Феноменология духа (др. изд.) - Гегель Георг Вильгельм Фридрих - Страница 107

2. Растворение моральности в не-моральности

От этого результата сознание в своем противоречивом движении должно двигаться дальше и необходимо должно опять переставить снятие моральных поступков. Моральность есть в-себе[-бытие]; дабы она имела место, конечная цель мира не может быть осуществлена; моральное сознание должно быть для себя и должно застать противоположную ему природу. Но оно в самом себе должно быть завершено. Это ведет ко второму постулату гармонии между ним и природой, которая имеется непосредственно в нем, [т. е.] чувственностью. Моральное самосознание выставляет свою цель как чистую, независимую от склонностей и побуждений, так что эта цель внутри себя уничтожила цели чувственности. — Однако это «выставленное» снятие чувственной сущности оно опять переставляет. Моральное самосознание совершает поступки, претворяет свою цель в действительность, а обладающая самосознанием чувственность, которая подлежит снятию, есть как раз этот средний термин между чистым сознанием и действительностью, она есть орудие чистого сознания для претворения его в действительность, или орган, и то, что называется побуждением, склонностью. Оно, следовательно, не придает серьезного значения снятию склонностей и побуждений, ибо именно они суть самосознание, претворяющее себя в действительность. Но они и не должны быть подавлены, а должны только соответствовать разуму. Они находятся в соответствии с ним, ибо совершение моральных поступков есть не что иное, как сознание, претворяющее себя в действительность, стало быть, сообщающее себе форму некоторого побуждения, т. е. оно есть непосредственно наличествующая гармония между побуждением и моральностью. Но на деле побуждение (Trieb) есть не только эта пустая форма, которая могла бы иметь внутри себя некоторую другую пружину (Feder), отличную от него самого, и быть ею побуждаема (getrieben werden). Ибо чувственность есть природа, которая имеет в себе самой свои собственные законы и движущие пружины (Springfedern); поэтому моральность не может придавать серьезного значения тому, чтобы быть побудительной причиной (Triebfeder) побуждений, углом наклонения наклонностей. В самом деле, так как у этих последних своя собственная прочная определенность и свое специфическое содержание, то сознание, которому они должны были бы соответствовать, напротив, соответствовало бы им, а в таковом соответствии моральное самосознание себе отказывает. Следовательно, гармония между ними есть только в себе и постулирована. — В совершении моральных поступков только что была установлена наличная гармония между моральностью и чувственностью, но теперь это переставлено; эта гармония находится по ту сторону сознания в туманной дали, в которой нельзя уже ничего ни точно различить, ни постигнуть в понятии; ибо из только что сделанной нами попытки постигнуть в понятии это единство ничего не вышло. — Но в этом в-себе[-бытии] сознание вообще отказывается от себя. Это в-себе[-бытие] есть его моральное завершение, в котором прекратилась борьба между моральностью и чувственностью, и последняя соответствует первой непонятным образом. — Вот почему это завершение опять-таки есть лишь перестановка дела, ибо фактически в нем моральность скорее отказывалась бы от себя самой, так как она есть только сознание абсолютной цели как чистой цели, следовательно, противоположна всем другим целям; она есть в такой же мере деятельность этой чистой цели, в какой она сознает возвышение над чувственностью, вмешательство последней, а также ее противоположность и борьбу с нею. — То обстоятельство, что сознание не относится серьезно к моральному завершению, оно само непосредственно выражает, переставляя завершение в бесконечность, т. е. утверждая, что оно никогда не будет завершено.

Таким образом, значение для него имеет скорее лишь это промежуточное состояние незавершения; состояние, которое, однако, должно быть по крайней мере продвижением к завершению. Но и этим оно не может быть, ибо продвижение в моральности было бы, напротив, приближением к гибели ее. А ведь предельной целью было бы упомянутое ничто или снятие моральности и самого сознания: но подходить все ближе и ближе к ничто — значит убывать. Кроме того, продвижение вообще, точно так же как и убывание, предполагало бы в моральности количественные различия; но об этом в ней не может быть и речи. В ней как сознании, для которого нравственной целью является чистый долг вообще, не приходится думать о различии и меньше всего о поверхностном количественном различии; существует только одна добродетель, только один долг, только одна моральность.

Итак, ввиду того что сознание не придает серьезного значения моральному завершению, а, напротив, придает значение среднему состоянию, т. е. как мы только что разъяснили, не-моральности, то мы с некоторой другой стороны возвращаемся к содержанию первого постулата. А именно, нельзя упускать из виду того, при каких условиях можно требовать счастья для этого морального сознания в силу его достоинства. Оно сознает свое незавершение и может поэтому требовать счастья фактически не как заслуги, не как чего-то, чего оно было бы достойно, а оно может желать его только из свободной милости, т. е. может желать счастья как такового в себе самом и для себя самого, и ожидать его не на том абсолютном основании, а в зависимости от случая и произвола. — Не-моральность именно этим выражает, что есть она, — что дело тут идет не о моральности, а о счастье в себе и для себя безотносительно к моральности.

Этой второй стороной морального мировоззрения снимается еще и другое утверждение первой стороны, в котором предполагается дисгармония между моральностью и счастьем. — А именно, хотят сослаться на опыт, состоящий в том, что в этом наличии моральному часто живется плохо, а на долю не-морального, напротив, часто выпадает счастье. Однако промежуточное состояние незавершенной моральности, которое обнаружило себя как существенное, явно показывает, что это восприятие и опыт, который должен был бы получиться, есть только подтасовка сути дела. Ибо раз моральность незавершена, т. е. фактически моральности нет, что же в опыте может быть такого, что она бедствует? — Так как в то же время обнаружилось, что все дело — в счастье в себе и для себя, то оказывается, что в суждении о том, что не-моральному живется хорошо, не имеется в виду какая-либо несправедливость, которая бы имела здесь место. Характеристика индивида как не-морального сама по себе отпадает, так как моральность вообще не завершена, следовательно, имеет лишь произвольное основание. Поэтому смысл и содержание суждения опыта состоит единственно в том, что на долю некоторых не должно выпадать счастье в себе и для себя, т. е. в этом суждении выражена зависть, прикрывающаяся моральностью. Основанием же, почему на долю других должно выпадать так называемое счастье, служит благорасположение, которое удостаивает их и себя этой милостью, т. е. этим случаем, и желает его им и себе.

3 Истина морального самосознания

Итак, моральность в моральном сознании незавершена — именно это теперь устанавливается; но ее сущность в том только и состоит, чтобы быть тем, что завершено, чисто; незавершенная моральность поэтому не чиста, другими словами, она есть имморальность. Сама моральность, следовательно, оказывается не в действительном сознании, а в другой сущности; эта сущность — священный моральный законодатель. — Незавершенная в сознании моральность, которая служит основанием этого постулирования, имеет прежде всего то значение, что моральность, полагаемая в сознании как действительная, находится в соотношении с некоторым «иным», с наличным бытием; следовательно, в самой себе содержит инобытие или различие, благодаря чему возникает бесчисленное множество моральных заповедей. Но моральное самосознание в то же время считает эту множественность обязанностей несущественной; ибо все дело — в одном только чистом долге, и для морального самосознания они, поскольку они определенные обязанности, лишены истины. Они могут, следовательно, обладать своей истиной лишь в некотором «ином», и они, — чего оно не видит в них, — священны благодаря некоторому священному законодателю. — Однако само это — опять-таки только перестановка сути дела. Ибо моральное самосознание считает себя абсолютным, а долг есть просто лишь то, что оно знает как долг. Но оно знает лишь чистый долг как долг; то, что для него не священно, не священно в себе, а то, что не священно в себе, не может быть освящено священной сущностью. Моральное сознание и вообще не придает серьезного значения тому, что освящено каким-нибудь иным сознанием, а не им самим; ибо для него только лишь то священно, что священно само по себе и в нем. — Следовательно, столь же мало оно придает значения и тому, что эта другая сущность есть сущность священная, ибо в ней должно было достигнуть существенности нечто, что для морального сознания, т. е. в себе, не обладает никакой существенностью.