Пьесы. Том 2 - Ануй Жан - Страница 18

Жюльен (рычит). Я хочу знать их имена! Знать имена всех! Я найду их и уложу всех до единого - одного за другим. А ну, называй имена, называй немедленно! Я требую!

Коломба. Но, бедняжечка мой, тебе понадобится алфавитный справочник! Все вы одинаковы! Все вы кобели, все бегаете за первой попавшейся юбкой. Кобели - те хоть довольствуются тем, что подымут у тумбы ногу. Зато мужчины... Не строй из себя святую невинность! Сам-то ты небось не слишком стеснялся! Когда ты ходил давать уроки музыки, я за тобой не бегала. Я стирала дома пеленки.

Жюльен. С тех пор как я тебя полюбил, Коломба, я ни разу не взглянул ни на одну женщину.

Коломба. Как бы не так! Все это говорят! А близнецы барышни Пэнтейль, когда они под твоим руководством разыгрывали в четыре руки вальс из «Фауста»?

Жюльен (пожимает плечами). Им же было по пятнадцать лет.

Коломба. Вот именно! Правда, черненькая косила, но вторая ломака с испуганной физиономией и бюстиком? Косенькая валяла что ни попадя, ты ее никогда не поправлял, зато вечно возился с другой, показывая, как ставить пальцы, наклонялся к ней. Не отрицай, не отрицай! Я в то время тоже получала письма, однако молчала.

Жюльен. Барышни Пэнтейль! Какая ерунда!

Коломба. А булочница?

Жюльен (тупо). Булочница?

Коломба. Да! Булочница! Не притворяйся, пожалуйста, что не помнишь! Ты никогда не желал ходить за покупками, только за хлебом всегда сам бегал. А она никому не отпускала товар в кредит, лишь одному тебе, когда мы сидели без денег. Такая жирная блондинка с огромными грудями! Ты мне отвратителен, Жюльен! Как я несчастна! Лучше бы мне умереть! (Рыдает, сидя в кресле.)

Жюльен безмолвно и ошалело стоит рядом. В коридоре понимают, что положение изменилось и настало время действовать. Жестами убеждают парикмахера, хотя он не особенно склонен их слушать, войти в уборную и положить конец сцене.

Парикмахер (стучит и распахивает дверь). Мадам Коломба. Занавес сейчас подымут. Поправить прическу?

Коломба (сквозь слезы). О миленький Люсьен, обязательно! Должно быть, у меня ужасный вид.(Жюльен принюхивается к парикмахеру. Подозрительно вертится вокруг них, пока парикмахер причесывает Коломбу, а та улыбается ему в зеркало.) Вы просто ангел, миленький мой Люсьен. Вы хоть умеете делать женщин красивыми! Я плакала, посмотрите, какое у меня лицо.

Парикмахер. Можете смело плакать, мадам Коломба, все равно будете сиять как солнышко. Работать с вами одно удовольствие.

Коломба (вздыхает). Ах, какое счастье, что у меня есть вы, миленький мой Люсьен.

Жюльен. Скажите-ка, старина...

Парикмахер (оборачивается, держа гребенку в руке). Да, мсье Жюльен?

Жюльен. Скажите, неужели так долго поправить прическу?

Парикмахер. Зависит от обстоятельств...

Жюльен. Каких обстоятельств? И разве нельзя обойтись одной гребенкой? При чем здесь руки?

Парикмахер. А локоны, мсье Жюльен?

Жюльен. А ну, убирайтесь прочь! Убирайтесь немедленно, а то я вам устрою локоны. Да еще массаж сверх программы!

Парикмахер (оскорблен). Мсье Жюльен, я артист!

Жюльен. И я тоже! Уходите-ка. Через пять минут я вас найду, и мы с вами поговорим как артист с артистом. (Подталкивает его к двери, оборачивается и кричит.) Надеюсь, это все-таки не он?!

Коломба (безмятежно смотрится в зеркало). Кто «он», дорогой?

Жюльен. Твой любовник. От него воняет, и руки у него, как слизняки. Как ты можешь терпеть, чтобы он касался тебя? Отвечай, Коломба, а то я устрою скандал. Это он или нет? Впрочем, это было бы чересчур нелепо!

Коломба (выпрямляется и кричит). Ах, теперь я знаю, кто тебе писал. Это «З».

Жюльен. Вовсе не «З».

Коломба. Лжешь, ты солгал, что тебе писал мужчина, просто чтобы сбить меня с толку! Писала женщина. Если только можно назвать такую женщиной! Я видела, видела ее! Она как раз выходила из ресторана, когда мы туда входили. Противная потаскушка, спит со всеми подряд! Клянусь тебе, я скажу ей пару слов! Значит, вся эта драма из-за того, что я днем обедала с парикмахером?

