палочкой на доске тоже не может. Тогда Даша всяких карточек наделала – в музыке ведь, кроме нот, полно всяких значков. Вдвоём они их к этим линейкам на доске пристраивали. С горем пополам таким способом за полгода записали три квартета.

– Не густо! – заметил Самоваров.

– Ты просто не представляешь, каких трудов это стоило. Каждый квартет в четырёх частях, и всё расписано для четырёх инструментов! Помнишь, у Крылова квартет: осёл, козёл и остальные?

– А компьютер они не пробовали? – вдруг спросил Самоваров.

– Ага! – обрадовалась Настя. – Понял теперь, зачем нужны Даше эти ресторанные деньги? Говорят, есть специальная программа для парализованных. Только там нот, конечно, нет – придётся самим дорабатывать. Вагнер сумеет, он обещал! Даша хочет заработать много денег, достать эту программу, жить отдельно от матери и записывать новые произведения отца. Их узнает весь мир!

– Какое ребячество! – не удержался Самоваров. – Что она может? Кто ей всё это разрешит?

– Ты попал в самую точку. Никаких юридических прав, чтобы представлять интересы отца, у неё пока нет. А её мать не позволит опозорить Андрея Андреевича даже ценой мировой славы мужа. Зачем овощу слава? Она ведь его овощем называет. Так что ситуация ужасно сложная и совершенно не под силу тринадцатилетней девочке.

– Согласен, – кивнул Самоваров. – Но насколько я понимаю, сейчас самое главное – опубликовать эти новые квартеты Шелегина. Никакая жена или Андрей Андреевич этому не преграда. К чему тогда ваш цирк с видеозаписью?

– Вагнер считает, что это необходимо, а он очень продвинутый, – сказала Настя. – Ты ведь главного не знаешь: Вагнер по Интернету связался с каким-то известным музыкантом из Австрии и послал ему квартеты. Тот попросил разрешения исполнить их на фестивале современной музыки в Вене. Вот так, сразу! Удивляться, впрочем, не стоит: музыка у Шелегина замечательная. Ты же помнишь «Танец № 5»! Вагнер говорит, если снять и показать, в каких условиях работает больной композитор, ему сразу какой-нибудь фонд отвалит новейший компьютер и нужную программу. У Вагнера уже есть опыт выбивания подобных штук. Он сам губернаторским стипендиатом был.

– Да, я слышал, он ловкий, – сказал Самоваров. – Не очень-то симпатичная тактика достижения успеха для молодого человека. Но в наше время, наверное, иначе нельзя. А что касается Шелегина, то ему помочь святое дело. Отчего бы в самом деле на губернатора нашего не выйти? Он меломан.

– Для этого и нужны уважаемые взрослые люди. То есть мы с тобой.

– Почему именно мы, Настя? Почему нельзя обратиться к профессионалам, к музыкальным кругам?

– Потому что ты не представляешь себе влияния Смирнова в этих кругах, – авторитетно заявила Настя. – Да ещё и Ирина Александровна сидит в филармонии. Оба они нанесут кучу справок, что Шелегин умственно неполноценный, и ничего сочинить не в состоянии. Кто будет слушать Вагнера с его репутацией? Или Дашу? Все считают её просто трудным ребёнком. О каких профессионалах ты говоришь, когда Шелегина даже в Союз композиторов не приняли! Ввиду творческой несостоятельности!

– Но как тогда Смирнов и компания смогут объяснить появление новой музыки, за которую сразу ухватились в Вене?

– Они выкрутятся, придумают что-нибудь! Скажут, что это всё Вагнер написал. Не зря у него фамилия такая!

– Да ведь никто не станет…

Самоваров не договорил: в дверь постучали. Дашино круглое лицо под четырьмя помпонами какой-то дикой вязаной шапочки заглянуло в мастерскую.

– Добрый вечер! Ну что, идём? Я вас жду, – бойко сказала Даша и обвела любопытным взглядом диковины самоваровской мастерской.

Самоварову совсем не хотелось плясать под дудку вздорной девчонки. Неужели Настя не понимает, как всё это глупо, неловко?

– Постойте, Даша, – солидно сказал Самоваров. – Допустим, мы явимся к вам домой. А как же ваша мама? Что она скажет? Будет ли ей приятен наш визит?

