Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович - Страница 72

Да ну, чушь! Кто там может быть? В такой сырой ржавой трущобе! Бомжи и жулики находят места поуютнее. Бездомные псы? От света они бросились бы прочь. Сизые призраки? Ну да! «И все засмеялись…» И Шурка засмеялся про себя. Через силу. И так же через силу заставил свои ноги сделать шаг. Другой.

Все равно обратного пути нет! Не возвращаться же ни с чем! Должен же быть хоть какой-то конец!

Да и чего бояться? «Ты ведь один раз уже умирал…»

Еще шаг, еще… Стоп!

Новый страх приковал Шурку к месту. Кто там? Чье шевеленье и дыханье? И шепот…

Луч метнулся перепуганно. И… выхватил торчащий из-за кирпичной переборки кусок синей материи. На ней — зеленые водоросли и маленький коричневый краб.

— Куст… — с великим облегчением выдохнул Шурка. С радостью и досадой. — А ну, выходи…

Кустик, сопя и жмурясь, шагнул в конус света. За ним — Платон и Ник.

И не стало страха. Никакого. Трое щурились и смотрели в пол.

«Шпионили», — чуть не сказал Шурка. Но прикусил это слово.

— Следили…

— Если угодно, да, следили, — с вызовом заявил Платон. — И не слепи, пожалуйста, глаза… А точнее, не следили, а ждали. Потому что Куст вечером пришел и чуть не ревет: «Я сказал Шурке про туннель под мостом, про восьмиугольный. Он, конечно, полезет туда, один!» А мы…

— А мы же отвечаем за тебя, — тихо и прямо сказал Ник.

— С чего это? — буркнул Шурка.

— Как с чего?! — звонко изумился Кустик. — Мы же все отвечаем друг за друга!

— И мы же видим… что ты весь не в себе, — снова вполголоса сказал Ник. — Что-то с тобой случилось…

«Вот сейчас я уж точно разревусь», — понял Шурка и торопливо закашлялся.

Платон сухо и обстоятельно разъяснил:

— Нам совершенно не нужны твои тайны. Мы не будем их выведывать. Но мы обязаны охранять тебя, пока ты ищешь свой клад…

— Да какой там клад! — горько вырвалось у Шурки. — Вы же ничего не знаете!

— Вот именно, — прежним тоном подтвердил Платон. — Да мы и не желаем знать. Но бросить тебя одного не имеем права. По крайней мере, пока ты не сказал прямо: «Убирайтесь, вы мне больше не друзья».

«Разве я могу это сказать…» — Шурка закусил губу. Фонарик замигал.

А этот вредный невыносимый Куст вдруг ясным голосом предупредил:

— Но если скажешь такое, имей в виду: ненаглядная Женечка точно утопится у плотины.

Шурка ощутил радостное желание вляпать Кустику по шее. И сделал движение. Кустик отпрыгнул. И всем стало легче, свободнее. Шурка опять опустил голову, поводил лучом по полу. Шепотом спросил:

— Девчонкам-то хоть не сказали, куда пошли?

— Мы же не сумасшедшие, — утешил Платон.

Шурка помолчал — с ощущением, что скользит к обрыву.

— Нет у меня никакой тайны… Вернее, она есть, но не такая. Не про клад. Просто… я боюсь.

Платон очень мягко сказал:

— Шурчик, давай бояться вместе. Один страх на четверых — это же пустяки.

— Вы не понимаете. Я боюсь, что вы…

— Что — мы? — качнулся к нему Кустик.

— Что вы… шарахнетесь от меня, когда узнаете… какой я… Я же…

— Ты вполне устраиваешь нас хоть какой… — веско сообщил Платон.

— Вы же не знаете… Тут все перепутано. И эти двери восьмиугольные, и отвертка, и я…

Ник, самый тихий и спокойный из всех, взял его за локоть.

— Шурка, мы же с тобой…

— Я… Ладно! Держи! — Шурка дал ему фонарик. И вокруг загудела в нем громадная, просто космическая пустота. И не было хода назад. — Свети вот сюда! Вот так… — И повернул фонарик к себе.

Потом он распахнул рубашку-анголку. Вздернул майку, подбородком прижал подол. Запустил неостриженные сегодня ногти в тонкую окружность шрама. Потянул.

Раздался треск — будто у застежек-липучек на кроссовках. Круглый кусок искусственной кожи отклеился, вывернулся наизнанку. Повис, держась на нижнем крае.

