Феноменология духа (др. изд.) - Гегель Георг Вильгельм Фридрих - Страница 104

Указанный первый опыт и этот постулат — не единственный постулат, а открывает для себя целый круг постулатов. Именно природа есть не только этот совершенно свободный внешний модус, в котором, как в чистом предмете, сознание должно было бы реализовать свою цель. Сознанию самому по существу присуще быть таким сознанием, для которого есть это другое свободное действительное, т. е. оно само есть нечто случайное и природное. Эта природа, которая для него есть его природа, есть чувственность, которая в формах проявления воли, в виде побуждений и склонностей, имеет для себя собственную определенную существенность или единичные цели и, следовательно, противоположна чистой воле и ее чистым целям. Но в противоположность этому противоположению сущность для чистого сознания есть, напротив, соотношение чувственности с ним, ее абсолютное единство с ним. Оба, чистое мышление и чувственность сознания, суть в себе одно сознание, и чистое мышление есть именно то, для которого и в котором существует чистое единство; но для него как сознания существует эта противоположность его самого и побуждений. В этом конфликте разума и чувственности для разума сущность состоит в том, чтобы конфликт разрешился и чтобы в результате получилось то единство обоих, которое есть не упомянутое первоначальное единство, состоящее в том, что оба суть в одном индивиде, а такое единство, которое проистекает из ставшей уже известной противоположности обоих. Лишь такое единство есть действительная моральность, ибо в нем содержится противоположность, благодаря которой самость есть сознание, или лишь она есть действительное, и на деле самость и в то же время всеобщее; иными словами, в этом выражено то опосредствование, которое, как мы видели, существенно для моральности. Так как из этих двух моментов противоположности чувственность есть просто инобытие или негативное, а чистое мышление о долге есть сущность, в которой ни от чего нельзя отказаться, то, по-видимому, полученное единство может быть осуществлено только путем снятия чувственности. Но так как чувственность сама есть момент этого становления, момент действительности, то для обозначения единства придется прежде всего довольствоваться выражением, что чувственность находится в соответствии с моральностью. — Это единство есть равным образом постулированное бытие, у него нет наличного бытия; ибо то, что имеет наличное бытие, есть сознание, или противоположность чувственности и чистого сознания. Но в то же время это единство не есть некоторое в-себе[-бытие], подобно первому постулату, в котором одну сторону составляет свободная природа, и гармония ее с моральным сознанием находится поэтому вне этого сознания; здесь природа есть та природа, которая имеется в нем самом, и здесь все дело — в моральности как таковой, в гармонии, которая есть собственная гармония действующей самости; сознание поэтому само должно осуществить ее и всегда должно прогрессировать в моральности. Но завершение этого прогресса должно отодвигаться до бесконечности, ибо если бы завершение это действительно наступило, то моральное сознание сняло бы себя. Ибо моральность есть моральное сознание лишь как негативная сущность, для чистого долга которой чувственность имеет только некоторое негативное значение, есть только несоответствие. Но в гармонии исчезает моральность как сознание или ее действительность, подобно тому как в моральном сознании или действительности исчезает ее гармония. Поэтому действительно достигнуть завершения нельзя, а можно только мыслить его как абсолютную задачу, т. е. как такую, которая так и остается задачей. В то же время, однако, ее содержание следует мыслить как такое, которое должно было бы просто быть и не оставаться задачей; допустим, что в этой предельной цели сознание представляют себе совершенно снятым, либо не снятым; как, собственно говоря, быть в таком случае, этого нельзя уже отчетливо различить в темной дали бесконечности, куда именно вследствие этого нужно отодвинуть достижение предельной цели. Собственно, следовало бы сказать, что нет надобности интересоваться определенным представлением и нет надобности доискиваться его, потому что это ведет к противоречиям — к противоречию задачи, которая должна оставаться задачей и все же должна быть выполнена, к противоречию моральности, которая более не должна быть сознанием, не должна быть действительной. Но от того соображения, что завершенная моральность содержит противоречие, пострадала бы святость моральной существенности, и абсолютный долг показался бы чем-то недействительным.

Первым постулатом была гармония моральности и предметной природы, конечная цель мира; вторым — гармония моральности и чувственной воли, конечная цель самосознания как такового; первый постулат, следовательно, есть гармония в форме в-себе-бытия, второй — в форме для-себя-бытия. Связывает же обе эти мысленные крайние конечные цели движение самого совершения действительных поступков как посредствующее звено. Они суть гармонии, моменты которых в своей абстрактной различенности еще не превратились в предметы; это совершается в действительности, где стороны в собственном сознании выступают каждая как другая сторона другой. Возникающие в силу этого постулаты, подобно тому как прежде они содержали только разделенные гармонии, в себе сущие и для себя сущие, теперь содержат гармонии в-себе- и для-себя-сущие.

2. Божественный законодатель и несовершенное моральное самосознание

Моральное сознание как простое знание и желание чистого долга соотнесено в поступках с предметом, противоположным простоте этого сознания, с действительностью многообразного случая, и в силу этого обладает многообразным моральным отношением. Здесь возникает по содержанию много законов вообще, а по форме — противоречивые силы знающего сознания и бессознательного. — Что касается прежде всего многих обязанностей, то для морального сознания вообще значение в них имеет только чистый долг; многие обязанности как многие суть определенные обязанности и как таковые они поэтому для морального сознания не составляют ничего святого. Но в то же время, будучи необходимыми благодаря понятию совершения поступков, которое заключает в себе многообразную действительность и поэтому — многообразное моральное отношение, они должны рассматриваться как в себе и для себя сущие. Так как, далее, они могут быть только в одном моральном сознании, то они суть в то же время в некотором ином сознании, а не в том, для которого только чистый долг как чистый есть в себе и для себя и священный.

Итак, постулировано, что есть некоторое иное сознание, которое освящает их или которое знает и желает их как обязанности. Первое сознание содержит чистый долг безразлично ко всякому определенному содержанию, и долг есть лишь это равнодушие к содержанию. Но другое сознание заключает в себе столь же существенное отношение к поступкам и необходимость определенного содержания; так как для него обязанности имеют значение как определенные обязанности, то тем самым для него содержание как таковое столь же существенно, как и форма, в силу которой содержание есть долг. Это сознание, следовательно, есть такое сознание, в котором всеобщее и особенное составляют одно, его понятие, стало быть, то же, что понятие гармонии моральности и счастья. Ибо эта противоположность в такой же мере выражает отделение равного себе самому морального сознания от действительности, которая как многоразличное бытие вступает в конфликт с простой сущностью долга. Но если первый постулат выражает лишь сущую гармонию моральности и природы, потому что природа в нем есть это негативное самосознания, момент бытия, то теперь, напротив, это в-себе[-бытие] по существу установлено как сознание. Ибо сущее имеет теперь форму содержания долга, или: оно есть определенность в определенном долге. В-себе[-бытие], следовательно, есть единство таких существенностей, которые, будучи простыми, суть существенности мышления и потому суть только в одном сознании. Это последнее, таким образом, отныне — некий господин и властелин мира, который создает гармонию моральности и счастья и в то же время освещает обязанности в их множественности. Последнее обстоятельство означает лишь, что для сознания чистого долга непосредственно не может быть священным определенный долг; но так как определенный долг в равной мере необходим для совершения действительных поступков, которое есть определенное действование, то его необходимость относится не к указанному сознанию, а к некоторому иному сознанию, которое тем самым есть опосредствующее сознание определенного и чистого долга и является основанием того, что первый также обладает значимостью.