Даша сморщила короткий носик:

– Причём здесь мама? Вы ко мне придёте, а не к ней. Её гости мне тоже не всегда нравятся – и ничего, терплю. Да её и дома сейчас нет.

– Конечно, ничего нет крамольного, если мы сходим в гости. Что за церемонии? – поддержала Дашу Настя. – Мы же мебель крушить не станем – только послушаем игру на фортепьяно…

Самоваров не был большим любителем фортепьяно, но Настя состроила такую умоляющую гримасу, что он нехотя стал одеваться.

– Смотри, Настя, если меня нынче спустят с лестницы, ты будешь жалеть о своей настойчивости, – предупредил он.

Настя тряхнула белокурой головой: «Нет, до этого не дойдёт! Не позволю!»

С лестницы их не спустили. Но всё вышло не так, как обещала Настя. Предполагалось, что Даша в отсутствие матери проведёт своих гостей в комнату к Сергею Николаевичу. Там у неё всё уже было приготовлено для съёмки: видеокамера, большой кусок пластика, расчерченный, как нотная бумага, и кипа табличек с музыкальными знаками. Обычно Шелегин на одну из табличек указывал либо слабой, непослушной рукой, либо и вовсе взглядом. Даша вписывала нужное на нотную строчку. Тоже взглядом Шелегин одобрял её работу или прикрывал глаза. Это означало, что Даша его не поняла. Тогда всё начиналось сызнова. Вот что предстояло запечатлеть видеокамерой.

Жили Шелегины в стандартной девятиэтажке, в непрестижном спальном районе Берёзки. Квартира была на седьмом этаже. Едва Даша вставила ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась сама собой. Ирина Александровна стояла на пороге и пыталась разглядеть в полутьме подъезда силуэты незваных гостей.

Вдруг её лицо расцвело улыбкой:

– Ах, господи, как я рада! Хорошо, что вы зашли.

Радость Ирины была необъяснимой и настолько сильной, что Самоваров опешил. Он знал, что трепетные лани фальшивят в любой ситуации, даже когда веселятся или грустят от всей души. Так уж они устроены. Но Ирина ещё третьего дня, кипя гневом, называла Самоваровых проходимцами. Откуда такие перемены? Уж не обозналась ли она часом?

– Проходите, пожалуйста, Николай Алексеевич, – сказала она и радушно указала на вешалку в прихожей.

Значит, не обозналась. Что же с нею случилось? Даша недоумевала не меньше Самоварова и, стягивая шапочку, косилась на мать с опаской.

– Дашенька, хотя бы в мороз надевай меховую шапку. Ты ведь не хочешь заболеть менингитом? – проворковала Ирина Александровна.

Даша шмыгнула носом и ответила неласково:

– Я ещё не решила. Может, и хочу. Где Августа Ивановна?

– Ушла. Она постираться сегодня хотела, и раз я дома, то посчитала излишним…

– Папа как?

Ирина Александровна очень тяжело, должно быть, специально для гостей вздохнула:

– Как обычно. Днём ему совсем плохо стало. Да и сейчас не лучше. То же самое, что на прошлой неделе. Если вы его хотите видеть, Николай Алексеевич, это можно. Только он очень слаб.

Даша, на ходу всунув ноги в тапочки, умчалась куда-то по коридору – к отцу, должно быть. Самоваровы остались стоять в прихожей и отвечали на неестественные улыбки Ирины Александровны такими же своими.

– Жуткие стоят холода, простудиться очень легко, – заговорила Ирина и поправила Дашин шарфик на вешалке. – Я, например, боюсь бронхита. У меня хронический бронхит.

Ирина и дома одета была в чёрное – чёрные брюки, чёрная блузка с вышивкой на плечах. Этот костюм, как и положено, подчёркивал её стройность. Лицо её ярко блестело то ли от крема, то ли просто от ухоженности. Вся она, с ног до головы, выглядела очень ухоженной, хотя и не очень свежей. Не морщины придавали Ирине увядший вид, а неестественная улыбка и беспокойство во взгляде. Она хотела ещё сказать что-то, но Даша влетела в прихожую и затеребила Настин рукав: