Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович - Страница 67

— Еще у кого-нибудь есть такие? — поинтересовался Полуян и потряс книжкой авиабилета.

Ярощук покачал головой.

— Нет. Возможность вовремя смыться, судя по всему, предоставлена только полевым командирам. Аллах акбар и вперед!

На то, чтобы погрузиться в «Урал» команде хватило нескольких минут. Резванов, отойдя от джипа поднял автомат и выстрелил в бензобак. Пуля пробила металл, но машина загораться не хотела. Это только в кинобоевиках от любого столкновения американские машины взрываются и превращаются в пылающие костры. На деле пришлось потрудиться, чтобы запалить джип.

Сперва Резванов зажигалкой поджег клок соломы, валявшийся на обочине, бросил её в лужицу бензина, который вытек из пробитого пулей бака, и только потом огонь быстро побежал к джипу.

Пламя громко охнуло, выбросило вверх высокий желтый язык. Пары бензина, заполнявшие машину изнутри, вспыхнули с громким взрывом и огонь забушевал со всех сторон, превратив джип в пылающий факел.

— Поехали! — крикнул Полуян, отбегая к машине.

Все бросились за ним.

Столяров с неудовольствием посмотрел на огонь, пожиравший металл.

— Зря, командир. Я бы мог такой сюрприз замастырить…

— Не надо, — отрезал Полуян. — Где попало сюрпризы мастырить не надо. Мы оба не гуманисты, верно? Но думать, что к машине первым мог подойти пастух или мальчика…

— Ага, — буркнул Столяров, мальчишка вроде Саду Шовлахова. Да здесь в каждой сакле ребенку сначала дают подержать автомат, потом уже в рот пихают соску…

Дымный факел скрылся за поворотом и разговор окончился сам собой.

В глухой теснине они обогнали беженцев. Несколько женщин, два старика и дети, нагруженные мешками с каким-то скарбом, шли в сторону границы с Грузией. При виде грузовика они пугливо сошли с проезжей части, освобождая дорогу. Никто не остановился, не поднял руки, просясь подвезти. По опыту беженцы знали: война — дело серьезное. Джигитам, ведущим джихад, нет никакого дела до тех, кто не держит в руках оружия. Самое большое, на что нужны старики и женщины на войне, это послужить живым щитом, когда джигитам потребуется прорваться сквозь окружение федералов и уйти в леса.

С дороги, тянувшейся вдоль Аргуна, они свернули в узкое ущелье реки Бара и укрыли машину в лесу. Здесь, судя по многим признакам, часто останавливались вооруженные группы боевиков. Удобные для стоянки места были забросаны ржавыми консервными банками, полиэтиленовыми пакетами, в некоторых местах лежали груды стреляных гильз, а на стволах берез и грабов виднелись пулевые отметины: джигиты проверяли меткость…

На отсутствие или недостаток боеприпасов жаловаться они не могли. То, что было израсходовано, группа восполнила за счет вооружения, которое они забрали вместе с машиной Даги Берсаева. А вот с продуктами оказалось труднее. Последние дни они питались впроголодь, экономя остатки консервов и галет. Зато в «Урале» Дауда Арсанукаева, они обнаружили запасы продуктов, которые позволили им закатить настоящий пир.

Переходы, которые они совершали, с точки зрения жителя равнины могли бы показаться смешными — десять-пятнадцать километров в день, но в горах это требовало немалой затраты сил. К концу дня ноги у всех гудели и каждый шаг давался им с огромным трудом. За ночь усталость не проходила, потому что всем выпадала обязанность нести караульную службу, отрывая время от полноценного отдыха. Днями каждый беспрестанно боролся с отупляющим желанием сна.

Утомление накапливалось, преодолевать его становилось все труднее. Чтобы избавиться от него требовалось несколько полноценных дней беспрерывного отдыха, полного расслабления и регулярного питания. Но такой возможности у них не имелось и приходилось продолжать движение, изматывая себя. Полуян слишком хорошо усвоил тактику диверсионных подразделений. Он знал, что группа, перестав двигаться или позволив себе длительный отдых на одном месте, потеряет все преимущества, которые удалось сохранить благодаря перенапряжению сил.

