Средина. Том 1 - Асеева Елена Александровна - Страница 65

— Родитель ведает, — и вовсе едва слышно дыхнул Вежды и немедля смолк…

Смолк… потому как Небо торопко переместил руку с его плеча и перстами прикрыл его губы. И сам тотчас замер, сомкнул очи и напряженно вслушался в витающие окрест него звуки. В венце его лучисто вспыхнула поместившаяся в середине красная звезда, почитай рдяно-пурпурным цветом, выпуская из себя алую легкую туманность, объявшую не только своим маревом Солнечную систему, но и голову Раса. Минуту спустя та алая морока медлительным, угловатым отростком влезла в ухо Зиждителя, вновь окрасив систему в голубоватые, желтоватые и зеленоватые полутона.

— Что? — негромко переспросил Вежды, узрев в неподвижности Раса, и в движении дымки над его головой, ведомое одним Богам.

— Все хорошо, — также тихонько отозвался Небо, и, отворив очи, по теплому взглянул на Димурга, убирая перста от его губ. — Повелел мне немедля прибыть к Нему. Вам успокоить мальчика, лечение поколь отложить, Крушеца поддержать. Если мальчик не станет тревожиться, видений не будет и вам с Седми не придется мучиться. Я вернусь скорей всего на дацане Седми или своем зинкурате. Тебе же Вежды Родитель велел исполнить обещанное, к моему возвращению.

— Обещанное? — непонятливо вопросил Димург, а после резко дернул головой, и опустил взор… понимая, что обещанное касается возвращения Отекной на маковку.

Небо степенно повернулся, при том его взгляд полюбовно прошелся по лицу юноши, каковому бесицы-трясавицы позволили открыть глаза и все также медленно, как делали в особенности Расы, направился к серебристой завесе, вмале сокрывшись в ней.

Яробор Живко уже вынырнул из клейкой жидкости, которая на удивление не стекла, а испарилась, и ее уровень несколько понизился, похоже большей частью всосавшись в дно самой кувшинки. И незамедлительно бесицы-трясавицы принялись смазывать буро-прозрачной мазью, выдавливаемой из серых бугорков расположенных на гладкой внешней поверхности люльки, кожу на мальчике, покрытую тонкими трещинками, теперь право молвить не кровоточащих, да прямо на глазах стягивающих свои края. Вежды вельми горестно проследив взором за пропавшим в завесе Небо, протяжно вздохнул. Теперь он не мог не исполнить, того, что пообещал Родителю через старшего Раса, а именно возвращения Отекной на маковку. Понеже Родитель уступал его просьбе и поколь направлял в Млечный Путь занамест Воителя Мора. Днесь Вежды не мог подвергнуть жизнь Яробора Живко, как когда-то желал, абы спасти Крушеца, гибели (хотя с тем волнение за удел Крушеца все еще его тревожил). Не мог не только потому как более не хотел идти против Родителя, но и потому, как узрев мальчика здесь… обок себя, уже не сумел бы дать указания своим созданиям его уничтожить, оставаясь по естеству вельми в том мягким Господом.

Клейкая жидкость степенно опускающаяся и впитывающаяся во внутренние стенки скорлупки не оставляла следов, своего оттока, вроде просачиваясь сквозь них. С иного прохода, что пропадал за поворотом, откуда дотоль выскочили сподручницы Трясцы-не-всипухи, явилась еще одна бесица-трясавица, черты лица которой, смотрелись несколько поведенными вправо, точно подвергшиеся судорге. Скорчея, как ее звали, принесла долгое серебристое сакхи, сандалии для мальчика и подала их Галдее. И уже вдвоем они одели усевшегося в люльке Яробора Живко, а Трясца-не-всипуха и Дутиха, между тем обули ему на ноги серебристые сандалии с загнутыми кверху носами, к тонкой подошве каковых крепились крученные ремешки, охватившие по кругу голень на три раза.

— Господин может идти, — доложила весьма нынче покладистая Трясца-не-всипуха, и протянула руку к юноше помогая ему подняться на ноги.

Яробор Живко неторопко испрямился, и все поколь находясь в люльке, глянул снизу вверх на Вежды да прерывисто всхлипнул.

— Ну, что ты мой дорогой, — благодушно протянул Димург и сам удивляясь, как раньше мог говорить с Седми об уничтожение этого, столь дорогого ему мальчика, да подхватив его на руки, крепко прижал к груди.

