Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов - Страница 83

83

Весной 1943 года, когда ГКО и Сталин вновь озаботились проблемой регламентации водочной раздачи в войсках, объемы потребления выглядели следующим образом [663]:

Лимит расхода водки для войсковых частей действующей армии на апрель 1943 года

Как видим, речь идет о громадных объемах расхода сорокаградусного алкоголя ежемесячно. Можно предположить, что многочисленные нарушения постановлений и приказов, а также, возможно, воровство и злоупотребления потребовали изменений в регламентации снабжения и распределения водки в войсках. В том же апреле председатель ГКО Сталин опять вернулся к алкогольному вопросу. 30 апреля 1943 года он подписал постановление «О порядке выдачи водки войскам действующей армии».

Первый пункт полностью скопирован с решения 11 мая 1942 года: «1. Прекратить с 13 мая 1943 года массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии». Пункт № 2 был посвящен укреплению дисциплины и назначению ответственных за нее: «Дачу водки по 100 грамм в сутки на человека производить военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции, причем определение того, каким именно армиям и соединениям выдавать водку, возлагается на Военные Советы фронтов и отдельных армий». Фраза со слов «каким именно» и до конца предложения принадлежит, опять-таки, не кому-нибудь, а непосредственно Сталину[664].

Осенью 1943 года, уже после Курской битвы и в условиях явственно обозначившегося перелома в ходе Великой Отечественной войны, Сталин решил вновь вернуться к вопросу о распределении «боевого» напитка в войсках Красной Армии. 23 октября

1943 года он подтвердил ставшие уже привычными нормы отпуска алкоголя. Однако на сей раз в число «легитимных» потребителей впервые попали части НКВД и железнодорожные войска, которые «освоили» с 25 ноября по 31 декабря 1943 года водки столько же, сколько весь Северо-Кавказский фронт. Изменения коснулись также проблем сдачи стеклотары и восстановления стратегических объектов тыла – водочных заводов. Сталин запретил «стекольным заводам Наркомлегпрома СССР и РСФСР производить продажу монопольной посуды другим организациям, помимо водочной промышленности Главспирта Наркомпищепрома СССР». Управление продовольственного снабжения Красной армии было обязано обеспечить в 45-дневный срок «возврат на водочные заводы с момента отгрузки водки не менее 50 % стеклянной посуды и не менее 80 % бочковой тары».

По секретным приложениям к постановлениям Государ – ственного комитета обороны можно зафиксировать, что пили в Красной армии на всех этапах войны, причем одинаково много. В 1942 году за декабрь было выпито 5 млн 691 тыс. литров водки, за тот же месяц 1943 года – 5 млн 665 тыс. литров [665].

Такова официальная история водки как «оружия победы». Однако реальная живая история военной повседневности дает нам представление о многообразных практиках «боевого применения» сорокоградусной. И здесь лучшим источником являются воспоминания ветеранов войны.

Военные байки

Проблема «война и алкоголь» родила и продолжает рождать своеобразный фронтовой фольклор. В нем, в частности, находится место для юмористического взгляда на боевые солдатские будни: «Один ветеран-фронтовик рассказал в Калининграде любопытную историю. В канун нового, 1943, года штрафной роте, где он служил, выдали для согрева по 100 граммов водки. – Лучше бы не давали, – вздохнул фронтовик, – потому что действительно стало и теплее, и на душе веселее. Да еще Новый год! «А не послать ли нам гонца?» – задумался командир, переглянувшись со своими отчаянными солдатами. И послали. Бывшего вора-рецидивиста. Тот умудрился незаметно для немцев (окопы которых были в сотне метров перед позициями штрафроты) по снегу добраться до фашистской траншеи и вбить в бруствер колышек с зарубкой для веревки. Получилось что-то вроде блока. Когда гонец вернулся, к веревке привязали валенок и фанерную дощечку с надписью: «Мы вам валенки, вы нам – шнапс». Через колышек-блок с помощью веревки отправили посылку немцам и стали ждать. Вскоре с той стороны приехала бутылка. Ушел к врагу и второй валенок… В общем, немцам «для сугреву» нужнее были валенки, а нашим – шнапс. Разулась вся штрафная рота.

