Барабаны зомби - Батчер Джим - Страница 79

Пора, смертный. Освободи меня.

Эти слова вдруг отпечатались у меня в мозгу, минуя слух – алые, сияющие, обжигающие. На этот раз я дернулся – с такой силой воля Эрлкинга острием метко пущенного копья вонзилась в мои мысли. Я постарался не думать об этом засевшем в мозгу копье и произнес ответ:

– Я не освобождаю тебя.

Светящиеся глаза под шлемом метнулись обратно ко мне, разгоревшись ярче. Я не зверь, которого можно заманить и запереть, смертный. Освободи меня, и поохотимся вместе.

На этот раз вместе со словами в мозгу отпечатались и образы: порывы ветра и дождя в лицо, ненасытный голод в желудке, мощь моего тела и скакуна подо мной, восхитительное возбуждение погони за убегающей, как ей и положено, добычей – погони, требующей предельного напряжения моих сил, воли, выносливости. К моему удивлению, я не ощутил в его мыслях ни ненависти, ни горькой мстительности – только дикое, свирепое веселье, адреналиновый шторм возбуждения, страсти, дикой гармонии когтей и зубов.

Я с трудом удержал под контролем собственные мысли, стиснул зубы и напомнил себе, что я не преследую дичь по древним лесам, а стою на коленях на мокрой траве во дворе у Мёрфи. Может Эрлкинг и не воплощение вселенского зла, но из этого не следовало, что выпускать его на волю не опасно.

– Нет, – прорычал я. – Я не освобождаю тебя.

Его огненно-янтарные глаза сощурились, и он присел, словно готовясь к прыжку – колени присогнуты, кончики пальцев легко касаются травы у самой проволоки. Теперь глаза его находились на расстоянии каких-то трех футов от моих, и он смотрел на меня в молчании, которое почти сразу же сделалось невыносимым, мучительным.

Ты – это он, промыслил мне Эрлкинг. Тот, который бросал вызов Зимней Королеве. Тот, который убил Летнюю Леди.

И с этими его мыслями я снова увидел стоявшую надо мной Мэб. Я лежал, оглушенный, рядом с трупом Летней Леди, а Мэб протягивала мне руку. Я ощутил кровь Авроры, высыхавшую на моей коже, ощущал ее резкий, сладкий вкус на языке. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сплюнуть, так силен был этот фантомный вкус у меня во рту.

– Я это он, – подтвердил я.

Мы не враги, пришла ко мне его мысль. И… и ему это самому казалось странным. Даже озадачило. Помимо его мыслей до меня долетали всплески его эмоций. Ты часть охоты. Хищник. Зачем ты звал меня, если не для того, чтобы охотиться со мной?

– Чтобы не позволить другим освободить тебя сегодня ночью.

Эрлкинг склонил голову набок. На этот раз он не послал мне мысли, но я достаточно ясно понял его жест. Зачем?

– Затем, что твое присутствие будет означать тогда страдания и смерть для людей, которых я защищаю.

Человек страдает. Человек умирает. Так устроено.

– Только не сегодня, – прорычал я.

Охотник, промыслил Эрлкинг. Ты недостаточно силен, чтобы удержать меня. Освободи меня, пока я не обратил охоту на тебя.

И вдруг я ощутил ту же охоту с другой стороны. Я ощутил, как буквально воют мои ноги от сводящего их ужаса. Я ощутил огонь в задыхающихся легких, ощутил свое тело, несущееся с изяществом и мощью, какие придает ему только настигающая смерть. Я несся, не разбирая дороги, ломясь сквозь заросли как олень – и все это время понимал, что спасения нет.

– В третий раз и последний раз говорю, – рявкнул я, едва не сорвавшись на визг. – Я. Не. Освобождаю. Тебя.

И Эрлкинг поднялся, а ночь прорезал неземной вопль. Эхом ему отозвался собачий вой со всех сторон. Вой крепчал, становился громче и громче, а гроза полосовала ночь порывами ветра и вспышками молний. Звук оглушал, вспышки слепили глаза, и вся чертова земля начала трястись, когда Эрлкинг обрушился на мой круг своей волей.

Я не сдавался, стоя лицом к лицу с Эрлкингом, укрепляя круг своей волей, не давая ему вырваться, несмотря на все его усилия. Жуткая это была борьба, и почти безнадежная. Я ощущал себя человеком, толкающим в гору заглохший автомобиль. Не только сам груз казался мне неподъемным, но стоило бы мне податься назад хотя бы на дюйм, как он набрал бы инерцию и сокрушил бы меня.

