Крысы в городе - Щелоков Александр Александрович - Страница 37

— Иногда я выполнял заказы Андрея Андреевича. Делал банковские расчеты. Проводил операции. Все законно, разве не так? Андрей Андреевич был хозяином своего банка.

— Значит, вы работали на него?

— Да. Я обеспечивал банк компьютерными программами… Гуляев вдруг встрепенулся и положил руку на пульт управления коляской.

— Вы позволите? Я выключу систему. Мы беседуем, а энергия расходуется.

— Нет, сидите на месте. — Рыжов движением руки остановил Гуляева. В словах о расходующейся энергии был немалый смысл, и аргумент звучал довольно убедительно. В то же время в интонации, с которой произносилась просьба, слышалась неуверенность. Таким тоном родителей обычно спрашивают дети, зная, что их действия недозволены и на просьбу последует неизбежный отказ. В то же время сохраняется надежда, что вдруг разрешат. Эта неуверенность Гуляева насторожила Рыжова: самые хитрые уловки преступников на первый взгляд всегда кажутся бесхитростными. Кто знает, что может сделать Гуляев, добравшись до компьютеров? Нажмет нечто, известное только ему, и выбьет разом всю память умных машин или сделает еще черт знает что. Поначалу инженер был напуган, теперь отошел, успокоился и мог найти выход.

— Простите, — сказал Рыжов, — я сам позабочусь, чтобы компьютеры выключили. Не будем отвлекаться, хорошо? Гуляев скривил рот в недоброй ухмылке.

— Я так и думал…

Досада звучала в его словах.

— Кирьян Изотович, будьте добры, наберите номер. — Рыжов протянул участковому визитную карточку Сазонова. Генерал оказался на месте.

— Василь Василич, ты обещал эксперта.

— Назрело? — Сазонов понимающе хохотнул. — Как срочно?

— Было бы лучше прямо сейчас.

— Хорошо, человек выезжает. Запомни: Напалков Глеб Ро-дионович. Диктуй адрес…

Эксперт прибыл через двадцать минут. Его встретил у дверей Бургундский. Провел в комнаты.

Напалков — худенький, тощенький молодой человек в очках, с пучком светлых волос, стянутых на затылке резинкой, выглядел студентом-первокурсником, который еще не утратил охоты хипповать. Взглянув на него, Рыжов даже усомнился, так ли уж квалифицирован его будущий помощник.

Напалков окинул комнату быстрым взглядом и застыл на пороге, изумленный. С языка непроизвольно сорвалось:

— Е-мое! Чье же все это?!

— Вот хозяин. — Рыжов кивнул в сторону Гуляева, который беспокойно ерзал в своей коляске. Появление худенького очкарика окончательно сломило его. Он безвольно опустил руки и прикрыл глаза.

— Я знал, что этим кончится. Я знал… Минуту спустя он вновь обрел способность говорить по делу.

— Что от меня требуется?

— Искренность, Виктор Сергеевич. Только искренность.

— А от меня? — вклинился в разговор Напалков.

— В первую очередь надо выключить аппаратуру, но так, чтобы не устранить информации. Потом мы вместе осмотрим хозяйство господина Гуляева.

Знакомство с техникой, которой было забито жилище, повергло Рыжова в тихое изумление. Многое из того, что находилось здесь, он видел впервые в жизни. В комнате отдыха с небольшим фонтанчиком — ионизатором воздуха стояли и лежали приборы непонятного назначения.

— Что это? — Рыжов указал на странное приспособление. Напалков язвительно усмехнулся.

— Это, Иван Васильевич, то, что, как никогда, нужно вашей прокуратуре, но чего у нее нет и не будет, пока она не подчинится преступному миру.

— А именно?

— Генератор акустического шума. Вот мы его включаем и оказываемся в защитном коконе. Нас уже нельзя подслушать ни через проводные микрофоны, ни через радиомикрофоны. Заблокирована даже возможность съема информации с оконных стекол. Звукозаписывающая аппаратура, если она у вас есть в кейсе, будет забита помехами.

— Слушай, Напалков, я такую же хочу. — Рыжов произнес фразу с интонациями знаменитой Зинки из песенки Высоцкого о клоунах.

— Ничего проще, -отозвался Напалков, — тысячу баксов на стол, и все дела.

