100 великих спортсменов - Шугар Берт Рэндолф - Страница 48

Было бы приятно сказать, что профессиональная карьера Алсиндора процветала с самого первого дня, проведенного им на площадке. Однако получилось совсем по-другому. Центровые соперников, вместо того чтобы приветствовать пополнение своих рядов с распростертыми объятиями, встречали его тычками стиснутых кулаков, острых локтей и прочих средоточий силы. Наконец, утомившись под грудой жерновов и от объявлений в «неагрессивности», Алсиндор сменил свой прежде вежливый и безупречно корректный стиль на нечто более задиристое. Через несколько месяцев на счету его появилась одна раздробленная челюсть, один нокаут и одно прерванное нападение.

Поведение его вне площадки также претерпело свои изменения. Всегда считавший себя «в той или иной степени мистически настроенным», он казался тем не менее стальным оплотом, защищенным от всех эмоций. Оберегая собственное уединение, свой личный простор и пространство, он всегда умел отстраниться от происходившего вокруг с холодной отрешенностью мистика – или джазмена, каким был его отец. И вот, имея «многое на уме», он оставил свое уединение, чтобы выразить себя. Пресса и публика, не зная, как следует реагировать на подобное изменение личности, называли его «норовистым» или даже похуже.

С ним произошла и другая перемена: он изменил имя. Перейдя в мусульманство, он отказался от своего христианского имени и сделался Каримом Абдул-Джаббаром, «Щедрым и Самым Могучим», что означают в переводе соответственно Карим и Абдул-Джаббар. И в краю, гордящемся общей одинаковостью и конформизмом, пресса и публика не знали, как воспринять новую перемену, и клеймили его революционером, даже поджигателем.

Впрочем, в нем оставалось и нечто постоянное: он продолжал быть победителем. Уже в своем первом сезоне в НБА он превратил «Оленей» из обитателей подвала турнирной таблицы в соискателя высших наград, пополнив собственную статистику 28,8 очка и 14,5 подбора за игру, что в тот год было соответственно вторым и третьим результатом в лиге. В 1971 году, в ходе второго сезона, он возвратился на вершину баскетбольной горы, возглавив список снайперов лиги и вытащив «Оленей» в чемпионы НБА.

Примерно в это же самое время он внес еще два элемента в свою баскетбольную биографию. Во-первых, он надел пару громадных очков, чтобы защитить свои глаза от пальцев соперников. (Последующий переход к выбритой под ноль голове вместе с очками придал ему действительно неземной облик.)

Другим новым элементом стал так называемый небесный крюк, движение, посылавшее мяч по идеальной дуге под облака, а оттуда прямо в корзину вдалеке от способных помешать его движению человеческих рук. Абдул-Джаббар описывал этот бросок в терминах высшей математики: «простая тригонометрия… три угла треугольника образуют твои глаза, мяч и корзина». Однако это патентованное движение и вознесло его к труднодостижимым вершинам истинной славы, сперва в Милуоки, а потом в Лос-Анджелесе, где наш герой сделался наиболее значительным игроком в истории профессионального баскетбола, его лидером по результативности во все времена и самым долгим представлением, известным анналам этого вида спорта.

Но и это представление завершилось по истечении двадцати лет. Но до этого Карим Абдул-Джаббар в возрасте тридцати восьми лет привел «Лейкерс» к званию чемпионов НБА 1985 года и выиграл звание самого ценного игрока финалов – через четырнадцать лет после того, как он завоевал это звание в первый раз под именем Лью Алсиндора.

Карим Абдул-Джаббар, он же Лью Алсиндор, заполнил многие страницы в книге рекордов.

ГЕЙЛ СЭЙЕРС

(родился в 1943 г.)

Гейл Сэйерс был своего рода футбольной версией игрока в «три карты»: ты его то видишь, то нет. Ни один из бегунов, кроме разве что Реда Грейнджа, не обладал такой подвижностью. Сэйерс то исчезал, то снова возникал на поле, ускользая от растопыренных рук защитников; он выписывал на гридироне гигантские зигзаги, носясь и петляя по полю, словно заяц, уносящий ноги от собак – с такой же головокружительной скоростью и узкоспециализированным интеллектом.

