Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов - Страница 52

52

Нередко смычка Советской власти с крестьянством проникала в деревню какими-то окольными, патриархальными тропами, сторонясь широких трактов открытых передовой общественной теорией. Некий питерский рабочий-коммунист, он же судья народного суда одного из петроградских районов, побывав в родных местах Тверской губернии, был неприятно поражен тем, что некоторые местные ответработники запросто появляются на партийных собраниях под сильными винными парами. Далее, проведя там рождественские праздники, судья убедился, что вообще «вся волость пьянствует», хмельное готовили даже и те, кто по бедности получали хлеб от совдепа. Когда он возмутился и решил усовестить мужиков, говоря: «Что же вы делаете, мы в Питере голодаем, а вы здесь пьете пиво!», то услышал ответ: «А вы спросите председателей комитетов бедноты, зачем они варят пиво, потом спросите милицию, зачем она велит варить пиво и сама же выпивает у богатых крестьян?»[400].

Власть и ее подопечные суть сосуды сообщающиеся, убывало здесь, прибывало там, не проливалось ни капли. Широко пропагандируемая борьба со злом зачастую проводилась по примеру из Козловского уезда, что в Тамбовской губернии. В некоем селе Машково было зарегистрировано заурядное дело – члены местной комячейки отобрали у самогонщиков две бочки самогона. На уездной партконференции, на взволновавший аудиторию вопрос о судьбе этих бочек, докладчик от ячейки нисколько не смущаясь, ответил: «Когда отобрали эти две бочки вина, то задумались, что с ними делать? Выпить? Ну и выпили». «Интереснее всего, – гласит сводка аппарата Цека, составленная по материалам с мест, – что конференция никак не отреагировала на это обстоятельство, а просто перешла к другому докладу»[401].

Это обидная неправда, что присутствующие никак не отреагировали на доклад коллеги, просто лист мышиной канцелярской бумаги плохой проводник эмоционального электричества на расстоянии. Всем известно, что вернее судить не по словам, а по делам. А подобными делами, фактами тогда пестрели многие отчеты и сводки из советской глубинки, какими радовала родной Цека тамбовская парторганизация. «Тамбовская городская организация находится в полном развале, по всей губернии развито сильнейшее пьянство», – отмечалось в обзоре за апрель 1919 года[402]. В частности из Шацкого уезда имелось известие, что отношение населения к советской власти озлобленное, что объясняется тем пьянством и безобразиями, которые проделывали советские работники. Например, существовала так называемая «советская яма» – публичный дом, где советские работники пьянствовали и развратничали. «Теперь сидят в тюрьме», – назидательно гласил документ[403].

Думается, что в данном случае партийные информаторы в педагогических целях несколько погрешили против истины. Сознательное население не могло быть недовольным увеселениями руководства как таковыми, ропот мог возникнуть лишь в том случае, если от того сильно страдало попечительство о нуждах народных низов. Косвенным свидетельством тому может служить противоположный пример из Петроградской губернии. Здесь из одного навета, сделанного в январе девятнадцатого года, можно узнать, что свирская парторганизация якобы «неправильно понимает свои задачи», а именно, «заботится о закупке водки для своих членов»[404]. Более близкие к очагам просвещения петроградцы, наверное, думали так: суд скорый не всегда суд правый, что правильно или неправильно может рассудить лишь история, – и оказались дальновиднее – в Тамбовской губернии было восстание, а в Петроградской – нет.

В так называемой «стрекопытовщине» – известном мятеже красноармейцев 2-ой бригады 8-й стрелковой дивизии, вспыхнувшем в марте 1919 года в Гомеле, думается, немалую роль сыграло особое зелье местного производства. Снабжение частей было поставлено отвратительно, красноармейцы жили на половинном пайке непонятного хлеба, от которого случались массовые заболевания. В то же время по соседству с казармой процветали базары, полные всякой снеди, булочные и кондитерские с пирожными. Каков тут мог быть выход, если к тому же, как писал комиссар бригады, «солдаты имели полную возможность напиться допьяна, так как спиртные напитки и еще какую-то жидкость, называемую «медком», от которой люди делаются почти сумасшедшими, достать было очень легко»[405]. Любопытно, что, перед тем как взбунтоваться самой, 2-ая бригада отличилась в подавлении мятежа 153 полка, а затем, в свою очередь, была разбита подступившими свежими советскими частями.