И я бился за этот чертов дюйм, отказываясь уступить его. Эрлкинг не был злобным существом – но как порождение природы, энергии и насилия он не терпел ограничений.

Он снова завизжал, и рев ветра, грохот дождя и звериный вой сделались еще громче. Он снова ударил в выстроенный моей волей барьер, и снова я удержал его. Разъяренный Эрлкинг словно обезумевший зверь тряхнул головой, и рога на шлеме, ударив в невидимую стену, высекли сноп зеленых искр. Он потянулся рукой к поясу и выхватил из ножен черный меч. Зеленая молния, сорвавшись с низко нависших туч, ударила в конец поднятого вверх клинка. Дождавшись этого, он взялся за рукоять обеими руками и, замахнувшись, ударил им по барьеру.

Мне почти не запомнилось, на что был похож третий удар. Он отложился у меня в памяти примерно так же, как момент, когда я сжег себе левую руку. Слишком много оказалось света, энергии, боли, страха. Глаза почти ослепли от белой вспышки, и мне пришлось упереться посохом в землю, чтобы не упасть.

А потом зрение начало проясняться. Шквал начал стихать. А внутри круга, почти обезумев от досады и ярости, стоял Эрлкинг. Мощь его слабела, а выстроенный мною круг давал мне достаточно возможности удерживать его.

Мне показалось, до меня доносится сквозь дождь, и ветер, и гром, и стук собственного моего сердца чей-то слабый крик. Я начал поворачиваться в поисках его источника.

И тут кто-то огрел меня по затылку.

Это я запомнил, потому что такое со мной уже случалось. Вспышку света в глазах, боль, тошнотворную потерю ориентации при падении и ощущение бесполезности разом отказавшихся подчиняться членов. Я упал на бок, успев еще удивиться тому, как странно повернулся весь мир. Трава под щекой вдруг показалась ужасно холодной и мокрой.

Торжествующе взвыв, Эрлкинг разбил остатки моего круга – они вспыхнули облачком золотого света, который почти сразу же померк. Взревел ветер, и огромный черный жеребец, словно перемахнув через крышу Мёрфиного дома, приземлился на лужайку рядом с ним. Эрлкинг взлетел ему на спину и издал дикий вопль. Его звуки и собачий вой, первобытный, свирепый, казалось, соткались в молнию, ударившую снизу вверх – с земли к тучам.

На мгновение воцарилась тишина, а потом визг ветра превратился в вой, какого не смогла бы издать ни одна собака. Из теней вынырнула огромная гончая, зверь ростом с хорошего пони – темная шерсть, ослепительно-белые зубы и горящие янтарные глаза самого Эрлкинга. Все новые гончие возникали из теней, сбиваясь восторженной, кровожадной сворой вокруг коня Эрлкинга.

Эрлкинг развернул жеребца, поднял меч, издевательски салютуя им мне, и выкрикнул команду коню и своре гончих. Черный жеребец взвился в воздух, замолотил копытами, словно по склону холма – и продолжал подъем. Гончие прыгнули и следом за своим хозяином устремились в зубы грозе. Вспышка молнии на мгновение ослепила меня, а когда глаза мои снова обрели способность видеть, они уже исчезли.

Дикая Охота вырвалась на волю в Чикаго.

И ведь это я призвал их сюда.

Я изо всех сил пытался пошевелиться, и наконец мне это удалось. Я не настолько доверял своему вестибулярному аппарату, чтобы попробовать встать, но сумел-таки перевернуться на спину. Холодные капли захлестали мне в лицо.

– Впечатляющее зрелище, Дрезден, – произнес Коул, приставив к кончику моего носа мой же собственный револьвер. – Всегда жаль, когда кто-то, обладающий таким талантом, умирает в столь юном возрасте.

Глава тридцать четвертая

Я смотрел на бездонный туннель револьверного ствола и думал про себя, что сорок четвертый калибр до абсурдного велик. Потом я перевел взгляд на Коула.

– Но вы ведь не собираетесь сделать это своими руками, не так ли? – спросил я. – В противном случае вы пальнули бы мне в затылок, и делу конец. При таком моем оглушенном состоянии вы могли бы даже не слишком опасаться смертного проклятия.