Хроника смертельного лета - Терехова Юлия Константиновна - Страница 51

– Но зачем? – вопрос прозвучал по-идиотски, и Сергей, поняв это, смутился. – У вас есть версии? Если есть – скажите!

– Не имею права, – твердо ответил Виктор. Булгаков в ожидании не отрывал от него напряженного взгляда. Ладно!

– Все говорит о том, – произнес Виктор, – что убийства совершает маньяк – человек, действия которого здоровой человеческой логике неподвластны, и психика которого находится в плачевном состоянии. Больной, понимаете? А сходство почерка указывает на серию.

– Не всякий серийный убийца болен, – возразил Булгаков. – Когда я учился, в Институте Сербского нам читали курс психиатрии. Я там насмотрелся и на психически больных, и на убийц, направленных на психиатрическую экспертизу на предмет вменяемости. Отличить трудно, но можно.

– Я знаю, – кивнул Глинский, – нас тоже туда гоняли в студенческие годы.

– И вы полагаете, – Булгаков смотрел куда-то мимо Виктора, – что один из нас – психически неполноценный человек, одержимый маниакальной идеей? Ну, например, любовью к Катрин?

– Но ведь многие из вашей компании к ней неравнодушны? – закинул Глинский пробный шар.

Булгаков молчал. Затем потер лицо ладонями.

– Вы о ком-то конкретно?

– Конкретно о вас. Вы же не будете отрицать…

– Не буду, – твердо ответил Сергей, – какой смысл? Я бы отдал за нее жизнь – только она ей не нужна… – Он замолчал, не веря, что сказал это вслух – первый раз в жизни. И кому?

Виктор опешил – он не ожидал, что так все серьезно. Несколько мгновений он молчал, не зная, как комментировать это откровение. Потом решил сменить персонажа.

– А Кортес? Его отношение к Астаховой весьма двусмысленно, согласитесь.

– Не уверен, – выражение булгаковского лица стало чуть презрительным. – Не думаю, что она для него много значит. Скорее, это игра.

– Игра? – удивился Виктор.

– Ну да, – Булгаков начал раздражаться, – игра, под названием «а не трахнуть ли мне подружку моего приятеля». Из спортивного, так сказать, интереса.

– Ничего себе, спортивный интерес… – протянул Виктор. – А как Орлов на это реагирует?

– А вот так и реагирует, – вздохнул Булгаков, а потом с ненавистью выпалил: – как тогда ночью у Антона.

– Вот оно что, – медленно сказал капитан, – значит, это была злоба, вызванная ревностью к Кортесу?

– Урод, – буркнул Сергей, – он в тот вечер словно помешался. Может, это послужило своего рода триггером? Пусть не любовь, а ревность? – добавил он.

– Спусковой крючок? – откликнулся Виктор. – Да, может быть. Вы сами никогда не замечали ни за кем из своих друзей признаков умственного расстройства?

– Да, малопочтенную роль вы мне отвели, – грустно усмехнулся Булгаков. – Нет, не замечал, разве что бесконечные ссоры между Катрин и Орловым наводили на разные мысли. Но они оба, в общем-то, хороши. Ругаются красиво и со вкусом. Но скандал не предмет для судебной экспертизы.

– Нет, – кивнул капитан, – не предмет, согласен. Но он неврастеник, это факт?

– Нет, не факт, – возразил Булгаков. – Он теряет контроль над собой, только когда дело касается Катрин. В остальном – вполне адекватный.

– Значит, вы считаете, что он не способен на убийство?

– Я считаю, – решительно произнес Сергей, – что Катрин угрожает большая опасность. Как я понял, здесь идет речь о психическом расстройстве на сексуальной почве, что подразумевает какую-то душевную травму в детстве… или в ранней юности…

Виктор кивнул:

– Опасность определенно существует, но я не стал бы ее преувеличивать. Конечно, ей не помешали бы самые простые меры предосторожности. Правда, не представляю, какие…

Капитан помолчал. Затем, словно решившись, заговорил снова.

– Она не должна быть одна. С ней постоянно должен кто-то находиться.

– А кого она допустит к себе так близко? – в голосе Булгакова явственно прозвучала боль. – Кого? Орлова, который не то что защитить ее не может, но сам представляет для нее определенную угрозу?

– Вас? – прищурился Виктор.

