Глоток лета со вкусом смерти (СИ) - Анашкина Екатерина Юрьевна - Страница 28

Он весь вечер кутался в шерстяной кардиган и сморкался, за что каждый раз приносил извинения.

— Когда договорились? — оживился Проскурин.

— Вчера вечером на банкете мы разговорились и, оказалось, что он, как и я, любит погонять «американку». Но сегодня на обед он не пришел. Его жена сказала, что у мужа приключился приступ мигрени. Ну, я и подумал, что, скорее всего, Антону Владимировичу будет не до игры.

Он смешно сморщился и снова чихнул.

— Прошу прошения, господа.

— Точно, я это тоже помню, — пророкотала Добрынина. — Эрнест Фридрихович еще предлагал какие-то там супертаблетки, но Элла отказалась.

Проскурин перевел на нее взгляд. Высокая дородная тетка в широком льняном сарафане, по мнению Проскурина, совершенно не вписывалась в эту компанию. У нее были какие-то гротескные черты лица — широкий, слегка крючковатый нос, массивный подбородок и круглые глаза придавали ей сходство с совой, а голос был низким и громким, напоминающим лай большой породистой собаки. Однако он уже знал, что в «КЕН-Строе» Марина Вячеславовна занимает второе место после самого Касаткина.

— Я правильно понимаю, что сегодня Крутицкого никто из вас не видел? И что, никто не удивился?

Все переглянулись.

— Если честно, то нет. Понимаете, у нас не было четкой программы на эти несколько дней, за исключением вчерашнего вечера. Каждый мог выбирать развлечения себе по вкусу, — снова ответил за всех Касаткин. — Например, на завтраке мы с женой виделись только с Мариной Вячеславовной и Эрнестом Фридриховичем. Все остальные либо уже поели, либо еще не вставали.

— Ясно, так и запишем. А какие отношения были у погибшего с женой? Может быть, у них были конфликты?

Проскурин почувствовал некое смятение, разом охватившее всех присутствующих, словно вопрос, который он только что задал, был, по меньшей мере, неприличным. Молчание затянулось.

— Так что же?

— Видите ли, дело в том, что мы все не слишком хорошо знали эту пару, — неохотно начала Виктория Алексеевна Касаткина. — Егор уже говорил о том, что Крутицкие — так сказать, приглашенные со стороны гости. Мы, конечно, уже не раз встречались на протокольных мероприятиях, но никто из присутствующих никогда с ними тесно не общался. И вообще, совать нос в чужую личную жизнь — это признак очень дурного тона, — добавила она недовольно.

— Согласен, — усмехнулся Проскурин, — Но, смею вам напомнить, что здесь речь идет не о праздном интересе или желании посплетничать, а о поиске убийцы.

Виктория Алексеевна презрительно поджала губы и демонстративно отвернулась. Все остальные тоже не спешили комментировать сложившуюся ситуацию. Что ж, пожалуй, сегодня ничего не получится. Надо разговаривать с каждым по отдельности, иначе толку не будет — корпоративная этика, мать ее так!

— Сделаем так. Завтра я хотел бы снова пообщаться со всеми вами. Прошу вас никуда не уезжать.

— Как так? — воскликнула молчавшая до этого момента Кристина. — Что значит — не уезжать?!

— А почему вы так расстроились? — удивился Проскурин. — Насколько мне известно, вы так и так собирались здесь оставаться до среды.

— Но… — начала Кристина.

— Успокойся, прошу тебя, — перебил ее муж, как показалось капитану, не без раздражения. — Так надо.

Капитан заметил насмешливый взгляд Ренаты Скворцовой. Вот кто не мог не вызвать восхищения! Стильная, спокойная и держится с достоинством. Ей удивительно шел легкий шелковый костюм — широкие брюки и какая-то немыслимая жилетка, открывающая стройные сильные руки, унизанные браслетами. За все время она не произнесла ни слова. Ее лицо выражало скуку и безразличие, она лишь слегка покачивала ножкой, обутой в высокие босоножки на плоской подошве и иногда похлопывала по руке своего бойфренда. Впрочем, довольно равнодушно, как показалось Проскурину.

— Спокойной ночи, господа. Я очень рассчитываю, что за эту ночь ничего экстраординарного не произойдет, — веско произнес Проскурин, поднялся и вышел.

Некоторое время царила полная тишина. Собравшиеся украдкой бросали друг на друга взгляды, полные невысказанных вопросов.

