Кукла советника - Литвиненко Елена - Страница 13

– Ну что, девочки, разделимся или вместе? – спросила Рина. Симпатичная, смешливая, райана на три четверти, она была любимицей госпожи Миары.

Длинноносая Эли недовольно фыркнула.

– Да без разницы, что так, что так упашемся.

– Ой, ну надо же, работница, – сладеньким голоском пропела Синтия, – так устает, так устает… Спать по ночам надо, а не по казармам шастать! Как оно там, на постельной ниве жнется?

– Синтия! – возмутилась Рина.

Эли фыркнула, огладила ладонями бедра и новый пояс, густо украшенный колотой, местами чуть позеленевшей бирюзой.

– Красиво, правда? – усмехнулась она. – Не то что твои обноски. – И добила: – Дэрек подарил.

– Шлюха! – выплюнула побледневшая Синтия, тайком вздыхавшая по симпатичному пикинеру.

– Зато ты у нас праведница… – Эли завозилась, распахивая окно. – Носишься со своей девственностью, как курица с яйцом…

– Эли, хватит! – топнула ногой Рина. – Девочки, ну сколько можно?!

– А что такого? – удивилась Эли. – Она первая начала.

– Пойду за цветами, – процедила Синтия, хлопнув дверью – я, прятавшаяся в углу, аж подпрыгнула.

Ссоры этих двух служанок, чуть ли не дравшихся за любвеобильного Дэрека, давно стали притчей во языцех, и обычно домоправительница держала девушек как минимум на разных этажах замка – но сегодня нам с Риной не повезло. Эти двое весь день теперь будут переругиваться…

– Лаура, – присела передо мной Рина, – сними все чехлы с мебели и отнеси их в прачечную, потом поможешь мне мыть окна, хорошо?

– Хорошо, – тряхнула я недавно остриженными под мальчишку, чуть ниже ушей, волосами. Ох, и ругались Рина на пару с Тимаром, когда увидели, как я себя обкорнала! А мне просто надоело распутывать каждый день длинные пряди, которые, вдобавок ко всему, начали завиваться и выгорать на солнце, со спины превращая меня в настоящую райану. Когда же я оборачивалась… Цвет кожи и глаз, доставшиеся от матери, выдавали во мне лизарийку, и, введенные в заблуждение люди, чаще всего женщины, норовили обругать. Мужчины, наоборот, тянули руки потрогать косы или рассмотреть лицо.

Мужчин я не любила. Не боялась, нет. С тех пор как Тимар объявил меня своей сводной сестрой, меня не обижали, не били. Не смели. Но взгляды, что я порой на себе ловила, беспокоили – так же смотрел граф, когда я едва не сбила его с ног у княжеских конюшен.

…Кампанию по превращению себя в мальчишку я начала исподволь, сначала старательно убив несколько пар туфель в течение месяца. Портить хорошую обувь острыми камнями, которыми я ковыряла дырки, было до слез жалко, но я справилась, и плюнувшая госпожа Миара выдала мне мужские ботинки с тяжелыми подметками – мол, попробуй их порвать. Потом я сажала пятна на платья, несколько раз нарочно в них падала, пока Тимар не пригрозил одеть меня в штаны – чего я, собственно, и добивалась.

Последним штрихом были волосы, и я безжалостно обрезала их кинжалом. Увидев получившуюся «красоту», Тимар сначала обалдел, потом обругал, даже пару шлепков отвесил, а потом за ухо повел к куаферу госпожи Галии, чтобы хоть как-то сгладить торчащие во все стороны лохмы. Слова, услышанные от парикмахера, я рискнула повторить, только когда мне исполнилось пятнадцать.

С вечно чумазым лицом, с короткими волосами и в мальчишеской одежде, меня принимали за маленького пажа, часто посылая с поручением передать записку, приказ или просьбу.

В общем и целом, жилось мне неплохо. Даже хорошо. Нет, великолепно, по сравнению с княжеским замком. Организм, сообразивший, что еды хватает не только для поддержания жизни, резко пошел в рост – я вытянулась аж на четыре ладони, вечно сопливый от постоянных простуд нос перестал хлюпать, а колено, выбитое Джайром, наконец перестало болеть. Я ела как не в себя, поражая поваров, но оставалась тощей, как вобла. Госпожа Миара тайком посмеивалась – вся, мол, в брата. Тот тоже сухота девичья, и кожа бледная, и волосы, будто солнце поцеловало.

