Вода и пламень - Тазиев Гарун - Страница 17

В тот день мы спокойно парили на глубине метров пятнадцати – двадцати с наветренной стороны рифа. Вдруг прямо на нас выплыла стайка крупных серых рыб со странным горбом на шее. Они держались в сажени от коралловой стены. Время от времени одна из них мощным ударом плавников кидалась вперед, откусывала отросток и вновь возвращалась к месту старта, тщательно пережевывая твердый кусок… Казалось, под водой пасется стадо одногорбых быков. Рыбы упрямо не отходили от стенки, не обращая на нас внимания.

Из-под хвоста они выбрасывали беловатое облачко. Я приблизился вплотную и собрал в ладонь кусочек этого облака: то был пережеванный коралл. Разумеется, осталась только его окаменелая часть. Дело в том, что своими «бронированными» челюстями рыба откусывает разом и желатинообразную протоплазму коралла, и его известковый скелет, затем пережевывает все, оставляет в кишечнике питательный белок, а песчинки известняка выбрасывает наружу.

Мы долго наблюдали этих «морских быков», пытаясь определить объем известняка, который они превращают в летучий песок. Цифры оказались ошеломляющие: из расчета одного кубического сантиметра на рыбину за один укус (что явно преуменьшенная норма) получилось около пятидесяти укусов в час. При восьмичасовом рабочем дне тысяча рыб-горбунов на двенадцати километрах рифа, охватывающего кольцом Абу-Латт, худо-бедно производит в год двести – двести пятьдесят кубометров песка, тридцать тысяч тонн за столетие!.. Не удивительно, что коралловый песок обильно выстилает все углубления рифа, где его не вымывают приливы и течения. А внутри атолла дно состоит из известнякового ила, добрая часть которого поступает с этого живого перерабатывающего «комбината».

Правда, настоящих атоллов в Красном море не много, и все они лепятся вдоль суданского берега: Санганеб и риф Зеленый возле островов Суакин. Зато кольцеобразных рифов без лагуны великое множество, и большинство имеет посреди песчаную «насыпь»; я склонен думать, что это – результат деятельности рыб-кораллоедов. В других районах под корродивным действием волн скалы просто разрушаются, превращаясь в морскую гальку. Волны Красного моря не образуют гальки. Правда, в его теплых водах наблюдается несколько иная картина: волны воздействуют на камень корродивным, а не эрозивным образом, то есть оказывают скорее химическое, нежели механическое действие. Вместо того чтобы разломать скалистый выступ и обкатать его кусочки, вода «переваривает» породу, так что вокруг коралловых рифов не бывает песка, если не считать того, что производят рыбы-кораллоеды. Следы морской эрозии в обилии наблюдались вокруг Абу-Латта: все эти изъеденные выступы, зазубрины, пазы; «головы» мертвого коралла несли все характерные черты разъеденного морем известняка.

Оставшиеся дни на Абу-Латте были посвящены сбору сувениров: каждому хотелось иметь собственную акрепору – грациозную раковину с фиолетовыми или снежно-белыми створками, массивные пориты, часто идеальной сферической формы, но главное – алую тубипору. Иные раковины пополнили частные коллекции: пектен, или раковина святого Якова, конусообразная трока, из которой делают перламутровые пуговицы, громадные «кропильницы» – тридакны, широко распахивавшие свой зев на скалистых выступах в ожидании прохода доверчивой жертвы; под водой меж белых створок ясно видны голубые затаившиеся моллюски. Шербонье, не говоря никому ни слова, вскрыл несколько десятков устриц и нашел в них две-три жемчужины не очень правильной формы, не очень блестящие, но зато имевшие неоспоримую ценность для будущих воспоминаний, поскольку были добыты в море самолично.

Я с нетерпением ждал отплытия. Геологии решительно не повезло в этой экспедиции: обследованный нами остров оказался не вулканическим, а аравийский поход сорвался, так и не начавшись. Природа и характер складок далеких гор, чьим манящим профилем мы услаждали взор, остались невыясненными. Последней надеждой привезти из поездки геологические наблюдения оставалась серия акустических промеров Красного моря, которые я предложил провести капитану Кусто. Сейчас такие батиметрические исследования благодаря эхолоту сделались простым и легким делом. В прежние времена приходилось бросать в воду и вытаскивать свинцовый лот, а полученные данные о глубине сплошь и рядом оказывались неточными.

