Идущие по грани - Срибный Игорь Леонидович - Страница 25

И все же… И все же… И все же…

Он просидел в курилке до заката – и так ничего и не решил. Крайне решительный в бою, дерзкий в принятии самых неожиданных решений в разведке, он сам себя не мог понять сейчас – в житейской ситуации, пусть непростой, пусть связанной с судьбой другого человека, но ведь это же не бой, не схватка, в которой ты или победил, или пропал…

Седой тяжело поднялся, с удивлением обнаружив закатное солнце и лиловые тени над вершинами далеких гор.

Забросив на плечо ставший вдруг неподъемным автомат, он медленно побрел на базу рембата, решив, что утро вечера мудренее, и уже подспудно зная, какое решение будет принято утром. Где-то в подсознании он уже прикидывал, как бы выхватить Любашу на пару-тройку дней и рвануть с нею на море. Благо от Майкопа до побережья ехать-то часа три…

Седой шагнул в кубрик и увидел сразу десяток пар удивленных глаз, устремленных прямо на него. Разведчики сидели за столом, уставленным деликатесами в виде распахнутых банок кильки и «тушняка», не прикасаясь до его прихода к пище…

Седой заехал домой только затем, чтобы взять машину и переодеться. Не разбирая, вывалил из шифоньера спортивные костюмы, майки, пару полотенец и побросал их в дорожную сумку. Быстро переодевшись в «гражданку», взял ключи от «Форда» и отправился в гараж.

Накинув клеммы на аккумулятор «Скорпио», сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель мягко заурчал… Седой в который уже раз с уважением подумал о качестве американских машин – его «скорпиончик», простоявший без движения полгода, завелся с полоборота…

Ему понадобилось четыре часа, чтобы домчаться до Майкопа, и в 16.30 он въехал на улицу Пушкина, на которой располагался Майкопский гарнизонный военный госпиталь.

В 17.00 из проходной повалил народ, в основном женского пола. Сердце болезненно сжалось и вдруг пошло вразнос, толчками выбрасывая кровь в вены. На лбу обильно выступили мелкие капли пота…

Седой сидел в машине, понимая, что при таком скоплении народа он не сможет подойти к Любе, и это раздражало его. Он закурил и в четыре затяжки выкурил сигарету.

Около проходной стояло несколько машин – мужья ожидали своих жен, закончивших работу. Одна за другой они отъезжали от госпиталя, и Седой подумал, что и Любу может ждать супруг, и тогда весь его план вообще летит к черту…

А потом… из проходной вышла Любаша. О чем-то поговорила с девушками, вышедшими вместе с ней, и, махнув им рукой, пошла к автобусной остановке. Она почти не изменилась с их последней встречи – была такой же миловидной и стройной. Седой не заметил, чтобы у нее увеличился живот, как это бывает у беременных. Но тут же понял, что срок беременности еще слишком мал, чтобы это отразилось на внешнем виде женщины…

Он начал разворачивать машину, глядя на Любашу в зеркало. Она шла медленно, помахивая сумочкой и почему-то замедляя и без того медленный шаг. И вдруг вообще остановилась. Седой увидел, как напряглась ее спина…

Он развернулся и поехал к остановке.

Люба резко повернулась, и он увидел ее глаза – широко распахнутые, удивленные и… полные слез.

Седой остановил машину около нее, уже не думая о том, что кто-то увидит их, что-то подумает, кому-то скажет… Ему сейчас было наплевать на все. Он видел только Любашу, а весь остальной мир вдруг прекратил для него существование, закрылся.

Люба села в машину, и он сразу же отъехал от госпиталя. Свернув в какую-то боковую улочку, остановил машину и выключил зажигание.

Любаша упала ему на грудь…

– Я почувствовала, – всхлипывая, скороговоркой говорила она. – Мою спину словно обожгло… Я почувствовала твое присутствие где-то рядом… Я не могла идти… И не могла поверить в то, что ты здесь, рядом… Это было так нереально, что я не могла поверить… Ой, извини, я как идиотка… У тебя теперь вся майка мокрая…

Она как-то неловко, по-детски шмыгая носом, стала отряхивать его майку, мокрую от слез…

Седой сидел скованный, напряженный, прижав к себе Любашу правой рукой. Он был сейчас не в состоянии что-либо говорить…

Постепенно успокаиваясь, Любаша отстранилась от него и взглянула сияющими глазами.