На Шуркиной груди открылось оконце. Маленький иллюминатор в плоском кольце из желтого металла. За стеклом в темной воде металась испуганная светом рыбка. Ее чешуя блестела, как пунцовая фольга.

4. Туннели и склепы

Никто не шарахнулся. Никто даже громко не удивился. Кустик шепотом сказал: «Ух ты» — и почти прилип носом к стеклу. Ник осторожно отодвинул его за уши.

Кустик спросил:

— Это алый вуалехвост? Или какая это порода?

— Неземная, — вздохнул Шурка.

— А похожа на земную.

— Похожа… — Шурка смотрел на рыбку, сильно наклонив голову. Рыбка уже перестала метаться. Только шевелила плавниками и пышным прозрачным хвостом. Маленький черный глаз блестел точкой отраженного фонарика.

Ник осторожно (очень осторожно) спросил:

— Значит, это и есть твое сердце?

— Да… Автономный генератор биополя…

— А почему он такой? Как все случилось-то? — сказал Платон. И сочувственно, и с нажимом. — Теперь-то, может быть, уже расскажешь? Или нельзя?

— Расскажу… Не знаю, можно или нельзя. Наверно, можно, если вы больше никому… — И Шурка привычным движением наклеил на стекло клапан. Очень похожий на настоящую кожу, даже с утолщениями на месте ребер, только без загара.

…Неподалеку была в кирпичах ниша с выступом, похожим на скамью. Там они сели. И Шурка наконец рассказал все.

Про пистолет и выстрел.

Про клинику.

Про Гурского и Кимыча, про прибор, который надо найти.

Про голубую планету Рею…

Никто не сказал «выдумываешь». Никто не удивлялся вслух. Потому что было доказательство — рыбка. Да и сама таинственность подземелья настраивала на веру во всякие чудеса. И когда Шурка перестал говорить, Платон спросил тихо и озабоченно:

— А не натворят они всяких бед на Земле, эти корректоры?

— Нет же! Они же наоборот — хотят помочь!

Платон покачал головой: мол, хотят-то хотят, а кто их знает…

А Кустик жалобно попросил:

— Ты только не улетай на эту Рею, ладно?

— Я и не хочу… теперь…

— А с сердцем-то что будет? — забеспокоился Ник. — Когда ты найдешь тот прибор, они тебе вставят настоящее? Опять операция?

— Да нет же! Гурский сказал: сердце само вырастет, как только вынут рыбку и выплеснут воду… Вы же сами видели, какая у меня регенерация… Я хотел так: сперва все сделаю, а потом расскажу вам. Когда сделаюсь настоящий…

— А сейчас ты какой? Искусственный, что ли? — словно обиделся Ник.

Кустик обеспокоенно заерзал рядом с Шуркой.

— А куда они денут рыбку, когда вытащат? Возьмут себе?

— Не знаю… Зачем она им? Гурский один раз пошутил: «Оставишь на память будешь держать в аквариуме».

— А она в какой воде должна жить? Наверно, в специальной?

— В любой. Она приспосабливается ко всякой среде.

Кустик заегозил опять:

— Шурчик, знаешь что? Ты можешь подарить ее Женьке. У нее послезавтра день рождения. Будет «сердце в подарок»…

— Опять дразнилка, — слабо улыбнулся Шурка.

— Ничуть! Я по правде!

— Сперва надо найти, что спрятано, — рассудил Платон. — Пошли!

— Вы… со мной? — неловко сказал Шурка.

— А ты против? — удивился Ник.

— Нет… Но это, наверно, долго. Вас дома хватятся.

Кустик подпрыгнул.

— Не хватятся! Всем сказано, что мы ночуем у Платона на сеновале!

Платон спросил у Шурки деловито:

— Скажи, а ты уверен, что это где-то здесь? Что-то чувствуешь?

— Не знаю… Кажется, ничего. — Но тут опять кольнул ногу комариный укус иглы. — А может, и чувствую…

И Платон сказал снова:

— Пошли.

В запахах древней плесени и отсыревших кирпичей, цементной пыли и ржавых труб они долго двигались под землей. Под Буграми. Потому что путь сразу увел в сторону пустырей. Кустик сказал, что чувствует это.

Они шли тесными коридорами, проползали под нависшими балками и плитами, пересекали низкие бункеры и сводчатые помещения, похожие на подземелья рыцарских замков.

Оказалось, что у каждого есть фонарик, и света было достаточно. Лучи выхватывали торчащие из пола и стен горбатые трубопроводы с чугунными колесами намертво приржавевших вентилей. Лохматые щупальца корней. Замурованные двери и остатки перекошенных лестниц.