Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович - Страница 62

Шурка поморщился:

— Да ладно, без того заживет… — Сел на шаткий табурет, все так же зажимая плечо. — Сейчас зарастет… — Кровь уже не бежала. — Вы пока говорите, зачем звали-то…

— Да обожди ты «зачем звали»! Давай хоть перевяжем!

— Не надо, все уже. Вот. — Шурка убрал руку. На коже был розовый рубец. Словно рана заросла неделю назад.

Дядя Степа присвистнул.

— Можно? — Шурка взял у него четвертинку, плеснул на ладонь вонючую жидкость. Морщась от запаха, смыл с плеча и руки кровь, вытер ладонь подолом майки.

Дядя Степа крякнул, взял у него бутылку. Пятерней потер щетину.

— Ишь ты как… Правду говорил мужик о твоих свойствах.

— Какой мужик?

Дядя Степа сел напротив, на другой скрипучий табурет. Наклонился. Слегка дыхнул водочкой.

— Какой мужик, говоришь? Гурский… Значит так. Привет тебе от Гурского.

Ну, чего угодно мог ожидать Шурка, но такого!..

С полминуты он обалдело молчал. А потом ничего другого не придумал, как спросить:

— Почему через вас-то? Сам не может, что ли, выйти на связь?

— Говорит, что худо стало с земной атмосферой, электричества в ей до фига, помехи. Вчерась ночью тазик твой аж со стены загремел, а слышимости ни на грош… Ну да не в том дело. Не все ведь можно передать по этому… по эфиру…

— А чего он хочет передать-то?

— В этом, голубчик, и главная суть задания… — Дядя Степа со значительным видом поднялся, отвернулся к верстаку, погремел там железом. Опять сел перед Шуркой. — Вот…

И протянул отвертку.

Обыкновенная такая отвертка. Вместе с ручкой — сантиметров пятнадцать длиной. Ручка плоская, деревянная. Удобная. Хорошо зачищенная шкуркой, но без лака. Стержень светлый, из нержавейки… Шурка недоуменно взял, повертел.

— Зачем она?

— Ясное дело, винты откручивать!

— Да какие винты? Скажите толком! — Шурку взяла досада. От непонятности.

— А ты погляди на кончик-то. Сразу и поймешь.

Шурка поглядел. И не понял.

Сперва показалось, что отвертка — для шурупов с крестообразными шлицами. Но нет! На конце был не крестик, а что-то вроде снежинки. Звездочка с шестью концами и каждый конец узорчатый. Просто ювелирная работа.

Дядя Степа так и сказал — малость самодовольно:

— Ювелирная работа… А болтов или шурупов с такими головками на этом свете всего два десятка с небольшим. Поэтому, как увидишь, откручивай смело. На том твоя задача и будет решена.

— Да где я их увижу-то?! Какая задача?! — Шурка чуть не заплакал.

— А про то я знаю не больше тебя, — увесисто произнес дядя Степа. — Да и Гурский, видать, знает не больше. Говорит, надо искать. Где-то в наших местах. Такая, говорит, у этого мальчика миссия…

Шурка обмяк. В словах Степана не было ничего нового… Но, впрочем, не было и никакой тревоги или угрозы. Да и какая от Гурского может быть угроза? Наоборот…

— Не мог уж толком объяснить, — вздохнул Шурка.

Дядя Степа развел руками (крепкие пальцы — в застарелых мозолях и въевшейся металлической пыли). Шурка поскреб отверткой по колену, глянул исподлобья.

— А вы, значит… тоже? — Он не решился сказать «их сообщник». Или правильнее — «союзник»? Или «помощник»?

— Выходит, тоже… — нехотя признался Степан.

— А вы… про их планету что знаете?

Дядя Степа набычился и сделал машинальное движение к четвертинке. Удержался.

— У меня к этой планете касательство очень стороннее. Почти никакое… Да и не планета она вовсе. То есть не совсем планета…

— А что?!

— Просто эта… как говорится, иная среда обитания. Они… Гурский да помощник его, говорят: «Другая грань»… Потому как вся наша Вселенная, по их словам, вроде бесконечного кристалла… Пока он, Гурский-то, объяснял, я все понимал. А потом как-то перемешалось в голове…

— Небось, после поллитры, — в сердцах сказал Шурка.

