Моя жизнь среди индейцев - Шульц Джеймс Виллард - Страница 65

Я старался мысленно найти причину перемены в Эштоне. «Может быть, — думал я, — он влюбился в Диану, собирается на ней жениться; он, возможно, уже женился на ней». Я взглянул на ее руку; на ней не было обручального кольца.

Разошлись мы поздно. Диана ушла со старыми женщинами в их комнату, Эштон

— в имевшуюся у нас свободную комнату. Когда мы остались одни, Нэтаки подошла, прижалась ко мне и тяжело вздохнула.

— В чем дело? — спросил я. — Что тебя огорчает?

— Ах, — воскликнула она, — я так расстроена. Сколько те времени я молюсь, чтобы это случилось, и ничего не получается. Почему он не женится на моей дочери! Может быть, он считает, что она для него недостаточна хороша? Или он не любит ее? Как он может не любить такую красивую, такую хорошую, с таким верным сердцем?

— Маленькая, — сказал я, — не будь нетерпеливой. Я думаю, что все уладится. Разве ты не заметила, как он изменился, как он смеется, как у него блестят глаза? Я уверен, что он ее любит и если он еще не предлагал Диане выйти за него замуж, то попросит, когда сочтет, что настало подходящее время.

Мы и не подозревали, как близко это время, какое неожиданное и драматическое событие приблизит его. Дело было вечером, через несколько дней. Эштон покуривал, сидя за столом в моей комнате. В камине тлел огонь, изредка вспыхивая и освещая грубые бревенчатые стены, и снова угасал, оставляя все в смутной тени. Диана и Нэтаки сидели вдвоем на ложе. Я валялся на кровати. Мы молчали, занятые каждый своими мыслями. На маленькую площадку перед домом въехал фургон, запряженный лошадьми, и мы слышали через открытую дверь серебристый взволнованный голос, спросивший: «Не можете ли вы мне сказать, сэр, живет здесь сейчас мистер Эштон?»

Эштон вскочил со стула, сделал несколько шагов, остановился, что-то обдумывая, потом вернулся назад и снова сел на свое место.

— Да, сударыня, — говорил Ягода, — он здесь. Вы найдете его вон в той комнате.

Она вошла поспешно, не заметив нас. Пламя вспыхнуло и ответило бледное суровое лицо Эштона. Она быстро подошла К нему и положила руку ему на плечо.

— Дорогой мой, — сказала она, — наконец-то я нашла тебя. Я писала тебе несколько раз. Разве ты не получал моих писем? Я свободна, свободна, ты слышишь? Я получила развод, я приехала сказать тебе, что все это было ошибкой, просить у тебя прощения, просить…

— Диана, девочка моя, поди сюда, — произнес Эштон тихо, прерывая вошедшую.

Девушка встала, приблизилась и вложила свою руку в протянутую к ней руку Эштона. Женщина — высокая, красивая, голубоглазая блондинка — стояла, глядя на них с удивлением и страхом, судорожно сжимая руки на груди.

— Диана, дорогая моя, — продолжал Эштон, с любовью глядя ей в лицо, — ты выйдешь за меня замуж?

— Да, вождь, — ответила она ясным, твердым голосом. — Да.

Он встал и, обняв ее одной рукой, повернулся к другой женщине.

— Сэди, я прощаю тебе все нарушенные обещания, неверность, годы несчастной жизни, которые я провел, пытаясь забыть. Я наконец нашел мир и счастье благодаря моей дорогой девочке, которая стоит здесь рядом со мной. Спокойной ночи и прощай. Ты, конечно, уедешь обратно в город рано утром.

Продолжая обнимать талию Дианы, он вышел вместе с девушкой из комнаты. Женщина опустилась на стул, с которого он встал, пригнулась к столу, закрыв лицо руками, и горько зарыдала. Нэтаки и я встали, пересекли комнату на цыпочках и тоже вышли в темноту на двор.

— Ах! — воскликнула моя маленькая жена, когда мы уже далеко отошли от форта, — ах! почему ты не научил меня своему языку? Говори скорее, кто она. Что они говорили, что он сказал моей дочери?

Я объяснил все, как мог лучше, и Нэтаки чуть с ума не сошла от радости. Она плясала, целовала меня, уверяла, что я умный мальчик. Я надеялся, что она права. Впрочем, мне не казалось, что мной что-нибудь сделано, чтобы содействовать столь желанному концу дел в отношениях Эштона и Дианы. Мы набрели на них на берегу; они сидели на ближнем конце нашего парома.

