Икона и топор - Биллингтон Джеймс Хедли - Страница 13

13

К счастью или несчастью, но ощущение общей связи, почти как в одной большой семье, являлось важным элементом в формировании культурных традиций современной России. Это чувство, усиленное общими страданиями и воспоминаниями о славных киевских временах, возможно, было глубже во внутренних районах Руси, чем в таких более процветающих космополитических городах, как Новгород, Смоленск и Полоцк на западе. Именно во внутренних землях культ Богородицы развивался с особой интенсивностью. Здесь появился неизвестный Киевской Руси праздник Покрова Богородицы, а соборы, посвященные Успению Богородицы, были главными во Владимире и Москве, в то время как в Киеве и Новгороде подобную роль выполняли Софийские соборы, более соотносимые с византийской традицией. Хотя культ Богородицы развивался и в Византии, и даже на Западе, именно в центральных русских землях ему были присущи особая первобытная сила и ощущение семейной близости.

Внутри семьи, по-видимому, именно мать являлась той силой, которая всех объединяла вокруг себя. В обществе, в котором богатая и яркая эпическая литература редко повествует о романтических любовных отношениях и не дает ни одного изображения возвышенной любовной пары, мать становится необычайно важным объектом почитания и любви[54]. Если место отца в управлении домом в середине XVI в. («Домострой») было подобно месту настоятеля монастыря, то роль матери можно сопоставить с ролью монастырского святого, или «старца». Мать являлась как бы живым воплощением вездесущих икон Богоматери; «Всех Скорбящих Радости» и «Заступница Преблагая» — как русские особенно часто называли деву Марию. Мужчины монополизировали активное ведение войны и занятие государственными делами, в то время как женщины культивировали пассивные духовные добродетели, такие, как терпение и исцеляющая любовь. Женщины смиренно поддерживали течение русской духовности, славившее непротивление злу и добровольное страдание, уравновешивая таким образом военные и государственные стремления мужчин. Женщины играли главную роль в тех последних страстных попытках сохранить органическую религиозную культуру средневековой Руси, каковыми было знаменитое движение старообрядцев XVII в.[55].

В более поздние годы по-прежнему сохраняли особое значение сильная фигура матери, которая, невзирая на страдания, удерживала членов семьи вместе, и бабушки, которая передавала новому поколению веру и фольклор, благочестие и пословицы, то, что содержала в себе русская народная культура[56]. Саму Русь представляли не столько как географическое и политическое единство, сколько как мать (матушку) всего народа, а ее правителя не столько как князя и законодателя, сколько как народного отца (батюшку). Выражение «русская земля» — женского рода и имеет аллегорический смысл, связанный с древним языческим культом «матери сырой земли» среди восточных славян дохристианского периода.

«Земля — вот русская «вечная женственность», а не ее небесный образ; мать, а не дева; плодородная, а не чистая; и черная, ибо лучшая русская почва — черная»[57].

«Дорогой матерью» в самой первой русской записанной песне и «родной матерью» в одной из наиболее популярных песен о Стеньке Разине[58]называли Волгу.

Расширение киевской цивилизации до верховий этой самой широкой реки Евразии оказалось залогом спасения этой цивилизации. Сама негостеприимность северного края была защитой от восточных и западных врагов. Волга служила внутренним водным путем для будущей экспансии на юг и восток, а ее притоки в Северо-Западной Руси почти доходили до верховий других рек, имеющих выход в Балтийское, Черное и арктические моря.

Но борьба за выход к морю и продвижение в степь имела место на более позднем этапе русской истории. А в данный период, по существу, происходило отступление в районы, где основной чертой природного ландшафта были леса.

Говоря об этих землях, русские летописцы XIII и XIV вв. отходят от своей обычной практики называть земли по главенствующему городу и взамен этого употребляют выражение «залесская земля» — как подчеркнутое напоминание, что именно девственная лесная чаща явилась колыбелью великой русской культуры[59]. Даже в новое время в фольклоре говорилось о первобытном лесе, который тянется до самого неба[60]. Леса представляли собой как бы вечнозеленый занавес, в начальный период формирования культуры защищавший сознание от все более отдалявшихся миров — Византии и урбанистического Запада.

