Хроника смертельного лета - Терехова Юлия Константиновна - Страница 85

– ?Hola, querida![39] – Анна подняла слипающиеся от усталости глаза и увидела перед собой Мигеля. Он стоял совсем близко. Более не сказав ни слова, он крепко взял ее за запястье и потянул на паркет…

– Каким ветром тебя сюда занесло? – спустя пару минут спросил он, прижимая Анну к себе.

– Жики развлекается, – кивнула она в сторону дивы, облепленную многочисленными поклонниками, словно пчелиная королева. Тем не менее, Жики, не отрываясь, наблюдала, как Анна танцует с Мигелем. Тот коротко взглянул в сторону аргентинки.

– Смотри-ка, следит за тобой…

– А как же, – насмешливо шепнула Анна, – завтра разнос мне устроит – колени не там, локти не сям…

– Пусть попробует! – усмехнулся Мигель. – Ты идеальная тангера, querida…

Анна и сама чувствовала, насколько легче стали ее шаги и отточеннее движения. Ее, словно перышко, нес мощный порыв ветра, а мужская рука обнимала ее талию властно и горячо, и это ощущение невозможно было ни с чем сравнить…

Они станцевали только один тур. Потом Мигель поцеловал ей руку и куда-то исчез, вопреки всем законам милонги. А они проторчали там до трех часов утра. Чего-чего, а веселиться Жики умела! Она много танцевала и щедро раздавала автографы.

– Вот так, – завершила Анна свой рассказ, – больше мне нечего вам сообщить… – Значит, вы говорите, что Кортес ушел – во сколько? – спросил Зубов.

– Точно не знаю. Мы приехали в «Альгамбру» около двенадцати. Почти сразу я пошла с ним танцевать, потом больше его не видела. Но это не значит, что он ушел из клуба. Он мог уйти и в час, и в два. После двух народа стало гораздо меньше и я, наверно, его заметила бы. Но к тому времени я была как сонная муха, не привыкла я к клубной жизни…

– Ой ли? – удивился Зубов. – Я всегда считал, что балетные танцовщики – люди светские. Вечеринки всякие там… клубы ночные…

Анна закрыла лицо руками.

– О боже, это все предубеждения. Моя жизнь – это аскеза. Любая прима, если она хочет таковой оставаться, ведет монашеский образ жизни: встает чуть свет и ложится рано, постоянно ограничивает себя в еде, почти не пьет алкоголя, работает, как вол, с утра до ночи, без выходных и отпусков. Я, между прочим, сейчас в отпуске… И что, спрашивается, я здесь делаю? Я на классном экзерсисе с 10 часов, сейчас придет Жики, и мы будем репетировать с трех часов до… до… ну короче, пока замертво не упадем. А завтра все по новой. Вот такая у меня светская жизнь.

– И вам это нравится? – спросил Зубов.

Анна подняла брови.

– Я другой жизни не знаю. Я помню себя лет с четырех, а в пять я уже была в балетном классе. Это моя жизнь. Отними ее у меня – умру, наверно.

Последние слова Анна произнесла без всякого позерства, но так, что Зубов, не колеблясь, поверил ей – умрет, вне всяких сомнений.

– Господи, что же теперь? – грустно спросила Анна. – Чья очередь?..

6 августа 2010 года, Москва, 37°C

– Алиби на прошлую ночь? – Олег Рыков с изумлением взирал на прибывшего капитана Глинского.

Тот застал его у родителей, и поэтому рядом с Олегом в полной растерянности стоял его отец. Услышав о причине, по которой ему вновь придется оправдываться перед милицией, Рыков побледнел.

– Вы отдаете себе отчет… – медленно начал он, но сразу же замолк, устремив остановившийся за стеклами очков взгляд куда-то в угол. Потом он тяжело поднялся с кресла. Капитану почудилось, что перед ним не молодой мужчина, а старик, на плечи которого давит непосильный груз прожитых лет.

– В чем я должен отдавать себе отчет? – поинтересовался Глинский, хотя мог бы этого и не делать. Но настолько ценным становилось даже случайно оброненное слово, что он цеплялся за любую мелочь.

– В вашем преступном бездействии! – рявкнул Рыков-старший так громко, что даже его сын вздрогнул.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать ваши нравоучения, – с неприязнью откликнулся капитан. – Меня интересует, где ваш сын был прошлой ночью. Извольте отвечать, Олег Львович. Причем с максимальной точностью.