И тут, как предписывал план партполитработы, штрафников пришел поздравлять с Новым годом высокопоставленный генерал. От увиденной картины он обомлел. Пьяные, разрумянившиеся штрафники спали вповалку на дне окопов – в ботинках с обмотками. В тридцатиградусный мороз! Перегарный дух плыл над траншеей… Речь генерала была короткой и эмоциональной. Немедленный расстрел изменникам Родины, вступившим в сговор с врагом, был самой слабой угрозой. Переведя дух после нескольких связок матюгов, генерал чуть успокоился и сказал: «Мне еще поздравлять ваших соседей справа. У вас есть полчаса, чтоб вернуть валенки». – И генерал, посмотрев на часы, со свитой удалился. Отчаянные бывшие бандиты с невыветрившимся хмелем в головах молча, без криков «ура» пошли на немцев. Без единого выстрела, с ножами в руках заняли окопы врага, некоторых прирезали, остальным набили морды и обезоружили. Забрали валенки, оставшийся шнапс, опохмелились и вскоре задорно стояли в строю перед генералом, сбивая его с ног ветром перегара. «Вот теперь я вижу перед собой настоящих бойцов Красной Армии!» – начал поздравительную плановую новогоднюю речь начальник»[666].

Между тем, война ежедневно давала примеры как мужества и героизма, так и величайшего сострадания. Своеобразным образом водка вмешивалась в формирование на войне так называемого «образа врага» – неотъемлемой части «психологии комбатанта». В каких-то случаях она могла его смягчить или затуманить, в других – вызывала большее озлобление по отношению к захватчикам. В эпизодах, связанных с «наркомовскими 100 граммами», отражаются и эти важнейшие стороны жизни людей на фронте. В 1999–2000 годах в русскоязычной монреальской газете «Место встречи» печатались воспоминания Надежды Матвеевны Оцеп. Двадцатилетней девчонкой, только что получившей диплом врача, она ушла на фронт и прошла всю войну с медсанбатами и полевыми госпиталями. В Канаде много русских, и эти воспоминания читали взахлеб, передавали из рук в руки, дошли они и до Москвы. Вот какой эпизод из жизни фронтового госпиталя, в частности, описывает Н.М. Оцеп: «Продвижение по белорусской земле не было триумфальным шествием. Бои шли тяжелые, но настроение было боевое, вера в победу незыблемая. Все менялось. Навстречу нам шли немецкие военнопленные, таща на себе грязные, рваные тяжелые шинели, набухшие от сырости, с трудом передвигая по грязи отяжелевшие, отекшие, натруженные, а позднее обмороженные ноги. Измученные, изможденные, обросшие щетиной лица, безнадежность, безразличие и тоска во взгляде, грязные повязки со следами крови – все это вызывало у нас, медиков, не столько ненависть, сколько жалость к страдающим людям. Вспоминается такой случай. Среди наших раненых оказался совсем юный немецкий летчик, катапультировавшийся со сбитого горящего самолета. У него были множественные тяжелые ожоги ног и рук. Ни есть, ни передвигаться самостоятельно он не мог. Раненые бойцы, еще ошалевшие, не остывшие от возбуждения боя и подогретые 100 граммами «наркомовской» водки, встретили немца «в штыки», и только вмешательство военных фельдшеров остудило накалявшиеся страсти и предотвратило возможную беду. Мы долго не выходили из операционной палатки, а когда вышли, увидели незабываемую картину – раненые кормили (!) летчика супом и говорили какие-то успокаивающие слова. Ненависть сменилась жалостью»[667].

вернуться

663

Такала И.Р. Указ. соч. С. 247.

вернуться

664

Бабиченко Д., Сидоров Н. Указ. соч.

вернуться

665

Бабиченко Д., Сидоров Н. Указ. соч.

вернуться

666

Тютюнник С. Война и водка. Градус «боевых» потерь // Донбасс. 2000. 10 февраля. № 26.

вернуться

667

Знание – сила. 2001. № 6.