Моя жизнь среди индейцев - Шульц Джеймс Виллард - Страница 5

— Еще бы чуть левее, Том, и все! — сказал кто-то.

— Да, он бы меня припечатал, — мрачно ответил банкомет.

— Кто он? Из чьего обоза? — спрашивали кругом.

— Не знаю, как его фамилия, — сказал Кено Билль, но, по-моему, он приехал с обозом Джефа с Миссури. Давайте, ребята, уложим его в задней комнате, а я дам знать его друзьям, чтобы забрали хоронить.

Так и сделали. Вынесли испачканный кровью стул и посыпали золой темневшие на полу пятна. После того, как участники уборки выпили по стопке за счет хозяина салуна, игра возобновилась. Ягода и я вышли из салуна. Мне было не по себе; дрожали ноги и поташнивало. Ни разу я еще не был свидетелем убийства. Больше того, я даже ни разу еще не видел кулачной драки. Я не мог забыть ни этого ужасного предсмертного хрипа, ни перекошенного лица и неподвижных раскрытых глаз мертвеца.

— Ужасно, правда? — заметил я.

— Ну, не знаю, — ответил Ягода, — получил, чего добивался. С этими типами всегда так бывает. Он первый начал вытаскивать револьвер, но немного опоздал.

— Что же теперь будет? — спросил я. — Банкомета арестуют? Нас вызовут свидетелями по делу?

— Кто его арестует? — задал в свою очередь вопрос мой приятель. — Здесь нет ни полиции, ни каких-либо представителей судебной власти.

— Но как же при таком количестве отчаянной публики, какое, очевидно, здесь бывает, как вы тут ухитряетесь соблюдать какой-то законный порядок?

— Семью одиннадцать — семьдесят семь, — наставительно ответил Ягода.

— Семью одиннадцать — семьдесят семь, — повторил я машинально, — что это такое?

— Это Комитет общественного порядка. Точно не известно, кто в него входит, но можете быть уверенными, что эти люди, представляющие общество, сторонники закона и порядка. Преступники боятся их больше, чем судов и тюрем восточных штатов, так как Комитет всегда вешает убийц и разбойников. Кроме того, не думайте, что люди, которых вы видели за игорными столами у Кено Билля, отчаянная публика, как вы их назвали. Правда, они здорово играют и здорово пьют, но в общем это честные, смелые парни с добрым сердцем, готовые поддержать до конца друга в справедливой борьбе и отдать нуждающемуся свой последний доллар. Но я вижу, что эта небольшая переделка со стрельбой расстроила вас. Идемте, я покажу вам кое-что повеселее.

Мы пошли дальше по улице и подошли к довольно большому дому из сырцового кирпича. Через открытые двери и окна слышались звуки скрипки и гармонии. Мелодия была из самых веселых, какие мне доводилось слышать. Много раз в последующие годы я слышал эту мелодию и другие танцевальные мотивы, исполняемые вместе с ней; эту музыку привезли из-за моря на кораблях Людовика XV, и из поколения в поколение отцы обучали ей сыновей на слух. Французы-путешественники исполняли эту музыку по всему беспредельному течению Миссисипи и Миссури, и наконец она стала народной музыкой американцев на Дальнем Северо-Западе.

Мы подошли к открытым дверям и заглянули внутрь. «Алло, Ягода, заходи» и «Bon soir, monsieur Berry, bon soir entrez, entrez» note 12 кричали нам танцующие. Мы вошли и уселись на скамью у стены. Все женщины в зале были индианки, как, впрочем, все женщины в Монтане в те времена, если не считать нескольких белых веселых девиц на приисках в Хелине и Вирджиния-Сити; но о них лучше не говорить.

У индианок, как я заметил еще утром, когда видел их на набережной, были приятные лица и хорошие фигуры; они были высокого роста, платья на них сидели хорошо, несмотря на отсутствие корсетов; на ногах у них были мокасины. Эти женщины были совсем не похожи на приземистых, темнокожих туземных обитательниц восточных лесов, которых я встречал в Штатах. С первого взгляда можно было видеть, что это гордые, исполненные достоинства женщины. Но все же они были весело возбуждены, болтали и смеялись, как и собравшиеся вместе белые женщины. Это меня удивило. Я читал, что индейцы неразговорчивый, мрачный, молчаливый народ и редко улыбаются; не может быть и речи о том, что бы они смеялись и шутили свободно, не стесняясь, как дети.

