Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов - Страница 96

Дни шахтера, рыбака, строителя, Военно-морского флота, Военно-воздушных сил – все без исключения становилось поводом для официальных торжеств-выпивок. Главное, что сплачивало людей в эти дни, – всевозможные застолья. А выпивки 1970-х годов без какого-либо повода вообще не поддавались учету, это был, по Хемингуэю, «праздник, который всегда с тобой». Атмосфера праздников навязывалась – демонстрации, салюты. До середины 1960-х годов поддерживалась торжественная атмосфера выборов. Для большинства людей трезвость не была ценностью, преимуществом перед пьянством. Нигде не ощущалось всеобщего осуждения и презрения к пьяницам. Такова была обстановка в обществе.

Стремление определенной части населения городов проводить свой досуг в кафе, барах, ресторанах, эстетизация быта с помощью изысканно сервированных застолий с потреблением дорогих, качественных напитков были внешним проявлением культурно-развлекательной функции алкогольного потребления. В этом случае алкогольное потребление было формой времяпрепровождения, стержнем многих неформальных групп. Недаром метким словом «собутыльники» люди окрестили те случайные компании, которые распадались тотчас же, как только спиртное теряло свое организационное значение. Алкогольные отношения, возникшие в этих группах, были определенной нормативной субкультурой, функционирующей по своим законам.

Самыми знаменитыми пивными в Москве в 1970-е годы были бар «Жигули» на Калининском проспекте и бар «Яма» в Столешниковом переулке. Очереди в них выстраивались на несколько часов, но все равно многие с ностальгией их вспоминают. Первое, на что невольно обращал внимание вошедший в пивной зал «Яма», это сильный шум от более громких и экспрессивных, чем обычно, разговоров. Вечером, в конце рабочего дня, когда в иных местах становилось тише и естественное утомление делало людей более спокойными, в пивном зале было так же шумно, как на оживленной улице с интенсивным автомобильным движением. Второе – это своеобразный эмоциональный фон, который вовсе не был, как принято было думать, только беспечным весельем. Напротив, можно было заметить и высокомерные, и грустные, и мрачные, и торжественные лица и услышать соответствующие разговоры. Типичными были не определенные, специфические эмоции, а избыточные разнообразные эмоции, в проявлении которых часто была нарочитость, роднящая обстановку с театральным представлением. Кричащие мужчины, плачущие мужчины, целующиеся мужчины не казались здесь необычным явлением. Звучали, в сущности, сплошные монологи, иногда произносимые одновременно обоими, а то и несколькими собеседниками. Возможность получать удовлетворение, говоря в пустоту, не требовала значительной степени опьянения. Агрессивность была довольно частым явлением в пивной. Посетителей раздражали требования персонала соблюдать чистоту или бродящий между столами алкоголик, который выпрашивает глоток водки или допивает пиво из оставленных кружек. Такие алкоголики со следами побоев на лице были больше похожи на персонажей повести Гоголя «Вий», чем на человеческие существа, они подвергались насмешкам и оскорблениям посетителей. Многие москвичи с удовольствием вспоминают пивные ларьки в парках и на улицах Москвы в 1970-е годы. Они потихоньку превращались в своеобразные клубы. По выходным дням кого здесь только не было: инженеры и студенты, ученые и рабочие. Обстановка их ставила на «одну доску». Свои порядки по части общения были и в пивной. Обязательно встретишь там знакомого, поздороваешься. Спокойно можно поговорить с соседом. Захочешь помолчать – тоже никто не обидится. Совсем не обязательно кланяться, кивать, приветствовать друг друга. В пивных людям удавалось сохранить маленький заповедник свободы. Рестораны же в советском обществе были самыми злачными местами. Достаточно посмотреть знаменитый мультфильм «Шпионские страсти», чтобы понять, что в ресторанах околачивались только морально неустойчивые типы, из которых вербовали шпионов…

На «сервировку» мало кто обращал внимание – дефицит диктовал условия. Это было на руку тем, кто «случайно» не доливал, не довешивал. Некоторые любители пива шли в те кинотеатры, где оно продавалось в буфете. Про кино, конечно, забывали, оставаясь в буфете до конца сеанса. В последние годы застоя появилось большое количество забегаловок, где наливали рюмку водки с обязательным бутербродом. Эти рюмочные выглядели более презентабельными, чем пивные, и пьяных в них увидеть можно было реже. Однако вскоре и это начинание как-то угасло.