Сэйерс впервые выставил свой стиль напоказ в университете Канзаса, где за три года своей студенческой карьеры он пробежал 2675 ярдов, при 6,5 за перенос, выдав, в том числе немыслимые 7,1 ярда за перенос на самом младшем курсе. Такие успехи обеспечили ему два попадания в сборную страны. Кроме футбола, Сэйерс участвовал в легкоатлетических соревнованиях: бегал на сто ярдов, участвовал в барьерном беге и прыгал на 8 метров в длину.

Джордж Халас, одним из первых заметивший гений Реда Грейнджа, игравшего за «Медведей» сорок лет назад, теперь попытался закупорить эту молнию в свою бутылку, выбрав Сэйерса в первом раунде драфта НФЛ 1965 года.

Сэйерс стал звездой едва ли не с первого мгновения своего появления на поле. Самозабвенно бегая, принимая и отдавая мяч, отпуская ему хорошего пинка ногой, этот зеленый новичок набрал 2272 ярда, или в среднем 9,8 ярда на каждое попадание к нему мяча. Его движения не только заставали защитников врасплох, они заставляли этих людей говорить о нем. Среди тех, кто часто тянул к нему руки с приятным самозабвением клерка, ожидающего недельную зарплату, числился и Джордж Доннелли, защитник команды Сан-Франциско. Качая головой, он вспоминал: «Вот бежит Гейл на тебя, вроде такой же, как все, а протянешь руки – и нет его».

Халас, видевший их всех, вторил Доннелли: «Он как будто отражает дневной свет. Обычный бек, заметив дырку, попытается пробуравить свой путь сквозь нее. Но Гейл, даже если дырка не совсем свободна, инстинктивно направляется в нужную сторону, причем делает это так быстро и уверенно, что защитники словно примерзают к своему месту».

Однако днем, когда он доказал свою истинную силу, стала предпоследняя игра его первого сезона, прошедшая 12 декабря 1965 года, против «49-х». В тот день стояла типичная для зимнего Чикаго погода, вязкий дождь сыпал с неба мелкой пылью. Дождь был таков, что Халас, полагавший, что погода более подходит для водоплавающих птиц, чем для спортсменов, приказал своему специалисту по обмундированию заменить нормальные резиновые шипы на обуви на нейлоновые и более длинные – на четверть дюйма, чтобы игроки не скользили по полю. Что было тому причиной – шипы, Сэйерс или и то и другое сразу, сказать невозможно. Нет сомнений в другом – в том, что отголоски этого мгновения еще гуляют по долгим футбольным коридорам. То, что Сэйерс проделывал в тот день, представляя собой молнию посреди дождя, была серия из шести заносов, равная рекорду НФЛ в одной игре. Сами заносы происходили самым различным образом: один после 80-ярдового паса, четыре – с пробежек в 1, 7, 21, и 48 ярдов и один после 85-ярдового удара с рук. Общий пробег при этом составил 336 ярдов, кроме того, он поставил рекорд сезона по заносам для новичка – 22.

Следующие два сезона Сэйерс продолжал тревожить защиту противников, разбрасывая их по всему полю. А потом в девятой игре сезона 1968-го, когда Сэйерс уже был на пути к блеску славы, случился тот жуткий момент, которого боится любой игрок, и мгновение это завершило для Гейла сезон, едва не закончив всю его карьеру. Прицелившись в блокировщиков Сэйерса, Кермит Александер, игрок «49-х», промахнулся и попал в Сэйерса. Тот упал на землю с разрывом сухожилия и двух связок на правом колене.

Простой смертный после такого события навсегда повесил бы на крючок свои шиповки. Но Гейл Сэйерс чудесным образом вернулся на гридирон в 1969 году и второй раз возглавил список лиги по пробежкам. Однако порыв его начал ослабевать уже в 1970 году, и к 1971-му можно было считать, что колени его уже превратились в подобие швейцарского сыра.

Увы, день его продлился всего только семь лет. Но какой это был день! Ред Смит, поэт-лауреат тех дней, сформулировал свою мысль точнее прочих: «Дни его во главе игры были недолги, но те чары, что чувствовались в Сэйерсе, до сих пор выделяют его среди всех бегающих защитников профессионального футбола. Он не был грубияном подобно Джимми Брауну, но он мог прорезать защиту словно нагретый нож кусок масла, а когда он принимал пас и мчался вперед, не было во всей игре ничего более волнующего».