Тайна древнего саркофага - Басманова Елена - Страница 33

– Для забавы и потехи – не более того. И разумеется, не за двадцать тысяч. Вдумайтесь сами: разве граф Строганов поставил бы под открытое небо подлинную древность, возраст которой составляет две тысячи семьсот лет?

– Я согласен с вами, княгиня, – покорился доктор, – да и надписи никакой на саркофаге не заметил.

– И не было там никакой надписи с самого начала, – подтвердила княгиня. – Если кто-нибудь согласится заплатить за фальшивку большие деньги, то наследники, возможно, и избавятся от развалины. Вы говорили, что ваш друг – граф Сантамери – хотел бы купить саркофаг?

– Я не могу назвать его своим другом, но и плохого о нем сказать не берусь. Мы недолго знакомы. Меня очень тронуло его поведение около саркофага – он чуть ли не плакал, осматривая его, каждый вершок ощупывал и оглаживал... Теперь вы понимаете, почему я так воспринял ваши слова о «саркофаге Гомера». Согласитесь, удивительно: на даче – разговоры о саркофаге, и здесь – о нем же, из ваших уст. Не думал, что он так известен.

– Из дружеского расположения к вам, милый доктор, – Татищева доверительно наклонилась в сторону Клима Кирилловича, – могу составить протекцию вашему графу. Его зовут Сантамери? Странная фамилия, и на итальянскую похожа, и на французскую, – хитро усмехнулась княгиня.

– Я думаю, граф будет чрезвычайно признателен вам, княгиня, за такую рекомендацию. У каждого человека – свой способ быть счастливым. У графа – выполнение завещания отца, возврат в семейную собственность этого саркофага.

– Возвращение в семейную собственность? – Княгиня задумалась. – Значит, офицер Домашнее придумал и то, что саркофаг находился на греческом острове? Конечно, где еще мог умереть Гомер? На самом деле саркофаг, получается, иного происхождения? Более позднего. И вполне возможно стоял еще где-нибудь в Италии или во Франции. Очень интересные сведения. Я обязательно внесу дополнения в записки покойного мужа.

Княгиня встала. Доктор понял, что пора откланяться, и тоже поднялся.

– И вот что я скажу вам на прощанье, милый доктор, – улыбнулась княгиня, – я не обижусь, если вы недельку-другую забудете обо мне и как следует отдохнете на даче. Чувствую я себя великолепно, вы видите. Ни на что не жалуюсь. А если помру по воле Божьей – то уж и ваша помощь мне не пригодится.

– Надеюсь, такого не случится, – улыбнулся доктор. – Передавайте мой поклон княжне Ольге.

– Передам, передам, – заверила княгиня Татищева, с сожалением оглядывая доктора: как досадно, что такой милый и достойный человек не может стать мужем Ольги! По многим причинам – и родословная весьма скромная, и в древностях ничего не смыслит и даже ими не интересуется – разве можно оставить на такого человека коллекцию покойного мужа?

Клим Кириллович в прекрасном расположении духа вышел из особняка на Караванной. Еще несколько часов назад он с удовольствием покидал дачу, снятую семейством Муромцевых, дачу с уютным флигельком для него и тетушки Полины, и вот теперь он страстно желал одного – вернуться обратно. Увидеть милые лица профессорских дочери, посидеть за чашкой чая на прохладной веранде... У него, доктора Коровкина, есть прекрасные Новости и для Муры, и для Рене. Интересно, как прошел велопробег? Наверное, ассистент профессора, несмотря на травму, преодолел дистанцию быстрее всех! И молодежь веселится, празднуя победу Ипполита Прынцаева! Шутят, смеются, гуляют, поют и танцуют! И у него есть шанс принять участие общем веселье!

Как радовался доктор, отправляясь на вокзал с намерением как можно быстрее выехать из душного, пыльного, пропахшего конским навозом Петербурга! Он вспомнил слова тетушки о невозможности оставаться в городе в летнюю пору. Не удивительно! Столица энергично строилась: возводились здания новые и ремонтировались старые, изрытые рвами улицы и чинящиеся мостовые вызывали глупые мысли о продолжительной осаде, в которой находится столица. Пешеходы, конки, экипажи лепились к одной стороне проезжей части. Клим Кириллович почувствовал, что ему трудно дышать: сизоватая пелена каких-то промозглых испарений проникала даже на лучшие улицы, отчетливо различался запах гнили, навоза.