— Господи, что же это творится-то! — нарушил молчание Юрий Георгиевич Кравчук. — Кому это понадобилось убивать Антона Владимировича, да еще таким зверским способом! Подумать только — всадить нож в самое горло! Да еще какая-то неизвестная девица. Это вообще какой-то бред. Кто-нибудь в курсе, что происходит?

— Я в курсе, — спокойно отозвался Шатров. — Все, о чем сказал капитан — правда. Сегодня в лесу действительно был найдено тело некой девушки.

— И кто же она, Сергей Евгеньевич?

— Понятия не имею, — пожал плечами тот. — Думаю, что завтра вам всем будет предъявлена ее фотография. Не могу понять, почему это не было сделано сегодня, но полиции виднее.

— Кошмар какой-то! — воскликнул Пахомов. — Не было печали!

— Господа, мне кажется, что все это какое-то нелепое совпадение, — произнесла Вика. — Любому здравомыслящему человеку понятно, что никто из нас не может иметь к убийствам никакого отношения!

Несмотря на искусно наложенный макияж и со вкусом подобранную одежду, сегодня вечером на ее лице явно отражались все ее сорок с лишним лет.

— Я хочу уехать! Немедленно! — истерически взвизгнула Кристина. — И зачем ты только притащил меня сюда?

Костров решительно встал и потянул ее за собой.

— Все, хватит. Простите, мы пойдем домой.

Провожаемые разноречивыми взглядами, они удалились.

— Бедная девочка, — сокрушенно покачала головой Добрынина. — Боюсь, что у нее до предела расшатаны нервы. Я бы могла посоветовать ей хорошего психотерапевта…

— Брось, Марина, — перебила ее Вика, не скрывая презрения, — Проблема не в расшатанных нервах, а в воспитании. В любых обстоятельствах надо уметь себя контролировать. Все мы здесь испытали шок, но, тем не менее, никто не бьется в истерике.

— Ладно, я думаю всем нам необходимо хорошенько отдохнуть, — сказал Касаткин. — Завтра, судя по всему, предстоит нелегкий день. Желаю всем спокойной ночи. Вика, ты идешь?

Народ начал потихоньку расходиться.

Уже подойдя к воротам, где он оставил свои «Жигули», Проскурин услышал знакомый голос:

— Простите, Григорий Семенович, если не ошибаюсь?

Он обернулся и увидел быстро идущего в его сторону Касаткина, одетого в дорогую бежевую штормовку и высокие ботинки. «Вот и началось» — уныло подумал про себя капитан.

— Григорий Степанович, — нехотя поправил он.

— Простите, Григорий Степанович.

— Я вас слушаю, господин Касаткин. Вы что-то хотите мне сообщить?

— Скорее спросить. Может, присядем к вам в машину? Очень уже сыро.

Проскурин саркастически усмехнулся:

— Боюсь, что мой транспорт не тянет на лимузин. Вы, наверное, небольшой поклонник отечественного автопрома? Или я ошибаюсь?

— Зря вы так, капитан. Если вы считаете, что я родился с серебряной ложечкой во рту, то сильно заблуждаетесь. Во мне нет снобизма, и я уважаю любой труд. Так что, присядем, или будем мокнуть вместе?

— Ну, если так, то пожалуйста, — Проскурин распахнул пассажирскую дверь и жестом пригласил Касаткина садиться.

— Так о чем пойдет разговор? — спросил он, неловко перекинув портфель на заднее сидение.

— Понимаете, я попал в достаточно щекотливое положение. Ведь именно с моей подачи все эти люди собрались в этом месте в это время. И тут — такое! Я чувствую ответственность за все, что произошло.

— Понимаю, — с тоской протянул Проскурин, чувствуя, куда клонит Касаткин. — И что вы мне предлагаете?

— Помощь. Любую, какая только потребуется.

— Вы имеете в виду — подключить к расследованию Москву? — на всякий случай уточнил он.

— И это тоже, но только в том случае, если вы сами не справитесь.

Повисла минутная пауза.

— Я правильно понимаю, что вы пока не собираетесь сообщать наверх? — Проскурин многозначительно поднял глаза.

Касаткин кивнул.

Проскурин недоверчиво покосился на него, пытаясь уловить подвох. Но лицо его собеседника было серьезным, а взгляд прямым. Странно, чем дольше он общался с этим человеком, тем большую симпатию чувствовал к нему. И все же он постоянно ощущал некий дискомфорт от того, что в его сознании рушился устоявшийся за долгую жизнь стереотип. Все москвичи — зажравшиеся сволочи, а богатые москвичи — в квадрате. Так неужели он ошибался?