Однажды в Париже - Плещеева Дарья - Страница 10

– Я попытаюсь, святой отец…

– Ты это сделаешь, дитя мое. – В голосе монаха лязгнул металл. – Иначе за что же тебе деньги платят?

– Я сделаю, что смогу, святой отец… – заметно побледнела девица. – Но… может быть, можно убрать хотя бы нового кота его преосвященства? Это ужасный зверь, святой отец! Мы все его боимся!

– Ступай, дитя мое. Ступай! Все в руках Господа…

Коты и кошки кардинала были лишь одной из многих забот отца Жозефа. Но хвостатые злоумышленники хотя бы сидели в Пале-Кардиналь! А вот недавно объявившуюся незаконную дочь его преосвященства пришлось ловить по всем окрестностям Парижа. Загадочная девица бродила по кабакам и притонам и утверждала, ни много ни мало, будто она – плод грешной любви первого министра Франции и королевы-матери Марии Медичи! Понятно, что возмутительницу спокойствия быстренько изловили и отправили в женский монастырь под Пуатье – подальше от ушей парижских обывателей. Но неприятный осадок в умах парижан остался. В том числе и у отца Жозефа. И до сих пор он так и не смог ответить себе на назойливый, как осенняя муха, вопрос: не была ли эта история началом интриги старой королевы, отправленной в изгнание в Брюсселе и даже оттуда норовившей пакостить французскому двору и первому министру своего сына-короля?

Старый капуцин знал, что подобная история, но с более печальными последствиями, приключилась лет двадцать пять назад далеко на востоке, в загадочной Московии. В соседнем Польском королевстве объявился человек, его отчего-то приняли за наследника московского престола, дали ему войско, и началось такое, чего врагу не пожелаешь!

В общем, от всевозможных самозваных претендентов нужно избавляться решительно и сразу. И если девица – еще полбеды. Хуже, когда в сыновья знатной особы рвется молодой человек, не имеющий ни чести, ни совести…

О связи между королевой-изгнанницей и Ришелье при дворе говорили почти открыто. Если бы у них было общее дитя, притом мальчик, сейчас этому младенцу исполнилось бы лет шестнадцать. Не тот, конечно, возраст, чтобы самостоятельно интриговать, но в умелых руках такая «игрушка» могла стать очень опасной…

Несколько дней спустя, все еще размышляя об этом и перебирая в уме все возможные выходки королевы-матери, отец Жозеф вошел в кабинет его преосвященства.

Арман Жан дю Плесси, кардинал Ришелье, по прозвищу «Красный герцог», неважно себя чувствовал. Его знобило, и колени его преосвященства поверх мантии были заботливо укутаны толстым шерстяным одеялом, выкрашенным в цвета французской короны. Секретари, сидя за столами, молча скрипели перьями, пажи, стоя у дверей, ждали приказаний. А кардинал беседовал с большой белой кошкой.

– Ну же, ступай ко мне, Мариам! – звал он, похлопывая себя по колену. – Прыгай сюда, ложись, согрей меня!.. Ну?.. А я почешу тебе за ушком…

Но вместо Мариам к нему вспрыгнул похожий на маленького тигра полосатый Фелимор, привезенный из Англии.

– Я вас не ждал, сэр Фелимор, – ласково пожурил кота его преосвященство, – но я благодарен вам за проявленное внимание…

Отец Жозеф помнил всех котов и кошек в Пале-Кардиналь поименно. Знал он также, что животные каким-то непостижимым образом лечат кардинала от его хворей. Например, одолеваемый головной болью, его преосвященство немедленно ложился в постель, приказывал опустить шторы, повязать себе лоб прохладным полотенцем и впустить котов. Пушистые нахлебники тут же забирались на кардинальское ложе, устраивались на подушках, клали мордочки и лапы на высокоумную голову, и это оказывалось лучшим лекарством!

