Индийский мечтатель - Штейнберг Евгений Львович - Страница 48

Герасим Степанович протянул Фостеру запечатанный конверт:

— Благодарю вас, капитан. Счел своим долгом сообщить послу об открытии моего театра. Возможно, его это порадует… А теперь разрешите попросить о более серьезной услуге. Один мой приятель подвергся преследованиям здешней полиции. Конечно, его убеждения порядком отличаются от взглядов английских тори… но, право же, это не мешает ему быть порядочным, благородным человеком. Он вынужден скрываться… Вы знаете, я человек искусства, науки, от политики далек, но меня возмущает всякое проявление тирании, и я горячо сочувствую всем, кто от нее страдает.

— Справедливо! Но чем я-то могу помочь?

— Ему нужно поскорей убраться из Калькутты. Если бы вы согласились взять его к себе на судно, то сделали бы доброе дело.

Капитан задумался.

— Понимаю, — сказал он. — Конечно, это рискованно. Если меня уличат в укрывательстве, то по нынешним временам… — Он покачал головой.

— Вы правы, капитан. Если откажете — клянусь, я не буду в обиде.

— Вашему приятелю повезло! В пути у меня скончался матрос от тропической лихорадки. Произошло это еще у берегов Цейлона, но я не успел списать его, и он до сих пор числится в составе команды.

— Отличный вы человек, капитан! — воскликнул Лебедев взволнованно.

— Разумеется, я не стал бы делать это для первого встречного, — сказал моряк, — но ведь это ваш друг, не так ли?

— О да! — подтвердил Герасим Степанович. — К тому же он служил во флоте и может оказаться полезным в плаванье.

Они порешили, что Деффи явится на судно перед самым отплытием, чтобы не привлекать к себе внимания.

Лебедев возвращался в город в самом радужном состоянии духа. Уже две недели скрывался Патрик у одного из приятелей Гопей Подара, в предместье Калькутты, где жили бедняки, промышлявшие рыбным промыслом. Полиция, вероятно, продолжала поиски, но об этом можно было только догадываться: никаких признаков замечено не было. Выдать убежище никто не мог: оно было известно только Герасиму Степановичу, Сону и старому рыбаку.

Двое сипаев, сбежавшие из крепости вместе с Патриком, разошлись в разные стороны. Теперь нужно было как можно скорее отправить Патрика подальше от Бенгалии…

Вернувшись домой, Лебедев тотчас поручил Сону предупредить Патрика. До отплытия судна осталось только три дня.

Сону подал учителю письмо, которое только что принес Чанд.

Голукнат писал, что уже успел побеседовать со старшим братом по поводу уплаты долга. К сожалению, ничего не удалось добиться: оказалось, что долговое обязательство Суон-сахиба уже кем-то выкуплено. Рагхунат объяснил, что ему срочно понадобились наличные деньги и он продал этот документ другому лицу (которого не пожелал назвать) за сумму, несколько меньшую, чем та, которая ему причиталась. Правда, он понес незначительный убыток, зато деньги обернулись быстрее.

Лебедев помрачнел.

— Вот досада! — прошептал он, комкая письмо. — Все шло так удачно — и вдруг!.. Кто же теперь является моим кредитором?.. Быть может, это человек добрый, отзывчивый и я смогу уговорить его отсрочить уплату?.. Нечего огорчаться! — решил он. — Когда-нибудь он непременно явится.

Срок платежа истекал 1 декабря, то-есть через четыре дня. Значит, долго ждать не придется.

«Принцесса Шарлотта» уходила в море 1 декабря. С Патриком обо всем условились: он придет в город вечером, когда совсем стемнеет, и будет ждать Герасима Степановича в порту, у причала, где стоит корабль капитана Фостера.

В этот день Лебедев встал рано и тотчас же отправился в театр. Он решил дать второе представление не позже чем через две недели и на этот раз показать всю пьесу полностью. Приходилось усиленно репетировать.

Когда по окончании репетиции Герасим Степанович выходил из театра, к нему подошел незнакомый англичанин:

— Извините, сэр! Прошу уделить мне несколько минут…

Это был мужчина средних лет, очень скромно, пожалуй, даже бедно одетый. Длинные вьющиеся волосы, широкополая потертая шляпа, черный плащ, небрежно накинутый на одно плечо, придавали ему вид странствующего артиста или художника. Так оно и оказалось.