В то время, чтобы купить бутылку ночью, надо было либо изловить таксиста и заплатить ему две-три цены, либо уговорить швейцара в ресторане – за те же деньги. Как тут не вспомнить Веничку Ерофеева: «О блаженнейшее время в жизни моего народа – время от открытия и до закрытия магазинов!»[745] Пили люди, как пояснял известный романс, «от радости и скуки». Пьянство было тотальной обороной и, вместе с тем, абсолютным слиянием с окружающей действительностью.

Водка как национальный напиток не имела никакой конкуренции по потреблению среди других напитков. Это связано с тем, что пиво в сельской местности было труднодоступно. Бары и ларьки были привилегией больших городов, где имелись пивные заводы. Необходимо отметить, что в советские и особенно «застойные» годы водка утратила свое гастрономическое значение тех далеких времен, когда она была неотделима от хорошей закуски. Официальные ограничения продажи водки и дефицит многих продуктов привели к тому, что водку как следует не закусывали, изменились кулинарные обычаи. Постепенно к 1970-м годам из русского меню исчезли характерные блюда национальной кухни. Для советских людей водка стала иметь значение только как средство опьянения. Это не могло не привести к бескультурному ее употреблению.

Винные запасы в брежневское время делать не привыкли. Все приучились пить до дна бутылки, в крайнем случае, оставляя глоток на утреннюю опохмелку. Многие очень быстро поняли, что 7 ноября и 9 мая можно было «надраться» что есть мочи – в эти дни в вытрезвители не забирали. Появился своеобразный алкогольный жаргон. Напитки называли человеческими именами: политуру – Полиной Ивановной, клей БФ – Борисом Федоровичем, вермут – Верой Михайловной и т. п. Во дворах известная часть мужчин, тех, кого при всем желании не сочтешь домоседами, по вечерам, а в выходные дни от темна до темна, азартно «забивали козла», время от времени бегая в магазин, чтобы раздавить бутылочку на троих. Правда, после строгого правительственного Указа, ограничившего пьянство, забегаловки позакрывали, а водку после семи достать стало невозможно. Однако истинные любители «зеленого змия» каким-то образом устраивались: то тут, то там можно было увидеть воровато озирающуюся троицу с оттопыренными карманами.

Продажа водки при Брежневе производилась с 11 часов утра до 19 часов вечера. Для большинства мужского населения «11 часов» означало открытие винных отделов. В Москве, а потом и в других местах это время стали называть «час Волка». Для не-москвичей выражение это было труднообъяснимым: ровно в 11 утра в одном из окошек на часах Театра кукол Образцова на Садовом кольце появлялся зубастый волк. С 1971 года этот волк радовал не только детей с родителями у театра, но и всех бегущих к открывающимся дверям винных магазинов.

Одним из парадоксов постановления 1972 года о борьбе с пьянством было причисление пива, наряду с квасом и минеральными водами, к безалкогольным напиткам. К московской Олимпиаде открыли огромное количество совершенно одинаковых павильонов общепита, в которых пиво текло рекой. Значительно расширились пивоваренные заводы, особенно Москворецкий. Во время Олимпиады-80 опасно было пить в парках, на стройках, в подворотнях, даже в туалетах. Однако московские пьяницы не изменили привычке к постоянному риску.

В 1980 году в Москве пооткрывали многие ранее закрытые бани. Обычно пиво туда приносили с собой. Затем к пиву стали добавлять водку и закуску. Перед кассами бань стояли очереди, особенно 31 декабря. В бане все чаще устраивались многочасовые застолья в простынях, а укреплению этого обычая помог переход на раздельные кабинки в предбанниках. Бани подорожали с 10 копеек до 80 копеек, однако их популярность от этого не уменьшилась. Попасть в баню было иногда не легче, чем в театр.

745

Ерофеев В. В. Москва – Петушки. М., 1989. С. 32.