Причудливые гримасы гражданской войны: крестьяне бунтовали, их усмиряли и мобилизовывали в армию, где они сами добросовестно участвовали в расправе над мятежами, затем вновь начинали бунтовать и вновь подавлялись свежими частями, спешившими в свой черед им на смену. Ясно, что в объяснении такой чертовщины, научному анализу в первую очередь подлежат не социальные противоречия и классовая борьба, а химический состав этого самого «медка».

Живейший интерес к частной и общественной жизни советского аппарата проявляли не только ревнители партийной дисциплины, но и органы. Достаточно наугад ознакомиться с конфиденциальной сводкой секретного отдела ВЧК о положении дел в стране за любую неделю, чтобы через сообщение об очередном контрреволюционном выступлении наткнуться приблизительно не следующее: Полтавская губерния, гоголевские места, Миргород: «Некоторые ответственные работники на глазах всего народа ведут нетрезвую жизнь». Та же губерния, те же литературные места, Хорол: «Пьянство и разгул дошли до невероятных размеров, пьянствует железнодорожная охрана, пьянствуют совработники. Водка чуть ли не открыто продается по 40 рублей бутылка»[406].

Теми же сюжетами пронизана и информационная продукция отделов военной цензуры РВСР. В отрывке, скопированном в марте 1920 года из частного письма из Уфимской губернии находим следующее: «В каждой деревне у нас черт знает что, прямо становится невыносимо. В каждом доме самогон, муки переводят много, а несчастные люди мрут с голода»[407].

Много говорилось и писалось о жестокостях гражданской войны, о бесчисленных жертвах красного и белого террора. Как правило, в этом случае указывают на классовую доктрину одних и жажду мести других, наконец, списывают многое на ожесточение сердец и огрубление нравов многолетней человеческой бойней, но как-то упускают из виду то, что в компании с комиссарами, офицерами, солдатами и казаками свирепствовал еще один непременный участник событий – зеленый змий. Вот краткое описание одним непьющим коммунистом деятельности карательного отряда в Крестецком уезде Новгородской губернии:

В июне 1919 года отряд из 40 красноармейцев и 12 коммунистов отправился в Рахинскую волость, где отмечались выступления дезертиров. «Вот тут-то и начали происходить возмутительные дикие оргии. Командир роты тов. Яшинский, комиссар Иванов, член крестецкого ревкома Бутин, имевший неограниченные полномочия по расстрелу граждан, оказались с места пьяными. Начались расстрелы попадавшихся по пути добровольно являвшихся дезертиров без определения в некоторых случаях существенной вины. Остановившись проездом в селе Старое Рахино, наши руководители в полном смысле слова превратились в пьяных бандитов. К сему прибавился еще пьяный до бессознания фельдшер красноармейской роты тов. Фомкин, который кричал: «Нужно всех расстрелять!», а сам даже винтовку оставил на подводе. Бутин требовал в квартире (где телеграфа вообще не существовало) вызвать по телеграфу Новгород, комиссар Иванов сидя за столом блевал…» Далее следует рассказ о том, как кто-то из этих товарищей пытался в упор стрелять в одного задержанного, да промахнулся и т. п. [408]

вернуться

400

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.63. Л.4.

вернуться

401

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.5. Л.76.

вернуться

402

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.5. Л.101.

вернуться

403

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.5. Л.98.

вернуться

404

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.63. Л.2.

вернуться

405

РГАСПИ. Ф.17. Оп.84. Д.17. Л.39 об.

вернуться

406

РГАСПИ. Ф.17. Оп.66. Д.68. Л.39, 39об. (Информационная сводка СО ВЧК за время с 1 по 8 августа 1919 г.)

вернуться

407

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.453. Л.88.

вернуться

408

РГАСПИ. Ф.17. Оп.65. Д.52. Л.74.