Тимар действительно стал мне братом. Он выправил документы, согласно которым я теперь именовалась Лаурой Орейо, и на левом запястье у меня появилась выпуклая искристо-белая татуировка. Момент нанесения знака Рода был единственным, когда я снова встретилась со змееглазым магом. Он внимательно осмотрел рисунок на руке Тимара и закрутил пальцем в маленький вихрь белый порошок в нефритовой плошке. Тонкий смерч поднялся над столом и, замедляясь, принял форму приготовившегося к атаке тигра. Сибилл слегка подправил ему уши, усы, и маленький полосатый котенок прыгнул на мое запястье.

Тогда же маг протянул широкий браслет из серого металла, приказав не снимать.

– Амулет приглушит флер. Чем старше она становится, – змееглазый ни разу не назвал меня по имени, только «она», – тем ярче флер, а когда девочка созреет, у мужчин крышу сносить начнет.

Я сглотнула. Тимар крепко сжал мою руку, успокаивая.

– Благодарю, господин Сибилл. Сколько я вам должен за браслет и татуировку?

– Нисколько, – отказался маг. – Приказ хозяина.

«Хозяин». Это слово больно резануло по ушам, напомнив мне, по чьей милости я еще жива.

Раду Виоре, новый граф Йарра, большую часть времени проводил в разъездах. Дела Совета Четырех, военные походы, объезд своих и патронажных земель, а теперь еще и флот забирали все его время, позволяя проводить в замке от силы три-четыре месяца в году, заставляя беситься рыжеволосую Галию, его любовницу, вынужденную ждать его день за днем. Когда же Йарра приезжал, Галия преображалась, из мегеры превращаясь в пушистую кошечку, а я пряталась по углам, стараясь не попадаться ему на глаза.

Вот и сейчас, нагруженная пыльными чехлами, услышав резкий, отрывистый голос, нырнула обратно в комнату.

– Забыла что-то? – удивилась Рина.

– Там его сиятельство.

– И что? Ты же работаешь, а не гуляешь.

Я упрямо помотала головой, сквозь щель наблюдая, как по коридору неспешно шествовали граф и Галия, виснувшая на его локте. И только когда пара свернула на галерею, я побежала на задний двор.

За три года замок неузнаваемо изменился. Исчезла лепнина на потолке, которую я восхищенно рассматривала в первые недели, южные цветы и пальмы в кадках, требовавшие особого климата, переселились в оранжерею, многочисленные картины и статуи снесли на чердак и в подвал, оставив нетронутой лишь портретную галерею. Вместо магических шаров – дешевые свечи, вместо ковров-фризе – отполированная плитка пола, вместо бальной залы – оружейная, вместо сорока служанок, ухаживавших за всей этой хрустально-фарфорово-шелковой красотой, – семь человек, поддерживающих чистоту в жилых помещениях.

Зато замок нарастил два этажа вверх и один вниз, расширил территорию двора, на котором теперь размещался плац и казармы, некогда ровное турнирное поле покрылось ямами, столбами с натянутыми между ними веревками, насыпями, превратившись в полигон. Войско тоже выросло, правда, не в количестве. Граф лично фехтовал с каждым из солдат, и тех, кто не мог продержаться против него хотя бы пару минут, высылали для охраны окраин Леса. Сам Йарра творил с оружием что-то запредельное. Вот он стоит, худой, жилистый, с двумя кхопешами, и вдруг взрывается движением, столь быстрым, что глаз не может уследить. И его соперник, великан вдвое шире, оседает, не сразу понимая, что без мага больше не сделает и шагу – подрезаны сухожилия. Другое дело, что полезными ресурсами граф не разбрасывался – и гигант, сейчас молившийся на Йарру, закованный в доспехи, мог поднять на пике лошадь вместе со всадником.

Чихая от набившейся в нос пыли, я отнесла чехлы за оранжерею и начала выбивать их о столб, врытый для просушки белья; потом отдала прачкам. Ф-фух, еще несколько таких ходок – и мыться, а то Тимар по шее надает. Он такой, он может. Хорошо хоть ворчать по поводу мужской одежды перестал, это его «ты-же-девочка» раздражало неимоверно. Но парень и сам понимал, что мне лучше оставаться неприметной замарашкой неопределенного пола, и только, со вздохом, помогал смазывать руку под браслетом лечебными составами.