Наследие. Трилогия (ЛП) - Джемисин Нора Кейта - Страница 91

Он выпрямился, вздохнул и покачал головой.

— Может, тебе что-нибудь нужно?

Он не спешил с ответом, что не могло меня не порадовать. Есть кое-что, чем всякая девушка дорожит в возлюбленном, пускай даже и бывшем. Когда мой бывший провел пальцем по моей щеке, кожу слегка закололо.

— Нет, — сказал он. — Но все равно спасибо.

Пока мы разговаривали, я не обращала внимания, но теперь заметила: у входа в переулок начала собираться толпа. Кто-то увидел нас и тело на мостовой, и, как водится в больших городах, к одному зеваке тотчас присоединились другие. Когда Сумасброд поднял на руки тело, смертные заахали, потом кто-то вскрикнул от ужаса, узнав его ношу. Роул, оказывается, была известна. Не исключено даже, что у нее, как у некоторых младших богов, уже начало формироваться общество верных. Значит, к вечеру об убийстве в переулке будет судачить весь город.

Сумасброд кивнул мне и исчез. Две тени, присутствовавшие в переулке, придвинулись ближе, задержавшись у места, где только что лежала Роул. Я не повернулась в ту сторону. Я всегда видела богорожденных, если только они не прилагали изрядных усилий к скрытности, но знала, что не всем из них это нравилось. Те, что сейчас приблизились, были, вероятно, родичами Сумасброда. У него имелось несколько братьев и сестер, и они помогали ему, выступая охранниками и выполняя разные поручения. Вскоре наверняка явятся и другие — почтить место гибели соплеменницы. Среди божественного народа слухи распространялись с той же стремительностью, что и у смертных.

Вздохнув, я покинула переулок и протолкалась сквозь толпу. Меня со всех сторон засыпали вопросами, но я лишь коротко отвечала: «Да, это была Роул» и «Да, она умерла». Когда я добралась до своего лотка, к Вурою и Ойну успела присоединиться Ру. Она взяла меня за руку, помогла усесться и спросила, не хочу ли я стакан водички — или чего покрепче. Потом она принялась протирать мою руку тряпочкой, и я запоздало сообразила, что на пальцах у меня осталась божественная кровь.

— Да все со мной в порядке, — сказала я им, хотя на самом деле не так уж была в этом уверена. — Ну разве что, может, товар поможете собрать? Я сегодня, пожалуй, пораньше свернусь…

Слух уже донес мне, что и другие художники и мастеровые в нашем ряду занимались тем же. Гибель богини означала, что Мировое Древо только что стало второй по степени интересности достопримечательностью нашего города. Так что, скорее всего, до конца недели торговля будет идти ни шатко ни валко.

Вот я и решила пойти домой.

*

Как ты уже понял, общение с богами занимало в моей жизни немалое место.

Раньше было еще хуже. Иногда мне казалось, что они повсюду: под ногами, над головой, выглядывали из-за каждого угла, прятались под кустами… Они оставляли на мостовых светящиеся следы, и я заметила, что у них были свои излюбленные дорожки для любования видами. Они даже писали на белые стены. Собственно, такой нужды — я имею в виду телесное облегчение — у них не имелось, они просто находили забавным подражать нам, смертным. Я обнаруживала их имена, начертанные незримо-светящимися каракулями, и в особенности — на святых местах. С их помощью я выучилась читать.

Иногда они провожали меня до дома и готовили мне завтрак. Иногда пытались меня убить. Время от времени они приносили мне всякие побрякушки и статуэтки — чтобы я понимала зачем!

И — да, иной раз я их любила.

Одного из них я нашла в выгребной яме. Звучит не слишком прилично, правда? Только так оно на самом деле и было. Знай я, во что превратится моя жизнь, я бы дважды подумала, прежде чем променять родной дом на этот прекрасный и нелепый город. Но и дважды подумав, я все равно сделала бы то же.

Так вот — про того, из выгребной ямы. Думается, надо поподробнее о нем рассказать.

