Посвящается вам - Окуджава Булат Шалвович - Страница 2

2

Воспоминание о Дне Победы

Была пора, что входит в кровь, и помнится, и снится. Звенел за Сретенкой трамвай, светало на Мясницкой. Еще пожар не отгудел, да я отвоевал в те дни, когда в Москве еще Арбат существовал. Живые бросились к живым, и было правдой это, любили женщину одну — она звалась Победа. Казалось всем, что всяк уже навек отгоревал в те дни, когда в Москве еще Арбат существовал. Он нашей собственностью был, и мы клялись Арбатом. Еще не знали, кто кого объявит виноватым. Как будто нас девятый вал отныне миновал в те дни, когда в Москве еще Арбат существовал. Какие слезы на асфальт из круглых глаз катились, когда на улицах Москвы в обнимку мы сходились — и тот, что пули избежал, и тот, что наповал,— в те дни, когда в Москве еще Арбат существовал.

«Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых…»

* * *

Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых, сгорая в преддверии рая средь маршалов и рядовых, когда они шумной толпою, в сиянии огненных стрел, влекли и меня за собою… Я счастлив, что там не сгорел. Из хроник, прочитанных мною, в которых — судьба и душа, где теплится пламя былое условно, почти не дыша, являются мне не впервые, как будто из чащи густой, то флаги любви роковые, то знаки надежды пустой, то пепел, то кровь, а то слезы — житейская наша река. Лишь редкие красные розы ее украшают слегка. И так эта реченька катит, и так не устала катить, что слез никаких и не хватит, чтоб горечь утрат оплатить. Судьба ли меня защитила, собою укрыв от огня! Какая-то тайная сила всю жизнь охраняла меня. И так все сошлось, дорогая: наверно, я там не сгорел, чтоб выкрикнуть здесь, догорая, про то, что другой не успел.

«Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал…»

* * *

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал. А может, это школьник меня нарисовал: я ручками размахиваю, я ножками сучу, и уцелеть рассчитываю, и победить хочу. Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал. А может, просто вечером в кино я побывал? И не хватал оружия, чужую жизнь круша, и руки мои чистые, и праведна душа. Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою. А может быть, подстреленный, давно живу в раю, и кущи там, и рощи там, и кудри по плечам… А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

«После дождичка небеса просторны…»

* * *

После дождичка небеса просторны, голубей вода, зеленее медь. В городском саду — флейты да валторны. Капельмейстеру хочется взлететь. Ах, как помнятся прежние оркестры, не военные, а из мирных лет! Расплескалася в улочках окрестных та мелодия… А поющих нет. С нами женщины. Все они красивы. И черемуха — вся она в цвету. Может, жребий нам выпадет счастливый: снова встретимся в городском саду. Но из прошлого, из былой печали, как ни сетую, как там ни молю, проливается черными ручьями эта музыка прямо в кровь мою.

Душевный разговор с сыном

Мой сын, твой отец — лежебока и плут из самых на этом веку. Ему не знакомы ни молот, ни плуг, я в этом поклясться могу. Когда на земле бушевала война и были убийства в цене, он раной одной откупился сполна от смерти на этой войне. Когда погорельцы брели на восток и участь была их горька, он в теплом окопе пристроиться смог на сытную должность стрелка. Не словом трибуна, не тяжкой киркой на благо родимой страны — он все норовит заработать строкой тебе и себе на штаны. И все же, и все же не будь с ним суров (не знаю и сам, почему), поздравь его с тем, что он жив и здоров, хоть нет оправданья ему. Он, может, и рад бы достойней прожить (далече его занесло), но можно рубаху и паспорт сменить, да поздно менять ремесло.

1974

Песенка

Совесть, благородство и достоинство — вот оно, святое наше воинство. Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь. Лик его высок и удивителен. Посвяти ему свой краткий век. Может, и не станешь победителем, но зато умрешь как человек.

Работа

Жест. Быстрый взгляд. Движение души. На кончике ресницы — влага. Отточены карандаши, и приготовлена бумага. Она бела, прохладна и гладка. Друзья примолкли сиротливо. А перспектива так сладка в зеленом поле объектива. Определяю день и час, события изобретаю, как ворон, вытаращив глаз, над жертвою очередной витаю. Нелепо скрючена рука, искажены черты и поза… Но перспектива как сладка! Какая вызревает проза! Уж целый лист почти совсем готов, и вдруг как будто прозреваю: как нищ и беден мой улов, не те цветы ищу я и срываю. И жар ловлю не от того огня, и лгу по мелочам природе… Что стоит помолиться за меня? Да нынче вам не до молитвы вроде. И вновь: Я. Злость. И трепет у виска. И пот… Какой квартет отличный! А перспектива так близка, и сроки жизни безграничны.