— Идите сюда, — позвал Эштон.

Диана вскочила и обняла Нэтаки; они пошли вдвоем обратно, к дому.

— Поздравляю, — сказал я. — Вы нашли мир и счастье как вы правильно выразились несколько минут тому назад. Вы не можете не быть счастливым с Дианой.

— А! — воскликнул он, — ведь она… милый мой, я не могу выразить словами, что она для меня значит уже с давних пор. Я чувствую, что недостоин ее. И все-таки она меня любит, преданно, глубоко. Она сказала мне это сейчас, здесь.

— Но как быть с той, с другой? — осмелился я спросить. — Что мы будем с ней делать.

— Не может же она возвращаться назад сегодня ночью. Пусть Нэтаки накормит ее и устроит на ночь; ее кучер, я полагаю, сумеет сам о себе позаботиться.

— Эта женщина — несчастье всей моей жизни, — добавил он. — Я любил ее глубоко, преданно. Она обещала выйти за меня. Я верил, как веришь родной матери, что она хорошая, что она будет верна. Но она отказала мне, предпочла выйти за более богатого. А сейчас, сейчас — ну, хватит о ней. Пойду найду Диану и позову ее гулять.

— У нас есть холодное вареное мясо, — сказала Нэтаки, — хлеб и тушеная рябина. Раз она приехала в страну индейцев охотиться за мужем моей дочери, то хватит с нее и этого, устрою ей постель из бизоньих шкур и одеял, хоть она этого не стоит.

Но женщина не захотела есть. Нэтаки постлала ей в лавке на полу, и там мы оставили приезжую наедине с собственными мыслями, наверное горькими. Утром она захотела увидеть Эштона, попросила меня передать, чтобы он зашел к ней на минуту. Я сообщил, что он уехал на охоту и вернется только вечером. Она выражала нетерпение по поводу медлительности кучера, запрягавшего лошадей, отказалась от всего — выпила только чашку кофе, которую я ей принес. Наконец лошади были запряжены, она села в фургон и уехала, ни разу не оглянувшись назад, даже не поблагодарив за ночлег. Так она ушла из жизни Эштона.

Я сказал правду — Эштон действительно уехал на охоту. Он и Диана выехали, как только встало солнце, но мне думается, что они не уехали далеко и стояли на каком-нибудь холме неподалеку, чтобы видеть отъезд нашей гостьи. Как только фургон пересек долину и взобрался по склону холма в прерию, они вернулись, довольные и веселые, как дети, и мы все сели завтракать.

— Это, так сказать, наш свадебный завтрак, — сказал Эштон, когда все уселись.

— Вот как? — Вы сегодня едете в форт венчаться? — спросил Ягода. — Вы не успеете, если выедете так поздно.

— Нет, — ответил он неуверенно. — Нет. Мы с Дианой переговорили об этом и решили, что простой свадебный контракт, подписанный свидетелями, имеет такую же законную силу, как и брак в присутствии мирового судьи или венчание, совершенное священником. Мы хотим составить такой контракт сегодня утром. Как вы думаете?

— По-моему, все в порядке, — ответил Ягода.

— По-моему, тоже, — подтвердил я.

— Мои родители поженились без всякого обряда, — заметила Диана. — Во всяком случае все, что устраивает моего вождя, устраивает и меня.

Она взглянула на него через стол, и в глазах ее светились безграничная любовь и вера.

Нэтаки, сидевшая рядом со мной, тихонько сжала мое колено, такая у нее была манера спрашивать, что говорят. Я передал ей, но она ничего не сказала по этому поводу и оставалась за завтраком молчаливой. Старухе и миссис Ягоде эта идея понравилась.

— Ай, — воскликнула Женщина Кроу, — пусть он составит бумагу. Этого достаточно; то, что написано, не может быть ложью. Зачем нужно, чтобы Черные Платья произносили много слов? Люди женились и жили счастливо всю жизнь вместе еще до того, как мы услыхали об этих произносящих разные слова. Можно так жениться и сейчас.

Но после завтрака Нэтаки отозвала меня в сторону.

— Этот способ с записью надежен? Она наверное станет его женой? — спросила она, — женой по законам белых?

— Конечно, — ответил я, — это будет брак, который так же нельзя отрицать, как и наш. Столь же прочный, как если бы тысяча Черных Платьев, вместе взятых, произнесли нужные слова.