*

Однажды вечером я засиделась допоздна — или это было уже утро? Ну, ты понимаешь, мне ведь без разницы. В общем, я работала над картиной, а когда кончила, то выбралась из дому и пошла на зады, чтобы выплеснуть из горшочков остатки краски: засохнут, не отскребешь потом. Золотари с их зловонными повозками обычно появлялись на рассвете; они вычерпывали ямы и увозили их содержимое, чтобы отцедить все годное на удобрения и что там еще могло оказаться ценного, — и я не хотела опоздать к их прибытию. Так и вышло, что я не сразу заметила там мужчину. От него еще и пахло, как от всего прочего в яме, то есть мертвечиной. Теперь, по зрелом размышлении, я склонна думать, что он и правда был мертв.

Я опорожнила свои горшочки и собралась было уходить, когда заметила краем глаза странное свечение, исходившее непосредственно снизу. Бессонная ночь вымотала меня, и я едва не оставила этот блеск без внимания, благо за десять лет в Тени успела насмотреться на отходы, производимые «боженятами». Короче, я решила, что, скорее всего, кого-то из них стошнило здесь после ночной попойки. Или кто-то выбился из сил на любовном свидании, вдобавок накурившись дурмана. Новые дети богов любили так развлекаться — притворялись смертными и примерно на недельку пускались во все тяжкие, прежде чем вступить на тот путь, который они среди нас для себя избирали. Как правило, такая «инициация» проходила достаточно неприглядно.

В общем, я даже не знаю, что именно в то стылое зимнее утро заставило меня помедлить. Некое внутреннее чутье посоветовало мне повернуть голову, и я его послушалась, не знаю уж почему. Однако я послушалась, и повернула голову, и… вот это и называется находкой жемчужного зерна в куче навоза.

Сперва я разглядела лишь тонкий золотой контур, очерчивавший мужскую фигуру. Повсюду на его теле возникали мерцающие капельки серебра и струились, обрисовывая поверхность кожи. Иные из них невозможным образом катились кверху, подсвечивая тонкие нити волос и суровую лепку лица.

Стоя над ним с мокрыми от краски руками и совершенно забыв о распахнутой двери у себя за спиной, я увидела, как светящийся образ глубоко вздохнул — засияв от этого еще прекрасней и ярче, — и открыл глаза, цвет которых я отчаиваюсь правильно описать, даже если узнаю когда-нибудь названия всех цветов мира. Самое лучшее описание, которое я могу сделать, это подобрать сравнение с известными мне вещами. Представь себе плотную тяжесть золота, запах нагревшейся от солнца латуни, гордость и страсть…

Но пока я там стояла, не в силах оторваться от созерцания этих глаз, я заметила в них кое-что еще. Боль. Столько скорби, горя, гнева, вины… и других чувств, которых я не умела назвать, потому что, когда все отгремело, моя жизнь прежде того дня стала выглядеть относительно беззаботной.

*

М-да. Пожалуй, прежде чем я продолжу, ты должен еще кое-что узнать обо мне.

Как я и говорила, я, вообще-то, вроде как художница. В смысле, я зарабатываю, вернее, зарабатывала себе на хлеб изготовлением и продажей всяких безделушек и сувениров для приезжих. И еще я рисую, хотя мои картины не предназначены для посторонних глаз. Кроме этого, ничего особенного во мне нет. Да, я вижу магию и богов, но ведь и все их видят, благо они, как ты помнишь, всюду. Просто мне все это больше бросается в глаза, ведь я ничего другого не вижу.

Родители назвали меня Орри. Так кричит птица-плакальщик, что водится на юго-востоке. Может, тебе доведется когда-нибудь услышать ее голос. Она точно всхлипывает: «орри, ах, орри, ах». Большинство девочек у мароне получают имена, говорящие о печали. Мне еще повезло: родись я мальчишкой, мое имя взывало бы к мести. Можно с ума сойти, если вдуматься. Именно из-за этого, кстати, я и подалась из родных мест.

И я никогда не забывала маминых слов: «Нет ничего зазорного в том, чтобы принимать помощь. Мало ли что у кого не получается в одиночку!»

Так вот, возвращаясь к тому мужчине из выгребной ямы. Я забрала его в дом, дочиста отмыла и накормила как следует. И, поскольку в доме хватало места, позволила остаться. Так было правильно. И очень по-человечески. Мне, наверное, было здорово одиноко — после той истории с Сумасбродом. Я и сказала себе: а что, собственно, я ведь никому ничего плохого не делаю!