Отношения между кардиналом и капуцином сложились почти дружеские и имели весьма давнюю историю. Они познакомились еще в пору, когда молодой, новоиспеченный епископ Люсона Арман дю Плесси посетил местный монастырь ордена в порядке ознакомления с вверенным ему диоцезом. Два амбициозных молодых человека быстро нашли общий язык и поняли, что их цели во многом совпадают, а в средствах оба и вовсе не были стеснены. Так что когда герцог Ришелье наконец стал кардиналом и занял специально построенную для него придворным архитектором Лемерсье резиденцию напротив Лувра, вопрос о назначении начальника канцелярии его преосвященства не стоял. Отец Жозеф и четыре его брата-капуцина стали самыми верными и преданными помощниками Ришелье в нелегком деле укрепления государства и веры. Отец Жозеф, будучи весьма принципиальным и щепетильным во всем, что касалось внутренней и даже внешней политики, в то же время старался не перечить кардиналу по мелочам, тем более его привязанностям и слабостям. Потому все, что касалось кошек, было своеобразным табу в Пале-Кардиналь. Капуцин понимал: его преосвященство очень нуждается в собеседниках, которым не нужно угрожать, которых не нужно убеждать, которые приносят одну лишь радость. И то, что придворные пытались умилостивить Ришелье, даря ему кошек необычной окраски, отца Жозефа забавляло.

Вот только называть абсолютно черного кота Люцифером, пожалуй, не стоило: при дворе, да и во всем Париже, развелось немало потомственных и несокрушимых дураков…

– Вы с новостями, мой друг? – спросил Ришелье, заметив капуцина.

– Новостей нет, – как всегда немногословно ответил тот. – Его величество по-прежнему занят высокими искусствами.

– А-а… Это самая лучшая новость! Пока его величество занят высокими искусствами, наши интриганки к нему не подберутся…

Король Людовик Тринадцатый увлекался самыми неожиданными вещами. Он был страстным охотником, и саморучное изготовление силков и сетей еще можно было считать оправданным. Но однажды ему пришло в голову сшить кожаные штаны, и он их действительно сшил!

Другой причудой монарха было выращивание раннего зеленого горошка. Людовик обожал кулинарить, особенно ему удавалась шпигованная телятина. Он мог и пирожное испечь, и, заинтересовавшись ухватками своего цирюльника, выучиться орудовать бритвой. Эта блажь довела его до того, что однажды он сбрил всем своим офицерам бороды, оставив лишь усы и тот клочок волос под нижней губой, который с того дня стал модным, хоть и получил название «плевок».

Но главной страстью Людовика была музыка. Король прекрасно играл на клавесине, на охотничьем рожке, в домашних концертах исполнял партию первого баса, любил переложения псалмов, которые сам же и клал на музыку. Танцам его учили с детства, и это искусство ему тоже легко давалось, причем до такой степени, что однажды он всерьез задумал стать балетмейстером. Любопытно, что при всей своей склонности к меланхолии балеты Людовик предпочитал веселые и даже сам исполнял в них партии в стиле гротеск. Танцовщиков и танцовщиц король вербовал в собственной свите, но иногда приглашал и актеров.

До сего дня за ним числились две постановки, показанные в парижской ратуше: балет «Великий бал богатой вдовушки из Бильбао», исполненный 24 февраля 1626 года, и балет «Всерьез и гротескно», исполненный 16 февраля 1627 года. И вот его величество затеял новое произведение.

Всю осень он писал музыку, рисовал костюмы, заказывал их портным, ссорился и мирился с музыкантами. Кардинал был очень доволен этой возней, потому что человек, занятый разводкой балетных фигур, меньше думает о грядущей войне с Испанией и не слишком беспокоится о проказах трех самых опасных дам королевства – своей изгнанной матушки Марии Медичи, супруги Анны и ее лучшей подруги герцогини де Шеврёз…

– Какая сегодня погода, мой друг? – спросил кардинал.

– Прикажите открыть окно, ваше преосвященство, – смиренно посоветовал капуцин. – Похоже, уже повеяло весной. Дорожки в саду, я полагаю, просохли, и снега ждать уже не стоит.

Ришелье тут же прекратил чесать у Фелимора за ушами и дважды хлопнул в ладоши. Кот от неожиданности утробно мявкнул и метнулся прочь, сбив когтями одеяло хозяина.

– Лоран, кошки! – громко произнес кардинал, чуть повернув голову. Слуга вырос рядом с креслом, как из-под земли. – Пока нет слякоти, нужно их вывести на прогулку.