Ультразвуковые простеры открыли новую эру в океанографии. Судно идет теперь обычным ходом, а прибор, непрерывно излучая ультразвуковые волны и улавливая их отражение, вычерчивает профиль дна. Когда профилей собирается достаточно, можно в результате начертить полный рельеф морского дна.

Океаническое дно таит множество загадок, для примера назову лишь глубоководные каньоны и «гайоты» (подводные конические горы). Как они образовались? Для ответа на эти вопросы следует изучить характер поразительных изменений общего уровня морей и океанов. Часть геологов считает, что в относительно недавнюю геологическую эпоху Париж и Бордо поднимались на две-три тысячи метров над тогдашним морем… Так ли это? Возможно, завтра человеческий разум откроет новые окна в неведомое, но жажда познания повлечет его дальше.

Поэтическая монотонность вахты в открытом море… Час за часом ничего не происходит среди раскачивающихся из стороны в сторону звезд. Часами слышится ровный утробный рокот дизелей, шелест разрезаемой носом воды, редкие, почти животные вздохи ветра в снастях да рядом с рубкой сухое пощелкивание гирорулевого, сквозь которое доносится тихое пение эхолота. Так теплыми июньскими ночами слышится в траве стрекот цикад…

Время раскачивается в такт ходу судна. Неужели это звезды отсвечивают зыбкими бликами на спинах спешащих навстречу волн? Звезды, чьи имена звучат музыкой в грезах детства, – Антарес, Альтаир, Бетельгейзе, Сириус…

Или это наши ходовые огни: красный – с левого борта, зеленый – с правого, белый – топовый?

В Красном море мало шансов встретить другое судно, едва вы отклоняетесь от главной дороги – прямого пути между Суэцем и Аденом. Вот там нескончаемое движение: теплоходы, сухогрузы, но в основном танкеры.

Мы убедились в этом той же ночью, когда пересекали морскую магистраль: гигантский танкер неожиданно вышел прямо с левого борта… По морским законам уступать следовало ему, поэтому «Калипсо» спокойно продолжал следовать по курсу. Мы с Саутом глядели на освещенную палубу и горящие иллюминаторы с симпатией, какая неизбежно возникает у людей, месяцами видевших одни коралловые рифы. Но танкер, похоже, не собирался ни сбавлять ход, ни сворачивать. Полным ходом он шел на нас.

– Что они там, заснули? – проворчал Саут. Внезапно он вскочил на ноги и вцепился в релинг.

Глаза его сузились от напряжения.

– Ей-богу, он нас пропорет!

Впрыгнув в рубку, Саут схватил штурвал и изо всех сил крутанул его влево. Я едва успел отключить автомат… Громадная туша танкера прошла всего в нескольких метрах и, пока мы качались на вспоротых им волнах, спокойно удалилась к северу.

– Чтоб тебя!..

Мы вновь легли на курс и включили гирорулевой.

Волшебный прибор этот «гиро»… Навигация с его появлением стала чуть менее романтичной, но зато приобрела надежность и уверенность. Покинув порт, пройдя мели и прочие опасности, в открытом море, где долгие часы предстоит следовать одним курсом, включают автомат, соединенный с гироскопом на дне трюма. С этого момента он с сухим пощелкиванием мячика пинг-понга ведет судно, выправляя положение руля после каждого крена. Пересекая Красное море, мы следили лишь за показаниями эхолота. Мне было чрезвычайно интересно узнать, что за рельеф лежит под толщей воды.

Сразу за Абу-Латтом глубина увеличилась с 60 метров до 700. Паузы между щелчками импульса и приема увеличились. Потом дно слегка поднялось до 400 метров, после чего на протяжении десятков миль прибор щелкал с регулярными интервалами в две секунды. Мы двигались над широким плато. Море было не очень бурным, «Калипсо» держал свои одиннадцать узлов. Регулярность была одним из важных условий нашей работы, поскольку иначе в дальнейшем нельзя будет нанести на карту интересные точки, отмеченные эхолотом.