Амалия под ударом - Вербинина Валерия - Страница 63

Но вот и Ясенево, и у людей, которых Амалия видит здесь, какие-то пустые, лишенные черт лица, словно в страшном сне. Муся сбегает по ступенькам, кричит: «Кузен! О боже мой!» – и рыдает, прижав руки ко рту. Потом начинается суета, переноска раненых, Телегин распоряжается, хлопают двери, суетливые шаги, мечутся горничные… Амалия стоит, вжавшись в стену, не в силах пошевельнуться, а на ее платье – кровь, и на руках – тоже.

Двери уже не хлопают, и шаги тоже не слышны – весь дом ходит на цыпочках и разговаривает шепотом. Даша каждые десять минут приносит Амалии новости о раненых. Граф потерял много крови, но, похоже, будет жить. У Ореста организм слабее – он же болеет легкими, однако Телегин делает все, что может. Из Николаевска прибыл лучший местный доктор, Войнаровский, и теперь врачи совещаются. А между тем сведения о дуэли по беспроволочному телеграфу слухов просочились в Николаевск, дошли до Твери и оттуда направились в две стороны: на Москву и в Петербург.

– Вы слышали? Его светлость князь Рокотов опять отличился. Стрелялся на дуэли с графом Полонским, не угодно ли?

– Ах, какой ужас! Из-за чего?

– Говорят, не поделили какую-то лошадь.

– Боже мой! Надо немедленно рассказать Марье Алексеевне!

– Я уже об этом слышала, – ворчливо возражает Марья Алексеевна, первейшая светская сплетница. – И вовсе не стрелялись они, а дрались на шпагах.

– Скажите, пожалуйста!

– Да, да, совершенно точно. И по поводу лошади: я-то лично склонна верить, что там вовсе не в лошади дело.

– А в чем же, ma chere?

Марья Алексеевна раскрывает веер и принимает глубокомысленный вид.

– Как вы думаете, – многозначительно роняет она, – из-за чего могут поссориться двое мужчин?

И взбудораженный свет, смакуя подробности скандального происшествия, стал выдвигать различные версии того, кем могла оказаться «эта вертихвостка», из-за которой двое достойных кавалеров едва не отправили друг друга в мир иной. Большинство сошлось на том, что вертихвосткой была Мари Орлова. В самом деле, Рокотов и Полонский несколько месяцев жили в Ясеневе, Иван Петрович Орлов – владелец последнего, следовательно… Но тут концы не сходились, потому что все помнили: Полонский никогда не выказывал особого интереса к Мусе Орловой, а Рокотов обращался с ней, как с забавной маленькой кузиной, и только.

– Позвольте, – всполошилась пухлолицая княжна Истомина, – но недавно я получила письмо от Мари, и она упоминала, что у них в Ясеневе гостит ее подруга с польским именем, как же ее…

– Ах, вот оно что! Знаем мы этих полячек!

Так объяснение было найдено. Свет обрадовался, облизнулся и принялся отовсюду выпытывать подробности, проясняющие личность «ужасной особы», каковой в его мнении отныне сделалась Амалия Тамарина. Вспомнили, что она с удовольствием посещала балы, много танцевала и неприлично громко смеялась. Вспомнили, что она была остроумна, изящна, начитанна, а хуже всего – была красавицей. Тут свет почернел от зависти и решил, что просто так он этого не спустит. Вездесущие дамы скрупулезнейшим образом подсчитали доходы семейства Амалии и количество ее платьев, разворошили родословную до пятого колена, обсудили в мелочах ее прически, ее родственников, ее весьма сомнительную красоту и ее неоспоримые недостатки, после чего стали поговаривать, что, верно, отец Амалии проиграл все состояние в карты, что он был не дворянин, а владелец портерной, что жена выгнала его из дому, и поэтому он умер за границей. Счастье Аделаиды Станиславовны, что она не посещала великосветские вечера, иначе на них она бы узнала о себе много интересного, а узнав, неминуемо закатила бы скандал.

Но у Аделаиды Станиславовны были свои дела. В сентябре к ней пришли два важных письма. Одно – от дочери, в котором та извещала, что в Ясеневе произошло большое несчастье и что она вынуждена пока остаться там. Другое письмо было написано совершенно незнакомым человеком, и все же Аделаида Станиславовна прочитала его куда внимательнее, чем первое.

– Какие вести? – осведомился Казимир, бочком входя в комнату сестры.