Теперь ему снова хотелось на дачу! Он скажет Муре, что ее цифры на листке – невинные студенческие штудии математического свойства. А для Рене у него тоже прекрасная новость – протекция княгини: камень, называемый саркофагом Гомера, будет продан, если вообще его продадут, именно графу Сантамери.

Доктор еще не знал, говорить ли графу о том, что, по мнению российских специалистов, греческая древность – наглая фальшивка и не стоит за нее платить большие деньги? Не знал он и того, что его благое намерение, дружеское предупреждение может поставить его в такое положение, когда он окажется на грани жизни и смерти.

Глава 15

Многочисленные болельщики, собравшиеся посмотреть на велопробег, событие в размеренной дачной жизни яркое и незаурядное, шумно выражали свою радость: аплодировали, кричали приветствия, подпрыгивали, размахивали руками. У каждого среди велосипедистов имелись свои фавориты, с которыми их связывали дружеские либо родственные связи. Особенно вольно вела себя молодежь, но и те, кто постарше, не пытались скрывать свои чувства и волнение. Первым к финишной ленте приближался Ипполит Прынцаев. Он, низко склонившись над никелированным рулем и бешено вращая педали своего железного коня, не смотрел по сторонам – оставались последние, самые выматывающие метры перед финишем. Обитатели муромцевской дачи оказались в первых рядах болельщиков и теперь открыто ликовали, глядя на напряженное, измученное и вдохновенное лицо лидирующего физкультурника. Зизи и Мура приветственно подняли руки вверх и восторженно в унисон скандировали: «Прын-цаев! Прын-цаев!» Даже всегда спокойная Брунгильда позволила себе крикнуть – правда, один раз и не очень громко – поощряющее «быстрей!». Граф Сантамери смотрел на финишную прямую циклодрома со сдержанным одобрением Елизавету Викентьевну и тетушку Полину также охватило азартное сопереживание, и они, радостно смеясь, переводили взгляды с Прынцаева на свою счастливую молодежь.

Мура жалела только о том, что они не догадались захватить с собой чудесную сирень из сада, чтобы вручить ее счастливому победителю. Именно Прынцаев разорвал финишную ленту и оказался в объятьях своих коллег из организационного комитета. А барышни уже бежали к нему. Сейчас Мура совсем забыла обо всех таинственных событиях и записках, даже о той, что выпала из кармана Пети Родосского перед стартом.

Она много размышляла о странной бумажке, пока они ждали появления лидеров велопробега. Особенно тревожили Муру последние три слова. «Теодор Сигизмунд Дюпре» – инициалы складывались в загадочную аббревиатуру «ТСД». Те же три буквы начертаны и на листке с цифрами и латинскими знаками, который был спрятан внутри суковатой палки, из-за которой кто-то стрелял по собаке. Какая связь между таинственными буквами на Псалтыри, на листке из тайника, на только что подобранной ею бумажке, выпавшей из Петиного кармана?

И потом, в записке есть м другие настораживающие указания. Что значит – «срок 3 дня»? Что значит – «при транспортировке безопасен»? Что значит – «инструкция приложена»? Неужели Петя связан с террористами? Похоже, что речь идет о каком-то взрывчатом веществе. Недаром студент оправдывал действия Веры Засулич. И Прынцаев называл Петю прекрасным практиком. Почему Прынцаев предупреждал, чтобы не пускали на дачу изготовителей динамита? Он имел в виду Петю?

Мура вспомнила и другие свои подозрения – мысль о том, что юноша мог похитить Псалтырь из их дома. А также то, что возле саркофага Гомера вертелся какой-то приезжий белобрысый студент – по словам сторожа, хромающий... Не Петя ли? Мура знала, что террористы оправдывают свои действия ненавистью к эксплуататорам, каковыми являются все богатые люди. Им все равно, в кого стрелять и что взрывать. Неужели и Петя такой же?

Но мысли, мучавшие ее во время велопробега, теперь отошли куда-то далеко-далеко. Случилось непредвиденное. Петя Родосский потерялся. К финишу он так и не пришел. Полина Тихоновна опасалась, что он упал и теперь лежит где-нибудь со сломанной ногой под велосипедом и нуждается в срочной медицинской помощи.