— И ничего не после… Мне поллитра делу не помеха. У них там, в этом кристалле, конечно, всякие иноземные технологии, а с такими руками, как мои, все равно никого нету. Чтобы, значит, такую отвертку выточить. Без Степана Михалыча, выходит, во Вселенной пока не обойтись… Ну, и заплатили, надо сказать, прилично, не обидели…

— А почему Гурский сам ничего мне не объяснил? Почему не появляется? Где он?!

— А я знаю? Возник да пропал. Как этот… фантом… А насчет тебя сказал… «Он, — говорит, — мальчонка чуткий, сам придет куда надо, сам отыщет. Потому что, — говорит еще, — это диктуется земными условиями, мы тут вмешиваться не должны… Главное, — опять же говорит, — что он «Весы». То есть ты… По звездному гороскопу…

«Да! Он же и мне говорил», — вспомнил Шурка. Но беседы с Гурским держались в памяти плохо. Почти так же плохо, как вся прошлая жизнь.

Дядя Степа повертел четвертинку в пальцах, покосился на Шурку, вздохнул. Снова поставил посудинку на верстак.

— Сказал еще такое: «Весы к весам, полюса к полюсам, вот и будет баланс»… Так я это понял.

— Зато я ничего не понял! Что я должен делать-то?

— Да ничего ты специально не должен. Только отвертку носи с собой… А так что? Живи да играй. А если тебя потянет куда-то особый интерес, ты ему не противься. Интерес этот тебя в нужное место и приведет. Так они говорили, Гурский и этот… Кимыч. А еще просили сказать: хорошо, что ты со здешними ребятами дружбу завел…

«Все знают, — зябко подумал Шурка. — Выходит, я у них как под телекамерой. Постоянно…»

— Что им до этих ребят-то! — огрызнулся он. И впервые ощутил неприязнь к Гурскому.

— Не знаю что… Говорили только, чтобы зря перед ними не раскрывался. Особенно перед тощим да косматым. И чтобы к дверце шел один. Подходы-то можно вместе искать, а уж к самой дверце лучше одному…

— Господи, к какой дверце-то?!

— Они говорили, что вроде бы к восьмиугольной. Сообразишь. Где такие шурупы увидишь, там она и есть…

8. Шар на покатой плоскости

Да, Шурка почти ничего не понял. Опять.

Дядя Степа прав: пока с Гурским разговариваешь, все тебе ясно. Потом забывается, перемешивается в голове.

Хорошо только, что забывалась и боль.

…Шурка вернулся к себе, лег на узкий свой диванчик. Глаза — в потолок.

Заглянула баба Дуся.

— Умаялся за день-то, гуляка?

— Ага… Ноги маленько гудят.

— Ну, лежи, лежи… Пообедать не забудь.

О чем был разговор со Степаном, не спросила. Знает?.. А впрочем, какая разница…

На Шурку наползала дрема.

Нет, так нельзя! Надо вспомнить все! Разобраться! В конце концов, пора понять окончательно: зачем он здесь?

…Но он же понимал! Тогда! Гурский говорил ясно!

Просто все нужно выстроить в голове по порядку. Но если по порядку, тогда… Тогда хочешь — не хочешь, а это…

…Треск, чей-то вскрик, два столба света от вспыхнувших фар. Выросший до размера дома радиатор «мерседеса». Тугой, словно кожаной подушкой, удар. И тьма, тьма…

А потом как бы взгляд с высоты, метров с пяти. На себя самого. Толпа, белые халаты, машина с крестами…

— Алло, пятая! Пятая! Сообщите: есть донор! Да, немедленно!..

Почему донор? Будут переливать ему, Шурке, кровь? Зачем? Он сделал, что хотел. Вон черный «мерседес» на боку у края дороги. Покореженный. С лучистой дыркой в ветровом стекле.

А он — это он? Шурка Полушкин? Почему видит себя со стороны?

Ничего он уже не видит…

Нет, вот опять… Худое тело под простыней на очень холодном мраморном столе (Шурка не чувствует, а просто знает, что стол холодный). Тусклый свет, еще множество тел. Не все под простынями. А у него под белой с бурыми пятнами тканью ощущается квадратный провал — на груди, слева… Там — пустота. Везде, во всем мире пустота…

А потом — боль, искры среди тьмы, желание вскрикнуть. И вдруг — тепло по телу. Спокойствие. Такое спокойствие, когда не хочется ничего. Просто лежать вот так и тихо дышать… А колючий кубик в груди исчез.

Он открыл глаза. Увидел над собой переплетение разноцветных кабелей. За ними — потолок цвета слоновой кости. Среди проводов появилось лицо. Большое, заросшее светлой курчавой шерстью. С очень синими глазами.