Незнакомец представился;

— Джозеф Баттл, живописец.

Он рассказал, что в течение нескольких лет служил в театре Ост-Индской компании, но из-за нищенской платы и дурного обращения управляющего театром Томаса Говарда вынужден был оставить место.

Вот уже около трех месяцев он не имеет службы и пробавляется случайными заработками, весьма непостоянными и скудными…

— Положение печальное! — сказал Баттл, грустно усмехаясь. — Больная жена, четверо детей… Не хотелось бы об этом говорить, однако приходится…

Лебедев мягко сказал:

— Поверьте, мистер Баттл, я рад был бы помочь вам в беде, но. дело в том, видите ли… у меня самого финансовое положение…

— О, мистер Лебедев, — воскликнул художник, прижимая руки к груди, — я не прошу милостыни! Речь идет только о работе. Я побывал на вашем представлении, и, клянусь, оно очаровало меня! Мечтаю работать с вами вместе. Мне кажется, что вам не хватает хорошего декоратора. Испытайте меня! Уверен, что не ударю лицом в грязь.

Лебедев подумал.

— Живописец нам действительно нужен. Планы у меня широкие… Только, к сожалению, пока… — Он показал на свои карманы и улыбнулся.

— Понимаю, — сказал художник. — Это часто бывает вначале. Уверен, что скоро дела у вас пойдут блестяще. Я согласен подождать. Перебьюсь пока как-нибудь.

— Ну что ж, — сказал Герасим Степанович, крепко пожав руку художника, — если так, то очень рад. Приходите завтра, обсудим все подробно.

Дома он отдохнул с часок, а затем уселся за письменный стол.

Работа над новым переводом двигалась довольно быстро. Но, просмотрев несколько страниц, написанных за последние два дня, он задумался…

Это была опять комедия, похожая на предыдущую. «Любовь — лучший лекарь», — так называлась она. Все это не то! Хотелось чего-то более значительного, более глубокого. «Нет, рано еще, — старался он успокоить себя. — Нужно получше овладеть искусством перевода, приучить зрителей к новому театру — тогда можно будет приняться за перевод какой-нибудь русской пьесы». К сожалению, у него не было ни одной из русских пьес… Можно, пожалуй, написать Воронцову или, еще лучше, через русское посольство в Лондоне попросить Дмитревского, пусть перешлет новые комедии из тех, что сейчас идут в Петербурге и в Москве…

В Петербурге и Москве!.. В последнее время он был так поглощен театральными заботами, что не оставалось времени для посторонних мыслей. А теперь вдруг снова нахлынули воспоминания, от которых всегда становилось сладко и больно и слезы туманили глаза…

Ох, как давно не видел он русской земли, русской одежды, русского лица! Засиделся в чужих землях, пора бы восвояси. «Наладить театр, потом передать его самим индийцам. Напечатать грамматический труд… Тогда можно и возвращаться. Не с пустыми руками приеду!» — мелькнула горделивая мысль.

Герасим Степанович посмотрел в окно. Уже совсем стемнело. Должно быть, Патрик уже ждет его.

Патрик действительно ждал в условленном месте. Вечер стоял сухой и, по здешним понятиям, холодный.

Наступила чудесная индийская зима — благодатный сезон для европейцев, которые в прочие времена года изнывали то от нестерпимого зноя, то от столь же нестерпимых ливней.

На беглеце было темное потертое платье и круглая морская шляпа-зюйдвестка, которыми его снабдил Лебедев. Он стоял на пристани, стараясь держаться в темноте. Пришлось ждать довольно долго, и он, по правде сказать, немного волновался, как бы не наткнуться на полицейского. Наконец появился Герасим Степанович. Вместе они поднялись на палубу «Принцессы Шарлотты». Лебедев представил Патрика капитану Фостеру.

— Хорошо, — сказал капитан, окинув его испытующим взглядом. — Вид подходящий… Что умеете делать?

— Многое, — сказал Патрик. — Четыре года прослужил в королевском флоте…