Хозяйка большого дома - Демина Карина - Страница 42

– Корсаж… – подсказала Дайна, которая наблюдала за представлением. – И юбки тоже…

– Сама знаю.

Мирра улыбнулась: все будет так, как хочет матушка… почти так…

Глава 14

– Моя сестрица ужасна, – сказала Нира, досадуя, что как раз-то ее сестрица не ужасна, а напротив даже. Красавица. И умница, если матушке верить.

А вот Нира – напротив, чудовище, которое не понятно как появилось на свет в семье столь уважаемой. Наверняка виновата отцовская кровь, потому как со стороны матушки были люди исключительно достойные.

Нира недостойная. И в пуговицах запуталась. А она не виновата, что пуговицы в полушубке тугие, и что полушубок этот слишком велик, и вообще…

– Много говорит. – Нат вот с пуговицами управился легко и Ниру вытряхнул. Взял за руки. Нахмурился. – Мерзнешь?

– Нет.

– У тебя руки холодные!

– И что? Я же с мороза…

Он был таким серьезным. И забавным. И вовсе не уродливым, что бы там Мирра ни придумала. И не страшным, вот Райдо – да, жутковатый, Нира до сих пор в его присутствии терялась, пусть и чувствовала, что пес не причинит вреда.

Да и Нат сказал, что не причинит. А Нату она верила.

– Видишь… – Она взяла его руку, широкую и шершавую, пятнистую – Мирра назвала его лишайным; а он же не кот, это коты лишайными бывают, а у него просто кожа еще не восстановилась. Но главное, Нира прижала руку ко лбу. – Теплый. И значит, мне тепло.

– А если холодный?

– Если будет холодный, то значит, я умерла… да шучу! Ну как можно быть таким серьезным? Ты улыбаться умеешь?

Нат послушно оскалился.

– Это не улыбка, это ужас какой-то! Если бы я тебя не знала, я бы испугалась.

– А ты не испугалась?

– Нет, конечно. Я же тебя знаю.

Она поправила выбившийся из прически локон. Вечно они. Стараешься, стараешься, вычесываешь, чтобы не сбивались, воском смазываешь в попытке хоть как-то в порядок волосы привести, а они все одно… вот у Мирры прическа идеальна. И платье тоже – невозможно представить, чтобы оно измялось, хотя в одном экипаже ехали и Нира в кои-то веки сидела смирно, дышать и то боялась, ан нет, подол мятый, прическа того и гляди рассыплется… никакого совершенства и близко нет.

Зато Нат улыбается.

– Я рад, что ты приехала.

И действительно рад. Нат никогда не говорит слов просто ради того, чтобы сказать.

– И я… рада…

Нира почувствовала, как вспыхнули щеки. Она вовсе не смутилась. У нее нет привычки смущаться по пустякам. У нее просто кожа тонкая и сосуды близко, и вошла она с холода в тепло, вот они и расширились, и кровь к щекам прилила.

Так папа говорит. А папе Нира верит… верила…

И эта пошатнувшаяся вера причиняла ей боль. А Нат чувствовал.

– Что случилось?

Если не ответить, он допытываться не станет, но… Нире очень надо с кем-нибудь поговорить. Раньше она говорила с отцом, и тот понимал.

И не считал ее глупой.

Мечтательной – это да, но ведь глупость и мечтательность – разные вещи. Но после того разговора… она не хотела подслушивать, она просто оказалась в ненужное время и в ненужном месте. И Нира отдала бы многое, чтобы не знать. Но она знала. И как теперь быть?

– Случилось, – со вздохом призналась она.

Сказать Нату? И тогда получится, что она предаст своих родителей, а она их, несмотря ни на что, любит. Промолчать? И выйдет, что Нира такая же… это ведь подлость, а она не подлая. Но разве кто будет слушать ее оправдания потом? Точно не Нат… И вот что делать?

– Расскажешь? – Он придержал ее, не позволяя пойти вслед за сестрой, которая уже скрылась в огромном этом доме.

И в очередной раз Нира почувствовала, что дому этому одиноко.

– Я… не знаю… это… прости… если я… и….

Снова она мямлит. Ей мама всегда пеняла, что Нира не способна собственные мысли внятно изложить.

– Твоя семья? – догадался Нат.

Ему не нравилось, что его девочка волновалась. Ее запах от волнения становился горьким, и руки еще дрожали, несмотря на то что были уже теплыми.

– Семья.

– Они тебя обидели?

