Всё циклично - Валерина Ирина - Страница 8

8

ДЕРЕВЕНЕЮЩИМ ЯЗЫКОМ

Вот и ходи, руки скрестив, не смотри в глаза, гнутой сосны ненужней, бездомней ветра. Полнясь таким тяжёлым, что не сказать, вряд ли догонишь осень в кричащих гетрах. Время такое — рыжее, злое, но дело не в нём, не в ней и ни в ком, по сути. Падай. Для точки опоры первично дно. Ритмы рассыпались, есть только ритм ходьбы, рифмы истлели, остался лишь образ речи. В левом кармане — жвачка, а в правом — пыль.             Инструментарий скудный, но человечий. Падай же, в самом деле, к чему тянуть. В каждом финале прячется точка роста. Нужно принять цикутную тишину — после будет просто. ...Жадно, залпом, как пьют давно желанную женщину или же чашу мира накануне всеобщей смерти... Как же много лишнего о себе намерещено, только сейчас понимаешь. Вертит чья-то рука волчок, ты — юла, нет — слово «юла», нет —  прообраз слова, уже не важно какого. Хочешь, будешь пчела? А хочешь, стрела? А хочешь... Словом, решай сама, куда лететь, о чём звенеть, кого ублажать, за что умирать.                       Пробуй всё с начала, зная, что рядом всегда не те, но сложное не даётся просто — хотя бы для того, чтобы... ...застыв от октябрьских объятий прийти в себя в темноте /чей это мир какой на дворе век как выглядит дом?/ для нового слова на карте нёба дорогу прокладывая деревенеющим языком. *** То ли кризис среднего всеми лапами наступил на маленькую меня, посчитав огрызком особо лакомым, то ли это время пришло менять дашь на дашь по курсу большой усталости, — но прижал к земле атмосферный столб. По утрам зеркалится взгляд безжалостный и встает ошую двугорбый долг. «Запасайся, — шепчет, — водой терпения, впереди нелёгкие времена». Одесную — пусто. Кокетство с теменью может даже ангела доконать. Но, надев пальто, нацепив улыбку, принимаю правила общежи... Житие моё, как обычно, зыбко, пролетаю цели и этажи. И летит мне вслед остроклювой птицей тень от авторучки/пера/стило, чтобы сделать буквой, вживить в страницу: навсегда, бестрепетно, набело. *** Медленна речь деревьев — слово рождают век, пишут зачатки буквы в хрупких прожилках листьев. Что мне их письменность, я полустёртый след древнего бога, обрывок неясной мысли, слог незакрытый, стило без густых чернил. ...Увлажнённый спил — ток вязкой крови, сплетения тонких веток, жажда корней и потребность тянуться к свету — дрожь умирания. Шелест плакучих ив. Мне ли читать летописи листвы — путь от облаток почки и до полёта? Мне бы снять обручи с маетной головы. Гадость моя, гемикрания, что ты: чёрная зависть ближних, недобрый взгляд, метка по роду, расплата за мелкотемье? ...Темень кромешная. В ней, хороня, хранят корни, истоки, смыслы, секреты, семя. Душно на сердце. Тешится суть-змея: платьица, ботики, сумки с питоньим принтом. Я разлюбившая и не люби... Моя правда теряется в мыслимых лабиринтах. В почве настывшей едва ли что прорастёт — в возрасте сбора преступно родить фантомы. Всякий зачаток несёт в себе зрелый плод, каждое яблоко почву и корни помнит. В целом, всё к лучшему, хоть разложи И-Цзин: лёд обратился в жидкость в прозрачных слизнях, тянутся в схронах жабы, свистят скворцы. Март. Плюс двенадцать. Вечер. Начало жизни.

ВЕСЬ ЭТОТ ДЖАЗ

Ладонь к ладони стремится...  Согреться хочется, но не жду, чтобы ты объял моё одиночество — в нём так много звёзд и меня,  что два мира ты просто не вынесешь, будь хоть трижды Атлант... Талант любить рождается с человеком, но поиски самой чистой воды и вхождения в новые реки  отбирают это тепло. Впрочем, прошлое утекло туда, где время неспешно,  где темна вода, где беда, помноженная на беду,  бормочет в сумеречном бреду  нескончаемые молитвы. Хвала оккамовой бритве — я отсекаю лишнее. Прошлое — прошлому,  пусть само хоронит своих мертвецов. Ладонь — к ладони.  Не нужно слов, если есть губы, знающие секрет продолжительного поцелуя. Полутьма, царящая в мире малом, волнует, но свет с тобой,  свет во мне... В тишине говорят руки, отвечают тела.  Действительность, отражённая в зеркалах, возвращается чудом, в котором я всегда буду  потенциальным открытием. Будущее прядётся нитями неутомимых парок,  и в общем его полотне, во всяком новом,  пока не проявленном дне, мы вплетены в узор мироздания, как в небо — птицы, до тех пор, пока ладонь к ладони стремится... *** «В квантовой теории всё, что не запрещено, обязательно происходит» Всё, что не запрещено, обязательно происходит. Давай рискнём не ограничивать момент обретения чуда рамками. Пусть себе время, проходя, по асфальту подошвами шаркает — сентябрь в последние дни категорически безысходен. Пусть себе, пусть...  Грусть — грустящим,  журавлям, как водится, клины. Нам же, пожалуй,  «немного солнца в холодной воде», и парк дремотный, который наполовину раздет, и твоя ладонь,  лёгшая  мне  на спину. Мы оба знаем, что будет позже — позже будет отнюдь не поздно, ведь преимущество среднего возраста в том,  что время можно не торопить. Всё, что не запрещено,  постепенно собирается из крупиц — и превращается в мир для двоих  или,  нередко, — в звёзды. Говори...  Что угодно — мне важно тебя слышать, как тебе важно накручивать на палец  шёлком текущую прядь  оттенка выспевшего каштана  и на мои ладошки дышать. Вечер на нашей стороне — не торопясь, подбирается ближе. Всё, что не запрещено, обязательно происходит. Собственная вселенная подчиняется законам, придуманным для двоих. Значит, в едином ритме двух тел, доверчивых и нагих, момент обретения чуда предсказуемо бесповоротен... *** И ночь придёт, и будет ночь черна, в саму себя до дна погружена, и звёзды скроют облачные бельма, и запоют огни святого Эльма на низкой и опасной частоте, танцуя на антеннах дальней связи, на мёртвых люстрах, на обломках стен, на яростных сплетеньях бренных тел, а после нас накроет белой бязью забвения и мелкого песка. Да, так мы возвращаемся к истокам. Вот голос мой, а вот моя рука. Я буду петь. Держи меня под током. Весь этот джаз закончится ничем, и мы никем закончимся, но всё же пройди меня, как самый главный обжиг, открой меня так, как другой не сможет, услышь меня в смешении фонем, узнай меня за жадным поцелуем. Весь этот джаз... Я буду. Будешь ты. И мир потом придёт из пустоты, и ночь придёт, и будет... Аллилуйя.