– Нет, – мотнул головой Булгаков, – Меня она боится, – он вдруг спохватился, – не как убийцу, не подумайте, а как… особь мужского пола. Она шарахается от меня каждый раз, когда ей кажется, что я смотрю на нее… как-то не так.

– Тогда кого она может подпустить к себе?

– Боюсь, такого человека нет. Разве что Антон. Но ему не до нее. Он занят Анной. Что-то с ней не то со дня убийства в их доме.

Глинский пропустил это мимо ушей. И то – разве могли заинтересовать его, на ком висело расследование двух тяжких преступлений, проблемы Антона Ланского?

– Сергей, не для протокола, – решительно начал Глинский. – Почему вы не вернулись в Бурденко, когда вернулись из Германии? Я узнавал – вас настойчиво туда приглашали.

Он сразу пожалел, что завел об этом речь. Лицо Булгакова окаменело, и взгляд ожесточился.

– Я не хочу говорить об этом. Если вам надо, выясняйте это через ваши каналы.

– Придется, – Виктор поднялся, – и не обессудьте, Сергей, алиби ваше мы тоже проверим.

Куда испарился дух взаимопонимания, казалось, установившийся между ними? Простой вопрос поверг Булгакова в состояние, которое иначе как враждебным, назвать нельзя. Почему?

Когда Сергей закрыл дверь за капитаном, он шарахнул кулаком о косяк и грубо выругался, что делал крайне редко. Какого черта они суют нос в его жизнь? Какое им может быть дело до той давней, страшной истории, чуть не сломавшей ему судьбу? И какое дело им до него и его чувства к Катрин?

27 июня 2010 года, Москва, 31°C

Следующий день для Зубова и Глинского начался с посещения остальных приятелей, по воле судьбы оказавшихся замешанными в это дело. Перед тем, как встретиться с Зубовым, Глинский заехал в Склиф и потребовал журнал регистрации. Он открыл страницу за двадцать третье июня и стал делать для себя кое-какие пометки.

– По моим расчетам, – говорил он Зубову, когда они шли от «Арбатской» к дому Орлова, – он вполне мог смотаться по кровавым делам – ночь с двадцать второго на двадцать третье выдалась на редкость спокойной. Вся бригада получила трехчасовой перерыв. С двенадцати до трех ночи в приемный покой не поступил ни один пациент – то есть, теоретически Булгаков имел возможность уехать, убить Вешнякову и спокойно вернуться на работу, тем более, он на машине. Народ спал или дремал – его никто не видел. В ординаторской, кроме него, больше никого не было.

– Можно предположить только как абстрактную гипотезу. Во-первых, вероятность того, что он мог знать новый адрес Вешняковой, необычайно мала…

– Но она существует… – вставил Глинский.

– Не перебивай, – строго сказал майор. – Затем, где у него гарантия, что это именно окно на три часа, а не короткая передышка. Уж здесь он точно не мог рисковать, согласен?

– Согласен, – улыбнулся Глинский.

Они позвонили в орловскую квартиру.

– Опять вы! – со злостью произнесла Орлова. Она застыла в дверях, явно не горя желанием пропускать их внутрь.

– Так и будем стоять на пороге? – спросил Зубов и снова пригрозил: – Или нам ордер принести?

– Что вам надо? – все же она взяла себя в руки и отступила в сторону.

Опера прошли в гостиную. Памятуя о ее неудобном диване, Зубов садиться не стал, а сложив руки за спиной, в упор стал рассматривать эту неприятную женщину.

– Я прошу вас, Валерия Андреевна, подробно вспомнить, где был ваш сын в ночь с двадцать второго на двадцать третье июня.

– Спал, – отрубила она.

– Где спал? – ехидно поинтересовался Глинский.

– Здесь, – так же ядовито ответила она, и усмешка передернула ее губы, – ну, поди докажи, что это не так!

– А где ваш сын сейчас? На работе? – поинтересовался Зубов.

– Нет, дома, – ответила Орлова. – Он спит и нечего будить его. Он устал и поздно лег.

– Нам придется его разбудить, – объявил Зубов. – И это сделаем мы сами, с вашего или без вашего позволения.

Бесцеремонно отодвинув ее в сторону, он прошел к закрытой двери и без стука ее толкнул. Орлов и правда спал, накрыв голову подушкой. Зубов потянул ее за угол и сдернул. Орлов пошевелился, что-то пробормотал, повернулся на другой бок, но не проснулся.