— Господин может идти сам, не надобно перегружаться и носить его. Вы сызнова утомитесь, Господь Вежды, — торопливо затарахтела не просто Трясца-не-всипуха, а и все остальные четыре бесицы-трясавицы, включая вновь явившуюся, обращаясь вслед неспешно уходящего из помещения Бога.

Глава двадцать восьмая

В зале маковки уже давно витала тишина. Она порой была нарушаема токмо глубоким выдохом Яробора Живко поместившегося в кресле подле Вежды. Мальчик не просто обнял Господа за левый бок. Широко раскидав свои малые ручонки, он, кажется, вжался в столь мощное в сравнении с ним тело Бога, словно страшась, что его оторвут от Димурга. Густоватые облака почти пепельного окраса медлительно перекатывали в ставшем сызнова фиолетовым своде боками. Они нежданно приобретали покатые выпуклости, вогнутости, аль не менее стремительно живописали на своей поверхности вороночные образования, в коих вроде в водокрути перемещались по коло серо-сизые, пухнущие полотнища. Те заверти отражались в зеркальных стенах и глади пола придавая им и вовсе переливчатость сияния, и чудилось иноредь зыркающему на них юноше выбрасывали ввысь вороночные сизо-серые пары.

Однако и сами облака, и находящиеся в зале Зиждители, и Яробор Живко хранили молчание. Седми по первому, встретивший Вежды и мальчика подле зеркальной стены залы, пытался обратить на себя внимание последнего, с тем огладив его голову и заговорив. Но когда юноша тягостно задрожал и туго всхлипнул, оставил в покое эту затею, и, перебросившись взволнованными репликами с Вежды, также как старший брат воссел в свое пышнотелое, смурное кресло.

Ярушка лишь какое-то время спустя смог успокоиться, а погодя осмыслить произошедшее с ним. Он вельми нуждался в объяснениях, но также сильно боялся спросить Богов о том, что его так знобило. Чувствуя, что как только он успокоится и получит объяснения, сразу покинет и эту огромную, пустую залу и такого, как оказалось, трепетно-дорогого ему Вежды…

Вернее Господа Вежды…

Юноша еще не раз повторил себе, что находится подле Богов, встряхивая себя теми словами, стараясь придать ими торжественность обстановке, но так и не смог. Потому как Димург, вельми трепетно прижимающий его левой рукой за спину и плечо, в том мягком касании передавал столько любви, что мальчик не мог осознать его божественность. Впрочем, весьма томимый невысказанностью и вопросами, он негромко протянул:

— А можно увидеть Господа Першего.

Вежды, как и Седми, допрежь застыло замерший в кресле немедля шевельнулся, и так как вопрос явно обращали к нему, ответил:

— Нет, мой дорогой мальчик, Першего здесь нет. — Он малость подумал, стараясь как можно мягче, ровнее и одновременно без волнений пояснить, и дополнил, — Перший находится достаточно далеко, и не сможет прибыть сюда… встретиться.

— Жаль, — юноша это всего-навсе прошептал и губы его обидчиво дернулись, ибо он припомнил сны, в которых Перший явственно общался… общался с ним в его прошлой жизни. — Я бы очень желал его увидеть, прикоснуться, — и Яробор Живко судорожно вздохнув, торопко прикрыл очи, так как склера в них нежданно зазолотилась, верно, так на молвь Вежды отреагировал Крушец.

— Не ты один, наш милый мальчик, — вставил в молвь Седми, абы также родственный лучице, желал общения с ее новой плотью… плотью существование которой, как и самого Крушеца, долгое время для него и брата было особо болезненной темой. — Не ты один желаешь узреть Першего, — однозначно он добавил это, чтобы снять волнение с Крушеца выплескивающееся особыми проблесками смаглого сияния на лицо и из головы мальчика.

— Ты, Седми, да? — зыркнув в сторону сидящего как раз напротив их кресла Бога, вопросил юноша. Рас изумленно кивнул, и было открыл рот, желая молвить, как Яробор Живко опережая его ответил, слегка высоким голосом, явно подражая Седми, — слышит. Отец мальчик вас слышит. Ты уверен, Седми? — последнее он уже произнес более низко, пытаясь воссоздать голос старшего Димурга. — Не мудрено догадаться кто ты… Ты, Бог, старший сын Небо. Покровитель животворенного огня, посредник меж Богами и людьми, выступающий в виде небесного посланца семиглавого крылатого, огненного пса, охраняющий посевы, извечно ведущий бой с хворями, болезнями каковые приносят на своих крыльях бесицы-трясавицы… Ты непримиримый и вечный противник Першего… Першего которого зовешь Отцом… И, что ж из того, что наплели люди, есть истина?