Большая книга ужасов – 50 - Русланова Марина - Страница 50

50

Лентяй уже открыл было рот, чтобы развить свой план по спасению ее сына, но тут шарахнула входная дверь, и через секунду Глеб нарисовался в дверном проеме кухни.

– Ма, у нас гости? – промурлыкал он, внимательно оглядывая присутствующих. – Фи, ма, а ты все пьешь, – ткнул он пальцем в сторону бутылки.

Светлана на появление сына отреагировала странно. Она села ровно, положила перед собой руки и уставилась в окно.

– Ну что, поговорим? – Глеб дернул к себе табуретку и уселся на нее. – Плохо выглядишь, Анжи! Не спится?

– Спится, – огрызнулась Анжи, отодвигаясь от сына писательницы вместе со стулом, а заодно как можно незаметнее поправляя на запястьях браслеты. – Причем каждый раз сны такие яркие снятся! Цветные!

Воробей вытащил из кармана травяную куклу и сжал в кулаке.

– Вы меня утомляете, – вдруг провыл Глеб, опираясь спиной о стену и запрокидывая голову. Казалось, он пытался выжать из себя чужеродную душу. – Я вас уничтожу!

Ба-бах! Дзинь, дзинь!

От резкого удара подпрыгнули все. Даже Светлана на секунду оторвала взгляд от окна и с удивлением оглянулась. Анжи подняла бубен над головой и со всей силой ударила по нему костяшками пальцев. Глеб свалился с табуретки и на четвереньках отполз в коридор.

– Прекрати! – завыл он. – Ты что, офонарела?!

Анжи потрясла бубном над головой, зазвенели металлические пластинки.

– Серый, дверь! – крикнула она, выхватывая у опешившего Воробья ватман. – Блюдце! Ремни снимайте! Не должно оставаться ничего, что связывает. – Она снова шарахнула в бубен. Светлана поморщилась, но ничего не сказала. – Ты забыл, что призраков надо пугать? – весело повернулась она к Серому. – Бери сковородку!

Джек потянулся к висевшим на стене сковородкам. Но его быстро опередил все сообразивший Лентяй. Он подхватил сковородку, вынул из ящика половник и со всей дури шарахнул им по чугунному дну. Звук получился не очень громкий, но какой-то вибрирующий. Из-за него Глеб, выползший в коридор, просто забился в припадке.

– Ага, не нравится! – Анжи придавила сворачивающийся ватман стаканами и бутылками, положила в центр перевернутое блюдце, по бокам установила несколько свечей – за окнами темнело, поэтому немного света им не помешало бы.

Снова по кухне разнеслось металлическое дрожание, а потом – кряк – половник сломался.

– Жги куклу! – крикнула Анжи застывшему Джеку.

– Открывай! – бился о дверь с той стороны Глеб и вдруг на громкой ноте запел:

Ай, люлю, ай, люлю, Ходит гусь по полю. Ты пройдись, пройдись, пройдись, Только волка берегись!

Воробей странно дернулся. Кукла в его руках дрогнула, не донесенная до пламени на несколько сантиметров. Потом она упала на ватман, Джек непонимающе огляделся. Анжи первой заметила его странное поведение.

– Держи его! – крикнула она Лентяю и рванула на себя стол, придвинутый к окну. – Быстро, сели! За руку его держи! Светлана, руку!

Писательница равнодушно проследила за передвижением мебели по ее кухне и протянула холодную вялую руку Анжи. За другую руку Анжи схватила пытавшегося вырваться Джека, напротив нее сел Лентяй с каменным выражением лица.

– Сосредоточились! – прошептала она и склонила голову. Дергавшаяся в ее левой руке ладонь Воробья мешала сконцентрироваться, но она задержала дыхание, вдохнув глубоко-глубоко, так глубоко, что даже мурашки по рукам побежали.

– Дух Ивана Сергеевича Тургенева, появись! – начала Анжи, и вдруг, как эхо, за ней повторила Светлана:

– Дух Ивана Сергеевича Тургенева, появись!

– Не выйдет, не выйдет! – вопил в коридоре Глеб и вдруг разразился страшным смехом. Он смеялся и всем телом бился о пол и стены. – «Бойтеся, зайчики, деда Мазая!» – прокричал он, путая всех классиков, вместе взятых.

Джек дернулся и засмеялся.

Анжи встретилась со спокойным взглядом Лентяя. Совершенно серьезно, четко проговаривая слова, он произнес:

– Дух Тургенева, появись!

