Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 41

Вот впереди показался двор Творинега, и Стейн вспомнил, как в первый вечер в Ладоге Велемила привела его сюда «воровать кур». И от этого воспоминания еще сильнее захотелось наконец увидеть ее лицо. Сколько надо будет ходить? Они ведь прошли не больше половины населенной полосы вдоль Волхова, составлявшей вик Альдейгью.

— Э, а это еще что такое? — вдруг заорал баяльник и с негодованием показал вперед копьем, на которое опирался. — Это что еще за варяги?

Возле Творинегова двора уже бушевала какая-то «стая». Такие же «волки», ряженные в шкуры и личины, такой же баяльник впереди и даже баяльница! Случалось, что разные «ветки» и «стаи» ходили по отдельности, каждая со своим вожаком, но Марена — Лютая Волчица была только одна, как одна может быть баяльница в Ладоге! А те негодяи деловито стучали палками по углам дома, одни изображали беглых навий, другие гонялись за ними по сугробам и, завалив, пытались загрызть и разорвать, волчица-Марена чертила пламенем факела оберегающие знаки на дверях и окнах дома — все, как делала Селянина «стая»!

— Бей варягов! — заорал вожак и побежал, путаясь в шкуре, на врага.

«Волки» с воем кинулись следом. Завидев их, те завопили еще пуще, и две стаи с дикими воплями столкнулись. И пошла потасовка. «Волки» гонялись друг за другом, норовя надавать тумаков противнику, сорвать с него личину, а самого закопать в снег; в ход шли палки, колотушки, кулаки и даже мешки с добычей. Сцепившиеся «хищники» катались по снегу и рвали друг на друге шкуры; крики, вой и вопли были слышны, наверное, до самого Ильмерь-озера. Хозяева высовывались из дома в жажде поглядеть на невиданное зрелище, но вид дерущихся оборотней в темноте был так страшен, что люди тут же прятались назад. Огненными звездами проносились в темном воздухе брошенные факелы, втыкались в снег и гасли. Две волчицы сцепились перед дверью и охаживали друг друга своими колотушками, стоя по колено в снегу и падая при попытке подойти поближе. Факелы чадили и гасли, а к тому же шкуры и личины на всех были одинаковые, так что «волки» из разных «стай» очень быстро перестали различать, где свои, а где чужие.

— Ко мне, други мои верные, братья мои лесные! — низким знакомым голосом вопил вожак одной из «стай», поставив ногу на тело второго вожака, наполовину зарытое в снег. — Идем дальше!

Уцелевшие «волки», подбирая растрепанные шкуры и выхватывая из снега свои орудия, поползли, похромали и побежали к нему. Каждый из них мог думать, что победил именно его вожак, да и как тут разобрать? «Убитые» остались, растерзанные и зарытые в снег, а победители подобрали мешки с полураздавленной добычей и, ликующе подвывая, тронулись к Дивинцу. Там уже лежал привезенный «волками» божич — огромное полено, целый ствол, избранный Святобором для возжигания священного огня, а вокруг толпились старейшины.

Стейн пошевелился и принялся барахтаться, пытаясь вылезти. В схватке его так приложили по голове чем-то тяжелым, что он, может, и не потерял сознания, но охоту воевать на некоторое время утратил. Сейчас он лежал, почти зарытый в снег, и каждой косточкой ощущал, что по нему прошлась, кажется, вся вражья «стая». Кто победил, он понятия не имел. Мерзкий холодный снег был везде — в рукавах, в чулках и за шиворотом. Лицо горело, одна рукавица куда-то делась, да поди ее теперь найди! Разве по весне всплывет… Вокруг еще кто-то шевелился, ругался и кашлял.

Что-то темное, похожее то ли на зверя, то ли на огромную черную птицу, присело рядом, взяло его за плечи и перевернуло.

— Ну, вот он ты наконец! — шепнул чей-то голос, и холодная маленькая рука скользнула по лицу, стряхивая снег с бровей и волос. — Живой?

Стейн схватил эту руку и сел. Кроме луны, никакого больше света не было, и в отблесках снега он различал лишь бесформенную фигуру, которая могла быть кем угодно. Но внутренний голос ему говорил: это она!

— Вставай! Не лежи, замерзнешь! — Она потянула его за собой, и Стейн наконец выкарабкался из снега, встал, пошатнулся, но устоял. Подвигал руками-ногами, разминаясь, убедился, что все в порядке, и понемногу пришел в себя.