– Что? – Нира откровенно удивилась. – Нет, что ты… не обидели… они не знают, что я знаю…

…а если бы знали, наверняка не отпустили бы Ниру сюда, как не пустили компаньонку. Это ведь ложь, что ей нездоровится, точнее не ложь, а желудочная настойка. А вот Ниру заперли бы дома в лучшем случае. Или вновь к тетке отправили бы, как тогда. Нира ничего против деревни не имеет. Скучно там, это да. И тетушка престарелая со своими нотациями, но зато сад удивительный и речка. Лошади, пруд и коньки. Редкие визиты соседей, сплетни и прошлогодние газеты, которые тетушка не читает – рассказывает, едва ли не наизусть. А свежие газеты – это всегда повод для вечернего чаепития. Или утреннего, или не для чаепития, но просто посиделок со сплетнями. Но в деревне не будет Ната, а без него… без него Нира не хочет оставаться. Это не любовь, конечно, любовь вообще глупость неимоверная, так мама говорит, но… симпатия. Имеет Нира право на личную симпатию?

Симпатия – это очень даже по-взрослому.

– Я тебя заберу, – сказал Нат, который все еще хмурился.

– Куда?

– Сюда.

– Зачем?

Нира была совершенно уверена, что забрать ее не позволят. Более того: узнай мама о Натовых планах, в ужас придет, и папа тоже, а Мирра только посмеется.

Нат на вопрос не ответил, потащил за собой, и вовсе не в столовую…

Библиотека.

Раньше была библиотека, но теперь остались пустые книжные полки, на которых лежал толстый слой пыли, и паутина появилась, запах неприятный. На подоконнике лужи.

– Не смотри. Грязно. Уберется. Потом. – Нат подтянул Ниру к диванчику, который встал между двумя книжными шкафами.

– Раньше здесь было уютно… мне разрешали сюда ходить. – Нира диванчик потрогала.

Сизая плотная ткань словно не ткань даже – стальное покрывало-панцирь.

– Никто не говорил, что я что-то могу испортить или порвать… то есть мама моя говорила, а вот найо Луари, та напротив, разрешила брать любые книги… то есть не любые, а те, что на полках… были еще в шкафах, но шкафы всегда запирали… там альвийские стояли, я все равно не прочла бы…

– Читать любишь?

– Люблю. – Нира вздохнула. – Мама ругает.

– За что?

– За то, что люблю. Она журналы модные выписывает, но это скучно. Там вечно одно и то же… воротнички или манжеты… или еще про шляпки… про перчатки… всякое такое…

Она взмахнула рукой, едва не задев Ната по носу.

– Извини.

Он кивнул. Молчаливый.

И неприлично вот так близко сидеть наедине. Получается, что он Ниру компрометирует… папа называл это все издержками прошлого, а мама – хорошим воспитанием. Выходит, что сама Нира недовоспитанная, если ее совершенно не волнует, что ее сейчас компрометируют.

Напротив, ей даже интересно.

– А… можно? – Она протянула руку, коснулась щеки.

Нат замер.

– Тебе не больно, что я так… если больно, то скажи…

– Нет.

Он подумал, что даже если бы и испытывал боль – а было время, когда испытывал, когда малейшее прикосновение рвало слишком тонкую кожу, – Нат выдержал бы.

Руки теплые.

Пальцы мягкие. И пахнут хорошо. Он до конца не понял, чем именно: немного аптечной лавкой, в которую Нат заглядывал часто, пусть бы Райдо и упрямо отказывался лекарства принимать. И еще другой лавкой, где торговали травами.

– Точно не больно? Мне папа говорил, что после ожогов кожа восстанавливается очень медленно. И что часто люди умирают уже потом… она рвется и воспаляется…

– Я не человек.

– Знаю. – Ее пальцы задержались на щеке. – И хорошо. Если бы ты был человеком, ты бы умер.

Наверное. Ей была неприятна сама эта мысль, что Нат может умереть.

Щека его была шершавой, неровной. Старая кожа загорела и сделалась твердой, тогда как молодая была нежной и гладкой.

Пятнистый он.

И страшно даже подумать, каково ему было прежде.

– Нат… я… я не знаю, имею ли право… и моя семья… я люблю их, а они любят меня… по-своему… папа дает мне свои журналы читать, которые медицинские… и учит… конечно, не так, как врача. Если бы я была мальчиком, другое дело, а женщине многое не надо… но я не о том… они на самом деле хорошие, и очень, только…