— Сегодня, — сказал мне Ягода, — танцевальный вечер, устроенный торговцами и трапперами. Хозяина нет дома, а то бы я вас представил ему. Что касается остальных, — он сделал широкий жест, — то все они сейчас слишком заняты, чтобы начинать церемонию представления. Женщинам я вас не могу представить, так как они не говорят по-английски. Однако вы должны потанцевать с ними.

— Но если они не говорят на нашем языке, как я их приглашу на танец?

— Подойдите к кому-нибудь из них, к той, которую вы выберете, и скажите «ки-так-стай пес-ка» — не потанцуете ли со мной?

Я никогда не был застенчивым или робким. Только что окончилась кадриль. Я смело подошел к стоявшей ближе всех женщине, повторяя все время слова приглашения, чтобы не забыть их, вежливо поклонился и сказал: «Ки-так-стай пес-ка?»

Женщина засмеялась, кивнула, ответила «а» и протянула мне руку. Позже я узнал, что «а» — значит «да». Я взял ее за руку и повел, чтобы занять место среди строящихся для новой кадрили пар. Пока мы ждали начала, она несколько раз заговаривала со мной, но я только тряс головой и повторял «не понимаю». Она каждый раз весело смеялась и что-то долго рассказывала своей соседке, другой молодой женщине с приятным лицом. Та тоже смеялась и поглядывала на меня; по глазам было видно, что она забавляется; я смутился и, кажется, покраснел.

Заиграла музыка. Моя партнерша, как оказалось, танцевала легко и грациозно. Я забыл о своем смущении и наслаждался кадрилью, необычной партнершей, необычной музыкой и всей необычной обстановкой. Как эти длинноволосые, одетые в замшу и обутые в мокасины жители прерий скакали, какие делали пируэты и глиссе, как подпрыгивали и летали по воздуху!

Я думал о том, смогу ли я когда-нибудь научиться танцевать, как они, раз уж здесь такой стиль. Во всяком случае я решил попытаться, но сначала наедине.

Кадриль кончилась. Я хотел было усадить свою партнершу, но она подвела меня к Ягоде, который тоже танцевал, и что-то очень быстро ему сказала.

— Это миссис Гнедой Конь (индейское имя ее мужа), — сказал он мне. — Она приглашает нас пойти вместе с ней и ее мужем поужинать.

Мы, конечно, приняли приглашение и после нескольких танцев отправились к Гнедому Коню. Меня еще раньше познакомили с ним. Гнедой Конь был очень высокий, стройный мужчина с темно-рыжими волосами, темно-рыжими бакенбардами и синими глазами. Позже я узнал, что он обладал исключительно счастливым характером и сохранял бодрость в самых тяжелых обстоятельствах; это был искренний, готовый на жертвы, друг тех, кого он любил, и гроза пытающихся причинить ему зло.

Домом Гнедому Коню служила отличная, просторная индейская палатка из восемнадцати шкур, стоявшая у берега реки, рядом с его двумя фургонами с брезентовыми верхами. note 13 Жена Гнедого Коня развела огонь, вскипятила воду и вскоре поставила перед нами горячий чай с испеченными в переносной духовке лепешками, жареный язык бизона и тушеные бизоновы ягоды.

Мы ели с большим аппетитом. Меня восхищал комфорт палатки: мягкое ложе из бизоньих шкур, на котором мы сидели, наклонные плетенные из ивовых прутьев спинки по его концам, веселый очаг посредине палатки, сумки из сыромятной кожи оригинальной формы, раскрашенные и обшитые бахромой, в которых мадам Гнедой Конь держала свою провизию и всякие вещи. Все было для меня ново, и все мне очень нравилось. Мы курили, разговаривали, и когда наконец Гнедой Конь сказал: «Вы, ребята, лучше бы остались переночевать», я почувствовал себя совершенно счастливым. Мы заснули на мягком ложе, укрывшись мягкими одеялами, под мягкое журчание речных струй. Первый мой день в прерии, думал я, был поистине богат событиями,

Note12

Добрый вечер, месье Ягода, добрый вечер, входите, входите (франц.).

Note13

Индейская палатка — типи — имеет коническую форму. Остов ее образовывали наклонно поставленные по кругу шесты. Верхние концы их связаны ремнем, а нижние воткнуты в землю. Сверху остов крылся бизоньими шкурами. При переездах типи разбиралась и перевозилась на лошадях.