Лирика 30-х годов - Исаковский Михаил Васильевич - Страница 18

18

«Ты мне что-то сказала…»

Ты мне что-то сказала, Иль при щедрости дня Мне опять показалось, Что ты любишь меня. Любишь так, как хотела, Или так, как пришлось… Ой, ты вдаль поглядела — Там дороги шли врозь. Все равно полднем звонким Дам запевок рои В руки милые, тонкие, Дорогие твои. Сердце рвется на волю, Не сгорая гореть, Колокольчики в поле Стали тихо звенеть. Ты мне что-то сказала, Иль при щедрости дня Мне опять показалось, Что ты любишь меня.

Сольвейг

I Снега голубеют в бескрайних раздольях, И ветры над ними промчались, трубя… Приснись мне, на лыжах бегущая Сольвейг, Не дай умереть, не увидев тебя! В бору вековом ты приснись иль в долине, Где сосны кончают свое забытье И с плеч, словно путники, сбросили иней, Приветствуя так появленье твое! И чтобы увидел я снова и снова, Чего не увидеть по дальним краям, — И косы тяжелые в лентах лиловых, И взгляд, от которого петь соловьям! Чтоб снег перепархивал, даль заклубилась, Вершинами бор проколол синеву, Чтоб замерло сердце, не билось, не билось, Как будто бы наяву, наяву! Снега голубеют в бескрайних раздольях, Мой ветер, мой вольный, ты им поклонись. Приснись мне, на лыжах бегущая Сольвейг, Какая ты светлая, Сольвейг!    Приснись! II Бор синий, вечерний. Суметы крутые. И словно на ветви легли небеса. О Сольвейг!    Ой, косы твои золотые, Ой, губ твоих полных и алых краса! Как ходишь легко ты по снежному краю! Там ветер по окна сугробы намел, И там, где прошла ты, ручьи заиграли И вдруг на опушке подснежник расцвел. А там, где ты встала, трава прорастает, Река рвется с морю, и льдинки хрустят, И птиц перелетных крикливые стаи, Быть может, сегодня сюда прилетят. Заплещут крылами, засвищут, как в детстве, За дымкой туманной грустя и любя… О Сольвейг, постой же! Ну дай наглядеться, Ну дай наглядеться, любовь, на тебя! Ведь может и так быть:    поля колосились, И реки к морям устремляли разбег, Чтоб глаз, оттененных ресницами, синих Вовек не померкло сиянье, вовек!

Гармоника

Под низенькими окнами, Дорожкой вдоль села, Вот выросла, вот охнула, Вот ахнула — пошла. Вот свистнула — повиснула На узеньком ремне, Вся синяя, вся близкая И вся кругом в огне. Звени, звени, гори, гори, Веселая, — лети, Поговори, поговори, Прости, озолоти! И вот она, и вот она, От почестей зардясь, Идет себе вольным-вольна, И плача и смеясь, Разбилась дробью частою, А то от всех обид Совсем была несчастною И плакала навзрыд. То шла людей задаривать, И на веки веков Вовсю раскинув зарево Малиновых мехов, Так пела и так плакала Про горести свои, Как бы за каждым клапаном Гнездились соловьи. И рвется ночи кружево, Она, как день, — красна, Все яблони разбужены, И кленам не до сна! Прости меня, прости меня, Подольше погости, Вся близкая, вся синяя, Вся алая — прости!

«Как тебя другие называют…»

Как тебя другие называют, Пусть совсем-совсем не знаю я. Ты — моя травинка полевая, Ты — одна любимая моя! Где-то возле вербы-краснотала, Где-то рядом с горем и тоской, Где-то в дальнем поле вырастала, Где-то в дальнем-дальнем, за рекой. Вырастала, радости не зная, Но, узнав про горести твои, По-за Волгой, Доном и Дунаем В лад с тобой грустили соловьи. Как тебя другие называют, Пусть совсем-совсем не знаю я. Ты — моя травинка полевая, Ты — одна любимая моя!

«Горят в небесах золотые ометы…»

Горят в небесах золотые ометы, Им гаснуть никак не велят. Я знать не хочу, где могучие взлеты Широкие крылья спалят. О, жизнь на реках, на озерах, в долинах, Где ветры кочуют ничьи, Где в красное платье рядится калина, Где и синих рубахах — ручьи! И все это знает паденья и взлеты, И все это, жизнь, озари! Горите, небес золотые ометы! Гори, мое сердце, гори! Еще я любовь нахожу и колеблю, Еще ненавидеть могу, А рухну, как дед мой, царапая землю, На полном и быстром бегу!