– Ты, наверно, получил мое письмо и только поэтому решил приехать? – грустно спросила она.

Седой молча кивнул.

– Я так надеялась на твой приезд, знала, чувствовала, что приедешь. С того дня, как я передала письмо в Ханкалу, я каждый день ждала тебя… Уже ведь больше двух недель прошло…

– Мы все время были на выходах. Почти не бывали в расположении. Я только вчера попал в Ханкалу, и мне передали письмо…

– Только вчера? – Люба не смогла скрыть радости. – И ты сразу приехал? Как же ты смог? Как тебя отпустили?!

– Так сложилось, что письмо начальник госпиталя передал начальнику разведки группировки. А мы вчера рано утром провели удачную операцию. Ну вот, а когда провели разбор операции у командующего, Влад, которому начальник госпиталя, видать, шепнул о нашей с тобой любви, попросил командующего отпустить меня на десять суток. Мало того, зная, что я буду сомневаться, ехать – не ехать, он сказал разведчикам, чтобы вечером во время ужина, который был заодно и завтраком, и обедом, они настояли на том, что мне нужно отдохнуть. Рано утром меня добросили до Моздока, а там я взял такси и приехал домой. Взял машину – и вот, я здесь… С тобой…

– Господи, это как же ты летел? Хорошо, что у тебя машина такая…

– Любовь моя, – перебил ее Седой. – Хватит о пустяках… Я ведь хочу увезти тебя на море. Ты сможешь отпроситься на несколько дней?

– Сейчас уже не смогу, – погрустнев, сказала Люба. – Только завтра. Начальник отделения уехал уже, я видела. Да и собраться мне нужно…

– Так ты согласна? – просиял Седой.

– А ты как думаешь, балда?! – Девушка еще теснее прижалась к нему. – Конечно, согласна! Вот только боюсь, что больше чем на три дня меня никто не отпустит. Раненых сейчас очень много…

– Ну да, – помрачнел Седой. – Под Курчалоем колонну «духи» раздолбали… Потерь много… А как ты…

– Легко! – вскричала девушка, догадавшись, о чем он хочет спросить. – Мои только вчера уехали на неделю к бабушке в Саратов… Постой-ка! Что же это я? Я сейчас сбегаю в госпиталь, возьму домашний телефон своего шефа. Он меня отпустит!

– А рапорт на отпуск? – забеспокоился Седой.

– Егор! – рассмеялась Любаша. – Здесь же не Ханкала. Здесь нет военных действий. Меня отпустят и без рапорта. Ты стой здесь, пожалуйста! Я быстро сбегаю!

Звонко чмокнув его в щеку, Любаша умчалась.

«На крыльях любви!» – вдруг подумал Седой, глядя ей вслед.

Ему было хорошо. На душе установился полный штиль… Он был рад этим нескольким дням простого человеческого счастья и понимал, что это подарок судьбы. И ему, и Любаше.

Он вышел из машины и потянулся, разминая затекшие в дороге члены.

Через полчаса прибежала Люба, радостно размахивая каким-то листком.

– Все, дорогой! – пролепетала она, не успев отдышаться. – Шеф дал мне адрес. Это пансионат Майкопского гарнизона в поселке Бетта. Прямо на берегу. Шеф позвонил начальнику пансионата, там уже готовят для нас комнату. Какие-то пустующие апартаменты… Поехали, поехали!

– Э-эй, ты же еще хотела собраться!

– А я о чем? Сейчас заедем ко мне домой. Я быстро соберусь, и поедем. Только ты не будешь заезжать во двор ДОСа[18], хорошо?

– А я и не собирался заезжать в твой двор, заходить в твою квартиру и помогать тебе собираться… – Седой сделал вид, что обиделся.

– Ну, не делай такое лицо, любимый! Пожалуйста! Я же знаю тебя, как… В общем, хорошо знаю. Когда ты сердишься, когда только делаешь вид…

В 21.20 они вошли в директорские апартаменты пансионата, предоставленные на трое суток в их полное распоряжение. И обалдели от роскоши…

– Твою мать! – не удержался Седой. – Это явно не Ханкала…

Они лежали на пляже на широком полотенце, взявшись за руки.

18

ДОС – дом офицерского состава.