Аделаида бросила на него поверх пенсне суровый взгляд. Такая походка Казимира не предвещала ничего хорошего и означала, что он опять продулся в пух и прах и в конце разговора непременно попросит денег.

– Вести? – переспросила Аделаида, пожимая плечами. – В Ясеневе была дуэль.

– А, – сказал Казимир с умным видом. – А Ясенево – это где?

Аделаида бросила пенсне на стол. По правде говоря, она его терпеть не могла, потому что оно изрядно ее старило.

– Ясенево – это там, где отдыхает моя дочь, – сердито ответила она. – Что с тобой, Казимир?

– Так дуэль была из-за нее? – встрепенулся братец.

– Ты сошел с ума? – царственно повела плечами Аделаида.

Казимир облизнул губы и заискивающе улыбнулся.

– Ну, из-за тебя же бывали дуэли, – напомнил он.

Аделаида немного подумала.

– Всего лишь один раз, – сухо сказала она. – И вообще, хватит об этом, хорошо? Лучше послушай, какое письмо я сегодня получила. Что бы оно могло означать?

Пока Казимир с сестрой ломали голову над странным письмом, а свет злословил, Орест Рокотов находился между жизнью и смертью. Старый князь прислал из Петербурга знаменитого доктора Пферда, чтобы тот облегчил состояние раненого. Доктор Пферд не заставил себя ждать. Он прибыл, осмотрел Ореста, дал понять, что сильно сомневается в профессиональных знаниях Телегина и Войнаровского, посоветовал полный покой, строгую диету и прогулки на свежем воздухе, если больной когда-либо окажется в состоянии их совершать. В точности то же самое почтенный доктор советовал любому другому своему пациенту, будь тот болен анемией, стригущим лишаем, параличом или гангреной. С честью отработав свой гонорар, доктор Пферд уехал врачевать остальных страждущих, а Амалия вновь заняла свое место у изголовья Ореста. Муся приглядывала за Полонским, который благодаря Телегину и Войнаровскому (которые, по словам столичного светила от медицины, ни черта не смыслили в своем деле) уже мог подниматься с постели. Когда Евгений очнулся после ранения, он первым делом спросил, как его противник.

– Ему хуже, чем вам, – буркнул Телегин, – если это может вас утешить, сударь.

Евгений некоторое время угрюмо смотрел на него.

– Так он не умер? – спросил граф.

– Он умирает, – раздраженно ответил Телегин. – Что еще вам угодно знать?

Однако Орест все-таки не умер, хотя несколько дней его состояние было настолько тяжелым, что к нему даже пригласили священника. Войнаровский не говорил ничего Амалии, но на князя уже махнул рукой. Старый Телегин был гораздо оптимистичнее.

– Если он до сих пор не умер, значит, выживет, – был его вердикт. – И потом, ему есть ради чего жить.

Амалия дежурила у постели Ореста днем и ночью. Она исхудала, под ее глазами пролегли синие круги, но, хотя она безумно уставала, девушка тем не менее наотрез отказывалась уступить свое место кому бы то ни было. Однажды она задремала в кресле и оттого пропустила тот миг, когда князь пришел в себя. Часы глухо и важно отбили шесть, и Амалия пробудилась. Она сразу же заметила: что-то в комнате изменилось, только не могла понять, что же именно. Наконец она разобралась – в полумраке комнаты блестели глаза Ореста. Он сжал ее пальцы, и она разрыдалась.

– Он поправится, – уверенно заявила Муся на следующее утро Евгению. – Войнаровский поражен и только разводит руками, а Телегин знай себе улыбается. Мне кажется, он был уверен, что кузен выкарабкается.

Кузен и впрямь быстро пошел на поправку. В отличие от своего противника, он не был настолько злопамятен, и первые его слова были вовсе не о Полонском, а о том, получила ли Амалия записку.

– Он попросил ее быть его женой! – объявила Муся домашним, лучась от радости. В момент объяснения она – совершенно случайно! – оказалась под дверью, как раз в пределах замочной скважины, и оттого слышала все от слова до слова.

Вскоре в Москве Аделаида Станиславовна получила от дочери письмо, в котором были следующие строки: «Кажется, дорогая мама, эта ужасная история наконец-то закончилась. С князем Орестом теперь все хорошо. Он сделал мне предложение, и я ответила согласием. Простите за эту кляксу, но я очень спешу, и времени переписывать у меня нет. Крепко обнимаю вас всех, ваша Амалия».