От Волги до Веймара - Штейдле Луитпольд - Страница 83

«Одна из важнейших задач Национального комитета заключалась в том, чтобы пробудить во всем народе дух воинствующей демократии, который прежде был присущ только авангарду рабочего класса и прогрессивной интеллигенции. Только действуя в таком же духе, можно преодолеть традиционные предрассудки в самых различных слоях нашего народа, и все подлинно свободолюбивые немцы, стремящиеся к справедливости, объединятся в едином боевом фронте.

Развитие событий в Германии уже теперь позволяет провидеть очертания новой Германии, которые мы обрисовали в нашем Манифесте. И деятели движения «Свободная Германия» могут поставить себе в заслугу, что они раньше других немцев убежденно вступили на этот новый путь».

Эрих Вайнерт закончил свою речь следующими словами:

«Сохраняя уверенность, что идеалы, которые воодушевляли нас в нашей работе, стали теперь творческим началом в жизни широких масс нашего народа, Национальный комитет может считать свое дело завершенным.

Национальный комитет был первым шагом к свободному, демократическому объединению немцев. Он выполнил свою задачу: идеи, которыми он руководился с самого своего основания, стали жизненной силой у нас на родине. Когда все честные немцы воспримут эти идеи с такой же страстностью, с какой мы поддерживали их и развивали, наш народ сможет снова предстать перед миром».

После того как Эрих Вайнерт сделал свой отчетный доклад, выступил генерал фон Зейдлиц в качестве президента Союза немецких офицеров; он, как солдат, призвал содействовать возмещению потерь и возрождению Германии. Он подчеркнул, что «восстановление нашей родины и возмещение потерь пострадавшим странам – два процесса, тесно между собой связанные». В заключение мы единогласно приняли решение прекратить деятельность Национального комитета и Союза немецких офицеров.

Москва, 8 декабря 1945-го: полет на родину

Я еще раз прошелся по улице Горького, чтобы, наблюдая утреннюю суету, напоследок получить как можно больше впечатлений, заглянул в маленькую церковь, где года два назад стоял с Гансом Мале перед иконостасом с несчетными горящими свечами. Гуляя по улице, можно было, как и два года назад, увидеть, что делается за окнами в первом этаже, если в комнате горит свет: все еще не хватало штор, занавесей. Кое-где на площадях были сложены тысячи поленниц дров, которые там же распределялись. По улицам двигались бесчисленные машины, уже совершенно изношенные, по временам показывался трамвай, скрипя и дергаясь на поворотах; шли укутанные люди в высоких простых валенках; пробегали веселые ребята с портфельчиками в руках или с ранцами за плечами; женщины в белых халатах предлагали прохожим свой товар: горячий чай, хлеб с колбасой.

За последние часы нашего пребывания в Москве мы, встретившись в доме Национального комитета на Арбате, о многом поговорили, сказали нашим советским друзьям «до свидания», хотя не очень верили, что свидание состоится: ведь наша родина была далеко, на расстоянии двух тысяч километров. Невольно задумавшись, все мы как-то притихли. Предстоял путь домой! А значит, и начало новой жизни!

Двухмоторный почтовый самолет доставил нас в Берлин. Вместе со мной летели патер Йозеф Кайзер, пастор Иоганнес Шредер, товарищи Леонард Гельмшротт и Матиас Клейн. Перед отъездом мы получили штатскую одежду, а мундиры сложили в один узел; кроме того, я имел при себе спальный мешок, куда упаковал бумаги – заметки, документы, рисунки, накопившиеся за последние два с половиной года.

Около 16 часов мы приземлились в Берлине-Иоганнистале. Спустя несколько минут мы уже сидели вместе с Вальтером Ульбрихтом в небольшом кабинете. Это было в субботу 8 декабря.

Во время этой сердечной встречи Вальтер Ульбрихт подтвердил то, что мне уже сообщили в Москве. Главное управление сельского и лесного хозяйства, руководимое Эдвином Гернле, уже два месяца ожидало моего приезда; в качестве одного из заместителей председателя я должен был возглавить работу в области животноводства.

Вальтер Ульбрихт предоставил нам полную свободу выбора и предложил нам свое содействие, если бы мы захотели в другом пункте Германии участвовать в восстановлении страны. Через несколько дней пастор Шредер выехал в Ноймюнстер в Шлезвиг-Гольштинии, патер Йозеф Кайзер пожелал сначала оглядеться в Берлине, а затем вернуться на свою родину – в Вестфалию.

Воскресный день мы провели, возобновляя старые контакты и завязывая новые. Мы посетили священника в католической больнице на Нидервальштрассе, с которым был знаком патер Кайзер, и там в часовне в воскресенье утром Йозеф Кайзер впервые снова на немецкой земле служил раннюю обедню. Затем мы отправились к кардиналу графу Прейсингу, к д-ру Гермесу и в дом Католического женского союза у озера Литцензее; оттуда через телефонистку на американской телефонной станции были переданы в Мюнхен мои приветы родным; так моя семья получила первую весточку о моем благополучном возвращении.

Между Волгой и Ильмом

Начало новой жизни

Еще в Луневе я пришел к твердому решению, что буду продолжать свою деятельность на пользу миролюбивой Германии там же, где я ее начал: в одном ряду с друзьями из Национального комитета, с марксистами и антифашистами из буржуазной среды, вместе со всеми, кто готов идти по новому пути.

Начало новой жизни и возвращение на родину – одно от другого было неотделимо; ведь все эти годы надежды на лучшее будущее моего народа владели мной так же, как и тревога о судьбе моей семьи, которой с лета 1944 года грозил домашний арест.

Моя семья отнеслась с сочувствием к тому, что я вступил в состав Национального комитета и решил вместе с ним бороться против фашизма, за свободную Германию. Но в последующие годы она оказалась не в состоянии понять мои дальнейшие шаги: я решил не возвращаться в Мюнхен, по собственному желанию остался здесь, в Берлине, так как не хотел отречься от всего, что усвоил и сделал после Сталинграда. Мой первый брак распался именно из-за этого непонимания нового мировосприятия, которое увлекло меня на иной путь и преобразило.

Современный труд, чувство общности с другими людьми, сознание ответственности, на меня возложенной, – все это придавало смысл моей жизни. Но я не мог обманываться: я вернулся домой, и все же я еще не был дома.

В здании на Рейнгардштрассе, где тогда находилось Главное управление сельского и лесного хозяйства, в числе своих сотрудников, я встретил и Ганну Клаузен. Ее жизнь сложилась так же, как у многих немок: счастливый брак, потом гибель мужа на фронте, годы бесплодного ожидания в надежде, что печальная весть окажется ошибкой, неустанные заботы о сестре и ее маленькой дочке; однако вопреки всему – ни тени уныния; Ганну Клаузен не сломило бремя тяжелого прошлого. Она с головой ушла в работу.

Понимание происшедшего, проницательность и ум позволили ей освоить новое поле деятельности; она с увлечением относилась к своему делу, была ценным сотрудником, внимательна к людям, всегда готова им помочь, используя свой богатый опыт. Она выросла в скромной семье ремесленников. Потеряв мать, она рано стала самостоятельной и успешно повышала свою профессиональную квалификацию, ибо с горячим интересом относилась ко всему, что могло способствовать ее образованию и общему развитию.

В ее лице я встретил человека, который не только сочувствовал моему стремлению начать новую жизнь, но и был готов идти со мной по этому пути. Через несколько лет мой первый брак был расторгнут; убедившись за эти годы в прочности наших чувств, мы в 1954 году поженились и создали новый семейный очаг.

Именно она всячески старалась наладить отношения между мной и моими детьми и родственниками, которые первоначально относились к моей эволюции сдержанно и не без предвзятости.

И вот сегодня я сижу поздно вечером в нашем доме – как это часто бывает – и продумываю все пережитое за последнее десятилетие.

Раздается тихий звон часов в стиле бидермейер{88}; на бой их откликаются другие старинные часы, которые я вернул к жизни здесь, в этом доме. Когда я поднимаю глаза, мой взор привлекают призрачные очертания корабельных снастей на стене, я предаюсь мечтам о неделях отпуска на взморье. На полке рядом с письменным столом лежат театральные программы, которые моя жена собирает начиная с драматического 1945 года. Вспоминаются наши с нею впечатления, споры у нас дома и на встречах с актерами и художниками. И снова я гляжу на акварель, на мою работу, исполненную в летние месяцы.