История одного предателя - Николаевский Борис Иванович - Страница 28

Начало полицейской карьеры последнего, — говоря высоким стилем, — теряется во мраке истории. Не обладая никаким образованием, он еще с конца 1860-х г.г. начал службу в качестве мелкого чиновника различных губернаторских канцелярий, — в Киеве, Одессе, Варшаве и т. д. Есть указания, что он и тогда уже промышлял по мелочам в области полицейского сыска. Официально на этот путь он вступил в 1879 г., когда стал секретным агентом знаменитого в те времена 3-го Отделения собственной его величества канцелярии. Вскоре он был разоблачен революционерами и открыто перешел на полицейскую службу, явившись одним из пионеров насаждения в России системы провокации.

Быстро выдвинувшийся, он с 1884 г. занимал пост руководителя русской полиции заграницей. На нем он развил весьма энергичную деятельность, заводя целый ряд своих агентов среди эмиграции. Простой сыск его не удовлетворял, — он стремился оказывать влияние и на общую политику. По своему положению он смог завести близкие связи с руководителями французской полиции, а через них с рядом виднейших представителей прессы и политических деятелей Франции, стремившихся тогда к заключению союза с Россией. Путем игры на бирже он создал себе солидное состояние, которое дало ему возможность вести широкий образ жизни. Это, конечно, содействовало укреплению его связей. Он был хорошо знаком с Флурансом, Констаном, Делькассэ, даже с самим президентом Лубэ. С Делькассэ он снимался на одной карточке. Одновременно он завел личные связи и со многими крупными мира сего в России: им он помогал в игре на парижской бирже, от них узнавал полезные новости, их использовывал для влияния на политику. Особенно сблизился он с ген. Гессе, — дворцовым комендантом, человеком, весьма близким к царю и через него втянулся в самую гущу придворных интриг. В деле подготовки франко-русского союза Рачковский несомненно сыграл заметную роль.

Он процвел, но жизненный путь его был далек от безупречности. Его финансовые операции часто переходили грань уголовно-наказуемого. В деле полицейского сыска он с самого начала усвоил новейшую «французскую» систему провокации, которая не останавливалась перед бросанием бомб и подкладыванием адских машин, когда это казалось полезным в интересах запугивания среднего обывателя и создания таким путем необходимого «общественного мнения». На его деньги и по подстрекательству его агентов были изготовлены «русские бомбы», обнаруженные в Париже в 1890 г. Его агент Яголковский подстроил ряд «анархистских» покушений в Бельгии, — в том числе взрыв собора в Льеже. Эти факты не представляют исключения, — и указанные агенты во всех этих случаях действовали по инструкциям Рачковского и при его содействии избежали наказаний.

Это все было еще полбедою: русское правительство на все смотрело сквозь пальцы, а за особо удачные провокаторские проделки даже сами цари, — Александр III и Николай II, — посылали Рачковскому свое «монаршье спасибо». Хуже было то, что Рачковский в своем сыскном усердии зарывался и временами затрагивал вопросы, непосредственно относившиеся к внутренней жизни царской семьи. Так еще в середине 1880-х г.г. он удостоил своим вниманием личную жизнь поселившейся во Франции вдовы Александра II, княгини Юрьевской, и писал грязнейшие доносы, как про нее, так и про ее детей.

Это взорвало Александра III: как никак, речь шла об его единокровных братьях и сестрах, формально признанных его отцом. Рачковский получил жесточайший нагоняй и при жизни Александра III не рисковал больше соваться в эту область.

При Николае II, которому он был лично представлен, и который к нему очень благоволил, Рачковский вновь осмелел и рискнул вмешаться в дворцовые интриги, дав очень нелестный отзыв об известном авантюристе-«магнитезере» Филипсе, который был приглашен к царскому двору, для того, чтобы заглянуть в будущее и предсказать время появления давно желанного наследника престола. На этом Рачковский сломал себе шею. Плеве давно его недолюбливал и теперь воспользовался случаем, чтобы его окончательно похоронить. Лопухиным были собраны точные данные обо всех подвигах Рачковского, Плеве лично составил доклад царю (Рачковский был в это время настолько влиятелен, что вопрос о нем не мог быть решен без резолюции царя), и согласие на устранение было получено. Лопухин и еще раз приложил к этому свою руку, так средактировав извещение об увольнении, чтобы оно звучало по возможности более оскорбительно, и так переслав его, чтобы с содержанием его ознакомился возможно более широкий круг лиц из чиновного мира. Этой обиды Рачковский Лопухину не простил. Теперь приходило время ему брать реванш.