Можно без преувеличения сказать, что покрытая лесом равнина определила образ жизни христианского Московского государства в той же мере, в какой пустыня — жизненный уклад мусульманской Аравии. На обеих этих территориях подчас трудно было найти пропитание и дружеское расположение, и славяне, как и семитские народы, развили теплые традиции гостеприимства. Нижние слои — крестьяне — подносили ритуальный хлеб-соль всякому пришедшему в дом, высшие слои — князья — приветствовали гостей пышными пирами и тостами, которые стали характерной чертой официального русского гостеприимства.

Если в знойной пустыне жизнь сосредоточивалась вокруг оазисов и источников воды, то в промерзшем лесу она ютилась в жилищах на расчищенном пространстве с их источниками тепла. Из множества слов, обозначавших жилище в Киевской Руси, только слово «изба» — со значением «отапливаемое строение» — стало общеупотребительным в Московском государстве[61]. Позволение усесться на глиняную печь или возле нее в русской избе было высшим проявлением крестьянского гостеприимства, сопоставимым разве что с глотком холодной воды в пустыне. Жаркая общественная баня также имела полурелигиозное значение, которое и по сей день ощущается в русских общественных парилках и финских саунах и в каком-то смысле аналогично ритуальному омовению в религиях пустыни[62].

Однако в отличие от кочевника пустыни типичный житель Московии был оседлым, поскольку его окружали не бесплодные пески, а богатые леса. В лесу он добывал не только бревна для строительства избы, но и воск для свечей, кору для лаптей и берестяных грамот, мех для одежды, мох для пола и сосновые ветки для кроватей. Тем, кто знал тайные, скрытые от посторонних глаз места, лес также давал мясо, грибы, дикие ягоды и высшее яство — сладкий мед.

В лесу соперником человека в добывании меда был всемогущий медведь, которому принадлежало особое место в фольклоре, геральдической символике и искусстве резьбы по дереву Великой Руси. Согласно легенде, медведь изначально был человеком, которому отказали в традиционном хлебе-соли людского гостеприимства, и в отместку он принял ужасающий облик медведя и скрылся в лес, чтобы охранять его от вторжений своих бывших собратьев. Старинные северорусские обычаи дрессировки и борьбы с медведями в народном воображении связывались с первобытным сражением за лес и его богатства, а также с мечтой об окончательном восстановлении утраченной гармонии между всеми обитателями леса[63].

Страхи и помыслы Великой Руси в те давние времена были в значительной мере связаны со всеобщими бедствиями — войной и голодом. В состоянии войны приходилось жить из-за междоусобиц русских князей и периодических сражений с татарами и тевтонами. Голод на севере тоже всегда ходил поблизости, поскольку пора, благоприятная для роста растений, была здесь короткой, а почва бедной и, чтобы посеять зерно, требовалось сначала, затратив много усилий, выкорчевать деревья и вспахать землю деревянным плугом.

вернуться

54

9. В том единственном случае, когда любовная история оказывается в центре эпического повествования — в «Повести о Петре и Февронии» (Изборник, 249–259), — главной является целительная и святая сила, которой обладает преданная жена.

вернуться

55

10. См.: И. Забелин. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. — М., 1869, 299–300; важное исследование — П.Смирнов. Значение женщины в истории возникновения раскола// МС, 1891, нояб. — дек., 330–365; и: Claire Claus. Die Stelhmg der russischen Frau von der Einfulmmg des Christcntums bei den Russcn bis 7U den Rcformen Peter des Grossen. — Miinchen, 1959.

вернуться

56

11. См., например: V. Dunham. The Strong Women Motif // C.Black, ed.

Transformation, в частности 467–475, и яркое стихотворение Бориса Слуцкого («Все слабели. Бабы не слабели…» // НМ, 1956, № 10, 160).

вернуться

57

12. Fedotov. Mind, 1, 13 ?. О народных выражениях, обозначающих «царя» и «Русь», см.: Cherniavsky. Tsar, 93–94, 101 и далее. По поводу культа «матери сырой земли» (отозвавшегося в образе Марии Лебядкиной в романе «Бесы» Ф.М. Достоевского) см.: Fedotov, 11–15; а также: В. Комарович. Культ рода и земли в княжеской среде XI–XIII вв. // ТОДЛ, XVI, 1960, особ. 97-104, и указанные там работы. Следует обратить внимание на особое значение Богоматери для самых древних религиозных амулетов (ладанок) и медальонов христианской Руси: Е. Der Savilsch. Religious Amulets of Early Russian Christendom // GBA, 1943, Feb., 111–116.