Жюльен (подскакивает). Обедала с парикмахером?

Коломба. Но должна я есть или нет? Значит, ты требуешь, чтобы я во время твоего отсутствия постилась?

В коридоре раздосадованный парикмахер. Остальные потешаются над ним.

Жюльен. Этот цирюльник смеет приглашать тебя обедать, и ты соглашаешься? Хватит с меня. Его песенка спета. Я его убью. (Бежит к двери.)

Парикмахер быстро расталкивает толпу и прячется сзади.

Коломба (удерживает Жюльена). Ты просто глуп, мой милый. Он полный идиот, вульгарнейший тип, трех слов связать не умеет. Если бы я тебе изменила, я бы выбрала кого-нибудь получше... Дурачок! Ну же, дурачок! Будь благоразумным, мой маленький Жюльен. А тебе было бы приятно, если бы он трогал тебя своими руками?

Жюльен. Мне-то нет, но...

Коломба. Тогда почему же мне должно быть приятно? Слизняки! Я бы просто расхохоталась, если бы мне не хотелось так плакать! Слизняки, чуть влажные. (Хохочет, целует его.) Дурачок мой! Волосы еще куда ни шло, потому что он прекрасный мастер, но насчет всего прочего... Нет и нет! Я предпочитаю твои. (Берет его руки в свои, целует их.) Почему, вместо того чтобы ссориться со мной с первой же минуты, ты ни разу меня не обнял? (Бросается ему на грудь, сцепляет за своей спиной его руки, протягивает ему губы.)

Жюльен (слабым голосом). Но кто же тогда? Лучше скажи мне.

Коломба. Да никто, дурачок! Ты бредишь! Стой, я сейчас открою тебе свою тайну. Это ты! (Целует его.)

Он не противится. В коридоре общий вздох облегчения.

Жюльен (в ее объятиях). Я люблю тебя, Коломба, и я очень несчастен... Если ты сделала глупость, лучше скажи мне прямо... Ну, как-то вечером закружилась голова, ведь быть одной нелегко. Его я убью, а тебя прощу. Ты уйдешь из этого мерзкого театра, и мы снова будем счастливы.

Коломба. Но, дорогой мой, если бы я совершила этот скверный поступок, я не хотела бы, чтобы ты меня простил!.. Я была бы сама себе противна. И никогда, никогда не увиделась бы с тобой.

Жюльен (со стоном). Нет!

Коломба. Клянусь, что да. Я бы себе никогда этого не простила.

Жюльен. Нет! Я не мог бы потерять тебя! Лучше уж попытаться забыть прошлое, лишь бы все осталось по-прежнему. Нет, я не смог бы жить без тебя. Я был бы один в целом свете.

Коломба (ласкает его чуть рассеянно и вдруг с искренней нежностью). Бедный козленочек, на всех-то он нагоняет страх. И он самый-самый одинокий... А ведь ты добрый. Никогда я тебя ничем не огорчу. Всегда буду с тобой мила.

Жюльен (отдаваясь ее ласке, жалобно). Почему же тогда он зовет тебя кошечкой?

Коломба. Кто, родненький?

Жюльен. Этот болван...

Коломба. Дюбарта? (В коридоре ликование. Собравшиеся выталкивают вперед Дюбарта, который считает все это весьма дурным тоном.) Бедный Дюбарта! Он воображает себя неотразимым только на том основании, что тридцать лет назад был хорош собой. Вот он и ухаживает за мной и за всеми прочими.

Жюльен. Да как он смеет за тобой ухаживать? Он тебе в дедушки годится!

Коломба. Именно! Именно! Бедняжка он. Раз он ни на что больше не способен, пусть говорит что хочет. И «кошечка»! И «курочка»! И «девочка»! «Страсть сильное смерти!» «Я осужден на вечные муки!» «Я не сплю все ночи напролет!» В конечном счете все эти страсти сводятся к тому, что он погладит вам за кулисами локоток и едет себе домой, разбитый этим подвигом, снимает корсет, надевает шлепанцы; служанка потчует его целебным отваром, и он, нацепив усодержатели, храпит до следующего утра. И радуется еще, что ему хватает сил подняться в полдень; подкладывает в ботинки супинаторы и является за кулисы в своих длинных белых гетрах волочиться за дамами. А носит он их затем, чтобы скрыть мозоли. Ты представляешь меня рядом с этим чучелом; ведь у меня есть ты, совсем молоденький, хорошенький, нежный.