— Ладно, с шумогенератором погодим, — Рыжов с подчеркнутой скорбью вздохнул. — Не станем мелочиться. Увидел — хорошо. А что это?

— Скремблер.

— Не ругайся, Напалков. Говори интеллигентно.

— Аппарат защиты телефонных переговоров. Можно встать на уши, но при его включении в сеть подслушать, о чем беседуют абоненты, крайне трудно.

— Выходит, все же можно?

— Да, если в момент разговора точно определить, какая задействована кодовая комбинация из тринадцати тысяч возможных.

— Все, Напалков, хватит с меня. Теперь объясни, что это?

— Все-то вам охота знать, Иван Васильевич. А надо ли? Как говорят, многие знания — много печали.

— И все же?

— Так, пустяк. Если включить прибор в телефонную сеть, он определит, не висят ли посторонние уши на вашем проводе. Сигнализирует, если подслушивание начнется во время разговора.

Рыжов пригладил волосы на затылке.

— Виктор Сергеевич, а вам не кажется, что сюда надо пригласить сотрудника службы государственной безопасности? Не дом, а шпионское гнездо.

— Как вам угодно, господа, — первая растерянность Гуляева прошла, и он впал в безразличие, которое следует за сильным испугом. — Приглашайте кого угодно. Надевайте на меня наручники.

Рыжов прошел в спальню, походил по ней. Остановился возле широкой деревянной кровати, застеленной рыжим покрывалом с длинным ворсом. На журнальном столике у изголовья кровати стояла настольная лампа с розовым шелковым абажуром. Под лампой, в золоченой оправе, — портрет женщины.

Рыжов взял рамочку в руки. С фотографии с надменным прищуром на него смотрела Лайонелла Калиновская — красивая, холодная, властная…

С рамочкой в руке Рыжов подошел к Гуляеву.

— Кто это?

— Какая вам разница? — ответ прозвучал раздраженно и дерзко. — Почему я должен представлять вам своих знакомых? Если я виновен, то за все отвечу сам.

— Вполне возможно, что эта дама ваша соучастница.

— Нет! Она ни в чем не замешана! Она светлая и святая! — Голос Гуляева дрогнул. — Мученица…

— Мученица — определение эмоциональное, Виктор Сергеевич. Все мы по-своему мученики. Меня интересует другое…

Гуляев прикрыл глаза ладонью, словно собирался скрыть слезы.

— Может, не будемтрогать ее?

Осененный внезапной догадкой, Рыжов спросил:

— Вы ее любите?

Гуляев отвел руки от лица, взглянул на Рыжова скорбными глазами.

— Это плохо?

— Наоборот.

— Тогда скажу: мы оба любим друг друга…

— Тем более придется ее допросить.

— Ради Бога! Она ни в чем не замешана! Ни в чем! Виноват только я. И сделаю чистосердечное признание…

В белизне знойного неба над станицей Камышевской стояло жаркое солнце. По пыльному асфальту вдоль порядка частных домов, отгороженных от проезжей части рядами чахлых деревьев, в сторону местного кладбища двигалась похоронная процессия. В кузове серой «газели» с откинутыми бортами стоял гроб, обитый дешевым голубым ситцем. Сзади машины шли два милиционера с автоматами. За ними оркестр — три трубача, кларнетист и барабанщик с большим барабаном. Музыка играла нечто унылое, а уханье барабана разносилось над станицей глухими взрывами, пугая голубей и ворон.

За оркестром двигалась небольшая процессия — человек семь-восемь. Из областного центра проводить в последний путь погибшего на посту милиционера Денисова прибыл заместитель начальника отдела борьбы с организованной преступностью майор Карпухин. Его из Придонска своим приказом выгнал сюда начальник Управления внутренних дел полковник Кольцов. Майор шел рядом с матерью и старшим братом погибшего с видом не столько скорбным, сколько раздраженным. И на это у него имелись веские причины. Если похороны затянутся, то он мог опоздать на свидание с новой любовницей, которая ждала его в городе. О встрече — первой и желанной — они договорились еще вчера вечером, а выехать в Камышевскую полковник приказал только утром. Предупредить подругу о крутом изменении обстоятельств Карпухин не сумел и теперь клял в душе все: и службу, и убийц, и право начальников посылать подчиненных куда угодно. Терять очередную новую подругу ему совсем не хотелось: хороша баба, ой, хороша!