О существовании подобных культов в других примитивных цивилизациях см.: A.Dieterich. Mutter Erdc. Ein Versuch fiber Volksreiligion. — Leipzig — Berlin, 1925, 3-e доп. изд. Последовательно развивая компаративный метод Дитриха, М.Алексеев предполагает, что этот культ на Руси не восходит к местной языческой мифологии, а пришел из индийской и греческой дуалистических космогонии. См.: М.Алексеев. «Прение земли и моря» в древнерусской письменности // Проблемы… Тихомирова, особ. 32 и далее.

Об идее «всеобщего материнства» в русском поклонении Марии и привнесении более древних обрядов, связанных с плодородием, в культ Богородицы см.: D.Strotmann. Quelques apenjus historiques sur le culte marial en Russie // Irenikon, XXXII, 1959, особ. 184–187, а также: S.Chetverikov. Piete orthodoxe. De l'csprit religieux russe ct dc la devotion du pcuple russe pour la Mere de Dieu // Irenikon, III, 1927. 385–390, 459–467.

вернуться

58

13. О народной песне (записанной в 1619 г. англичанином Ричардом Джеймсом) см.: К.Кузнецов. Из музыкального прошлого Москвы // СМ, 1947, № 5, 39. «Волга-Волга, мать родная, Волга русская река» — так начинается последняя строфа обработки более древней народной песни, осуществленной в XVIII в.

вернуться

59

14. М. Tikhomirov. Towns, 415, примеч. 1 и далее. Значение леса для формирования русской культуры подчеркивается в работе: Sumner. Survey, Chapter I, а также в эпической «Истории» Соловьева (где предлагается более строгое понимание детерминизма окружающей среды, почерпнутое отчасти из Бокля: Buckle. History of Civilisation in England). Оба этих авторитетных исследователя увязывают долгую историю русских политических и военных конфликтов с географическим делением на лес и степь. Недавно эта проблема снова привлекла внимание — см.: W. Bcnesch. The Use ofWood as a Building Material in Pre-Modern Russia: Its Extent and Potential Cultural Implications// Cahiers d'histoirc mondiale, 1964, I, 160–167 (любопытная, хотя и непроанализированная подборка свидетельств); и: М. De-veze. Contribution а I historic de la foret russe // CMR, 1964, jul. -sep., oct.-dec.

вернуться

60

15. С. Максимов. Собр. Соч. — СПб., 1909, XII, 39 и далее; см. также его труд: Лесная глушь. Картины народного быта, 1909, XIII и XIV. И по сей день в русском языке есть специальные слова, обозначающие определенные группы деревьев, так же как в других языках некоторые слова обозначают группы животных: сосновый бор, березовая роща.

вернуться

61

16. М. Tikhomirov. Towns, 272. Ф. Локателли, один из первых в череде утонченных французских путешественников, на которых Россия произвела неблагоприятное впечатление, указывал (F.Locatelli. Lettres mockovites. — Konigsberg, 1736, 287), что Россия (психологически) воспринимается не столько как страна холода, сколько как страна огня, потому что ее народ проводит три четверти года в нестерпимо натопленных домах и избах.

вернуться

62

17. В «Повести временных лет» рассказано о том, что апостол Андрей видел новгородские бани (типа саун), а Вещий Олег в одном из договоров с греками настаивал на том, чтобы русским, прибывающим в Византию, устраивались бани «елико хотят». См.: S. Cross and О. Shcrbowitz-Wetzor. The Russian Primary Chronicle. — Cambridge, Mass., 1953, 64, 65, а также 79–80. Драгоманов (Dragomanov. Notes,"96) сообщает древнеславянекую легенду, гласящую, что Бог сделал человека из ветошки, после того как сходил в баню. В финском фольклоре существует предание, что Христос родился в сауне.

вернуться

63

18 Д. Зеленин. Табу слов, I, 99-100. В Даль. ПСС. — М. — СПб., 1898, X, 402 и далее, а также см. снабженное большим количеством документов исследование: Н. Воронин. Культ медведя в Верхнем Поволжье в XI веке // КЗЯ, IV, 1960, 25–93, с изображениями печатей на 70, а также: Каменцева. Сфрагистика, 129–130. О древней резьбе по дереву и фигурах животных см.: В.Василенко. Русская народная резьба и роспись по дереву XVIII–XIX вв. — М., 1960, 24–35, 47–51.