– Не получится, не получится, – стонал под дверью Глеб.

Анжи всхлипнула. На глаза навернулись слезы, и она машинально подняла руку, чтобы смахнуть непрошеные капли. На секунду освободившийся Джек рванул к себе ватман.

– Пусти! – потянулся к нему Серый, но за секунду Воробей успел превратить до недавнего ровный лист в смятую кашу. Свечки опрокинулись. Травяная куколка подлетела в воздух, пламя скакнуло по ее высохшему платьицу. Запахло паленым. Глеб перестал биться и тоненько заскулил.

Светлана удивленно вздернула брови. Сброшенное с ватмана блюдце запрыгало, затанцевало на столе, а потом вдруг прижалось к нему, словно на него сверху надавили, и явственно поползло к Анжи.

– Пришел, – прошептала она, с обожанием глядя на вздернутое вверх донышко. На столе стали медленно проявляться буквы, до этого нарисованные на ватмане. – Ой, помогите нам, пожалуйста! – быстро зашептала она. – У нас тут ваш родственник хулиганит. Ну, вы о нем еще в «Бежином лугу» писали…

Блюдце шевельнулось. Неприятно заскрипел фарфоровый край о ламинированную поверхность.

– Да, – одними губами прочитала Анжи слово, около которого остановилось блюдце. Слезы градом покатились по ее щекам. В коридоре стало совсем тихо.

– Что вы здесь делаете? – раздался возмущенный голос.

Светлана стояла посреди кухни и удивленно разглядывала весь этот бардак – перевернутые табуретки, разбросанные сковородки, натекший со свеч парафин, чадящую солому, и главное – буквы, проступившие на столешнице и не исчезнувшие с уходом духа Тургенева. Не успела она повернуться к столу, как блюдце, до этого мирно лежавшее у слова «да», вдруг треснуло, словно на него кто-то наступил. В ту же секунду Воробей, прижимавший ватман к груди и с ненавистью озиравшийся по сторонам, глухо вздохнул и рухнул под стол.

– Глеб! – подскочила на своем месте Анжи и, гремя бубном, бросилась в коридор.

Глеб лежал на полу, вжавшись в плинтус, словно пытался втиснуться в узкую щель и уйти по проводам.

– Боже! Мальчик мой! Он без сознания? – кинулась к нему писательница. – Он ударился! Помогите мне его поднять!

Лентяй, склонившийся над Воробьем, нехотя поднялся.

– Если Тургенев забрал Лутовинова, то в Глеба должен вернуться его собственный дух, – растерянно пробормотал он.

– Если этот дух знает, что место освободилось, и если у него вообще осталась хоть какая-то связь с телом…

– Что вы стоите, – билась над сыном Светлана. – У него такие холодные руки! Он умер!

– Он не умер, он без сознания, – попыталась успокоить ее Анжи. – Серый! Хэллоуин! А если душа Глеба уйдет отсюда?

– Давай ее вызывать! – шагнул обратно в кухню Лентяй. – Она должна откликнуться на зов.

Под причитания Светланы Анжи с Серым вернулись в кухню. Но, сколько они ни звали, у них ничего не получилось. Блюдце не шевелилось. Дух Тургенева тоже больше не откликался.

Глава XI

Грань

Вернувшись домой, Анжи в сердцах едва не расколошматила приготовленную к 31 октября тыкву.

Это же надо было – так нарваться!

Приехавшие врачи констатировали, что у Глеба летаргический сон или глубокий обморок. Что среди школьников это стало распространенным недомоганием – слишком много им задают в школе, слишком сложные учебные программы, нервная система не справляется и иногда дает сбой.

Глеба увезли в больницу, а друзья отправились по домам. Воробей даже прощаться ни с кем не стал, так и побрел по темной улице, предварительно выбросив из кармана засушенный листок клевера.

– Дождь кончился, – вдруг произнес Лентяй и задрал голову.

Анжи тоже посмотрела вверх: в воздухе больше не чувствовалось влаги, в нем ощущался далекий отзвук лета.

Она заплакала. Вернее, даже не заплакала – слезы сами потекли по ее щекам, тело сотрясли неожиданные рыдания, она жалобно всхлипнула и тоже побежала прочь. Лентяй остался один. Он долго смотрел ей вслед, а потом опасливо оглянулся – нет ли поблизости патруля или милиции, потому что так поздно дети без родителей не могли находиться на улице, – и свернул во дворы. Ему еще предстояло разбираться с предками, которые тоже были отнюдь не в восторге, что с их сыном творятся такие странные дела.