— Как ты меня нашла? — хрипло спросил он. — Тебя не будут искать?

— Там Яромила! — Девушка коротко и беспокойно засмеялась. — Ее Велем уговорил. Он свою бывшую «стаю» собрал, пока никто не знает, что он вернулся, уговорил Яромилу с ними «волчицей» быть и пошел дурить Селяню. Ну, пойдем!

И потащила его за собой.

Пробравшись через истоптанный снег, где еще валялись палки, оторванные хвосты и брошенные личины, а то и их недавние хозяева, она свернула на какую-то тропинку, миновала еще несколько домов, спустилась ближе к Волхову. Тут им пришлось пробираться уже без тропинки, по колено в снегу. Стейн даже подумал, что Велемила ведет его на тот берег, но тут впереди показалось что-то темное — еще один домик, низкая земляная изба, от которой виднелась только крыша, тоже покрытая целыми сугробами. Здесь колядки петь явно не имела смысла: изба была пуста и необитаема.

Велемила скользнула вниз, к двери, навалилась на нее. Стейн хотел помочь, но дверь довольно легко поддалась, и они очутились в темных тесных сенях. Здесь уже можно было двигаться только на ощупь, но Велемила отлично знала, что тут где. Потянув внутреннюю дверь, она ввела Стейна в истобку, велела стоять на месте, что он и исполнил, поскольку не видел даже собственных рук. Впереди застучало, посыпались искры, одна из них выросла и окрепла, потом родился крошечный лепесток огонька — и Стейн наконец увидел сперва руку девушки, держащую тонкую лучину, потом слабый красноватый отсвет пал на лицо. Конечно, это была Велемила. И Стейну казалось, что он во сне видит это лицо, такое знакомое и какое-то новое после долгой разлуки, словно солнце, заново рождающееся из тьмы Бездны и освещающее собой изначальный мрак.

Велемила тем временем зажгла лучину в светце. Этого света было мало, чтобы толком оглядеться, но Стейн заметил рядом прялку с торчащей кудельной бородой. В избе, не топленной со вчерашнего дня, было прохладно, но все же гораздо теплее и суше, чем снаружи.

— Кто здесь живет, чей это дом? — спросил он.

— Никто. Это вдовы Родоумихи изба, да она в Ярилиной Горе засела, будто княгиня. А здесь теперь девичья беседа, мы собираемся с моей «стаей». Вот, Смолянка, крикса полуночная, ускакала вчера, «бороду» бросила. Я недоглядела, ну, сейчас тебе кикимора напрядет, мало не покажется!

Велемила ловко вытянула из кудели несколько толстых, неровных обрывков нити и повесила их на лопаску, а остатки ободрала и побросала на пол. Потом подняла глаза на Стейна. Возня с прялкой помогла ей слегка успокоиться: почему-то ее била дрожь и чуть ли не впервые в жизни она не знала, что сказать. Она очень хотела видеть Стеню, но теперь, когда увидела, не верила, что все это происходит на самом деле.

Он все еще стоял возле двери, и она едва угадывала его в темноте. Это был даже не он, Стейн сын Бергфинна, которого она так ждала, а какое-то новое существо, лесное, чуждое и пугающее. Она почти не различала его лица и видела только какой-то ворох полуразодранных шкур.

— Не бойся, иди сюда. — Она подошла, взяла его жесткую руку, еще прохладную после возни в снегу, и потянула за собой к лучине, усадила на лавку, в пятне света.

Теперь она наконец его разглядела. Он сильно изменился: лицо обросло светлой щетиной, отчего все черты стали как-то жестче и суровее, в глазах появилось что-то новое. Ушла привычная мягкость и приветливость, взгляд стал выжидающим и жестким. Отросшие волосы были собраны сзади в хвост, чтобы не лезли в глаза. Из леса вернулся не тот человек, который уходил. А может, он еще и не вернулся — ведь лес отпустил ловцов ненадолго, и даже сейчас, когда сам он сидел в этой избе, его душа оставалась во власти леса. Велемила знала об этом, но уж слишком она соскучилась по нему и не могла ждать до весны. А может, ей хотелось увидеть его именно таким.

— Ты вспоминал обо мне? — тихо спросила она.

Раньше ей о многом хотелось с ним поговорить, но сейчас она не могла придумать ни одного слова, которое не казалось бы неуместным и ненужным.