Назначенный петербургским генерал-губернатором и снабженный диктаторскими полномочиями Трепов с первого момента своего прибытия в Петербург стал искать человека, которому он смог бы вручить верховное руководство полицией. Выбор его пал на Рачковского. Департамент Полиции и Министерство Внутренних Дел пытались оказать противодействие. Дурново, — товарищ министра внутренних дел, заведовавший в это время полицией, — с помощью Лопухина извлек из архива и вновь представил царю старый доклад Плеве о Рачковском, на котором «собственною его величества рукою» была начертана резкая резолюция о Рачковском. Ничто не помогло. Трепов победил, и 18 февраля 1905 г., т. е. на следующий день после убийства Сергея, Рачковский был назначен чиновником особых поручений при министерстве внутренних дел с возложением на него особой миссии по верховному руководству деятельностью петербургского Охранного Отделения. Он взял в свои руки центральную секретную агентуру по партии социалистов-революционеров и лично сносился с Татаровым, руководя всеми арестами, производимыми по сообщениям последнего. В июле Трепов получил повышение, — был назначен товарищем министра внутренних дел. Рачковского он продвинул за собою: 9-го августа последовало секретное (т. е. оставленное без официального распубликования) распоряжение о назначении Рачковского вице-директором Департамента Полиции с возложением на него функции руководства всею политическою частью работ Департамента. Звезда Рачковского взошла на небывалую высоту, и он первым делом начал сводить счеты со всеми теми служащими Департамента, которые были ставленниками Лопухина и Зубатова, главных виновников того позора и поношения, которое они навлекли на голову Рачковского. Понижения, перемещения и отставки следовали одна за другой. Одной из первых жертв пал Ратаев, — преемник Рачковского на посту руководителя политическим сыском заграницей. Рачковский немедленно после своего вступления в новую должность, вызвал Ратаева в Петербург, потребовал сдачи имеющейся у него агентуры и совершенно недвусмысленно указал, что в услугах его больше не нуждается.

Это был чувствительный удар и по Азефу. Ратаеву, конечно, ничего не оставалось, как подчиниться. Он вызвал Азефа, только что покинувшего Нижний Новгород, в Петербург, и здесь 21-го августа передал его Рачковскому. Это была их первая встреча (В литературе широко распространены утверждения о тесной связи, существовавшей между Рачковским и Азефом в более ранние периоды полицейской службы этого последнего. На этом основании построены все догадки о роли Рачковского в убийстве Плеве и в других террористических актах Боевой Организации, совершенных под руководством Азефа. Все эти утверждения не находят никакого подтверждения ни в свидетельствах осведомленных лиц, ни в документах. И сам Азеф (в беседах с Бурцевым после своего разоблачения), и Рачковский с Ратаевым, — т. е. все те лица, которые наиболее близко осведомлены о деле, — категорически отрицали существование между ними сношений. Единственный свидетель, утверждающий факт таких сношений, — Лопухин, в рассказах которого вообще имеется немало ошибок памяти. Совершенно определенно можно утверждать, что именно такой ошибкой памяти и вызван рассказ Лопухина о пересылке им через Рачковского 500 руб. Азефу для внесения в кассу Боевой Организации: из документов видно, что всю переписку об этих деньгах Азеф вел непосредственно с Департаментом в лице Ратаева и деньги ему Департаментом высланы 23 июня 1902 г. тем же самым способом, каким ему высылались все остальные суммы. Документы свидетельствуют, что в тот период Рачковский вообще не догадывался о действительной роли Азефа и в своих докладах от весны и лета 1902 г. писал о нем, как об активном социалистереволюционере.).