Моральный дух — материя трудно уловимая, но он у всех уже на исходе. Поставь вопрос о прекращении операции на тайное голосование, большинство бы подали голос «за», против одного миллиона долларов, который оставался в одиночестве и требовал продолжения. Однако никто из офицеров своих сомнений не высказывал.

В тот вечер они пировали. Печеная картошка с подогретой на костре тушенкой, лучок, нарезанный кружками, казались всем лучшим из того, что могла предложить суровым усталым мужикам самая изысканная кухня.

Ночью над ними, невидимые во тьме, без аэронавигационных огней пролетели двадцать пятые «сушки». После их пролета издалека то с севера, то с юга доносились тяжелые удары взрывов. Шла плановая бомбежка горных баз боевиков.

Все ещё сидели у костра, допивая чай, когда из кустов с автоматом, который вольно висел на шее, вышел человек и подошел к костру.

— Салам!

Полуян поднял голову, стараясь понять, как мог Бритвин, несший караул, не заметить неожиданного гостя. Но тут же успокоился. За спиной чеченца в двух шагах с пистолетом в руке стоял Таран.

— Салам! — за всех отозвался Резванов. Остальные напряглись, готовые в любой момент пустить ход оружие.

Чеченец поднял обе руки вверх открытыми ладонями вперед. Сказал по-русски:

— Здравствуйте, люди.

Ни по виду, ни по форме отличить от боевиков никого из сидевших у костра было нельзя. Тем не менее, Полуян не стал темнить.

— Здравствуй, человек. Почему ты решил говорить с нами по-русски?

— Не удивляйтесь. Я за вами наблюдаю второй день.

Полуян сжал кулаки. Значит, на самом последнем этапе операции они начали утрачивать настороженность. Конечно, чувство опасности, когда с ней имеешь дело долгое время, неизбежно притупляется. Тем более, что в какой-то момент они перестали чувствовать себя дичью и полностью освоились с ролью охотников. Но даже это не извиняло утраты бдительности.

Чеченец должно быть понял, что думает командир и тут же постарался смягчить удар:

— Вы работаете классно. Я держался от вас на большом расстоянии и потому вы меня не смогли заметить.

— Хорошо, — сказал Полуян жестко. — Если тебе известно кто мы, то должен понимать, на какой риск шел, подходя к нам. Зачем?

— Пришел потому, что вам не враг. Я абрек.

— Как это понять?

— Понять просто. Я ушел с оружием в горы из мест, где мне угрожает опасность. Вы знаете, что такое «чир»?

— Кровная месть, — подсказал Резванов. — Может есть другое значение?

— Верно, — согласился чеченец. — Чтобы все было честно, скажу, я Виса из рода Загаевых. И мой кровник — Шамиль Басаев. Этот гнилой мочевой пузырь в горской папахе. Победитель стариков и больных, которые лежат на больничных койках.

— Если вы родственник Амира Загаева, — сказал Резванов, — я знаю в чем дело.

Действительно, он был осведомлен об этой истории достаточно полно.

Создав себе на крови Буденновска славу безжалостного и смелого борца с русскими, Басаев стал добиваться реальной власти в Чечне. Роль странствующего рыцаря ислама его не устраивала. Взгляд террориста упал на родной Веденский район, где главой администрации был некто Амир Загаев. Для передела полномочий Басаев избрал обычный для него кровавый метод. Однажды в дом Загаева ворвалась группа боевиков, которые увезли Амира в другой аул. Там состоялся военно-полевой суд, на котором Загаева обвинили в пособничестве федеральным властям, приговорили к расстрелу и публично казнили. Обвинение было предельно абсурдным. Престарелый Загаев якобы закладывал в нужных местах радиомаяки, чтобы наводить на чеченские военные объекты российскую авиацию. Пост главы администрации Веденского района занял родной брат Шамиля — Ширвани Басаев.

Трудно сказать, что подтолкнуло Басаева на столь очевидное нарушение обычаев гор, но родственники казненного тут же этим воспользовались и объявили Басаева своим кровником. Чтобы исполнить приговор и кровью смыть позор оскорбления рода, им пришлось уйти в горы и вести жизнь абреков — бродячих разбойников. Басаев обладал немалыми возможностями для того, чтобы противостоять кровникам.