– Я всю ночь провел с женщиной, – процедил Рыков-младший. – Ее зовут Оксана, и она была вместе со мной на даче. Утром я отправил ее на такси на работу – она работает в ГУМе.

– Что? – Глинский недоверчиво покачал головой. – Вы встречаетесь с продавщицей?

– Откуда в вас этот дешевый снобизм, капитан? – хохотнул Лев Петрович. – Почему это мой сын не может встречаться с продавщицей?

– Теперь это называется «консультант», – Олег словно не заметил иронии капитана. – И работает она не в какой-нибудь лавке, а в фешенебельном бутике. Если уж быть точным – в «Etro».

– И как же мне с ней связаться? – Глинский взялся за ручку, чтобы записать данные.

Олег продиктовал мобильный телефон «консультанта».

– А фамилия у консультанта есть? – спросил Глинский.

– А как же. Ее фамилия, – Олег чуть наморщил лоб, вспоминая, – сейчас… Кияшко.

– Кияшко?.. – последовала пауза.

Спустя мгновение Виктор поинтересовался:

– Могу я узнать, каким образом вы познакомились?

Видимо, его голос слегка изменился, так как Рыков с недоумением взглянул на него:

– Какое это имеет значение? Впрочем, секрета никакого нет. На ее работе я с ней и познакомился.

– То есть, вы покупали там одежду?

– Нет, – Рыков покачал головой. – Я в одежде консерватор. Etro – слишком вычурный для меня. Единственное, что я там иногда покупаю – это галстуки.

– И ты можешь назвать это простым совпадением? – Зимин почти кричал от возбуждения, когда Виктор выложил ему алиби Рыкова. – Чтобы из всех продавщиц…

– Консультантов, – с улыбкой поправил его Глинский.

– Да плевать, как они там называются! Из всех них именно Кияшко обеспечивает алиби одному из подозреваемых!

– Переспать со свидетельницей – еще не преступление, – остановил распалившегося Женю Зубов. – Но, Виктор, если он провел с ней ночь – это лучшее подтверждение того, что жену твоего приятеля Булгакова он не убивал. Но совпадение, безусловно любопытное, – решительно сказал он. – Поезжай к ней. Хотя нет… Я сам поеду.

– А можно я с тобой? – почти жалобно попросил Глинский.

– Ну ладно, – смилостивился Зубов и взял со стола блокнот. – Поехали. Только поделикатнее. Если у них действительно отношения, следует отнестись к этому с уважением.

Зубов смотрел на Оксану и не узнавал ее. Она выглядела, мягко говоря, скверно. Синяки под глазами, какая-то болезненная худоба. Даже румяна, наложенные на скулы, не могли скрыть желтизну прозрачной кожи.

– Что с вами? – спросил Зубов, не в силах сдержать удивления. – Вы больны?

– Нет, – голос ее прозвучал как-то отрешенно. – Я не больна. Давление скачет. Я гипотоник, а тут такая жара. Жутко плохо ее переношу. В бутике еще ничего – кондиционеры работают, но дома – подыхаю. И в метро вчера в обморок упала. Мне начальство приказало на работу с завтрашнего дня не выходить – говорят, клиентов пугаю. Какие клиенты – зал пустой, не до шопинга народу в такую жару. Хотя цены снижают чуть ли не каждый день.

За окном, действительно, творилось светопреставление – смог, опустившийся ранним утром на задыхающийся город, не только не собирался рассеиваться, – но с каждым часом становился плотнее. Утром, заглянув на погодный сайт, Глинский увидел безнадежный прогноз на две недели, и даже ему, неутомимому и обладающему завидным здоровьем и железными нервами, захотелось грохнуть об монитор что-нибудь тяжелое…

Зубов спросил ее о Рыкове. Она с вымученной улыбкой кивнула.

– Да, я познакомилась с ним здесь. Нет, не помню какого числа… Хотя, подождите. В конце июня? Или уже в июле? Не помню. Он покупал галстуки.

– Вы помогали ему?

– Он сам обратился ко мне за помощью… Даже не за помощью, а за советом, спросил, как, по моему мнению, подходил галстук, который он выбрал, к его рубашке.

– А до этого вы видели его в вашем магазине? – спросил Зубов.

39

Привет, милая! (исп.)