Однажды в Париже - Плещеева Дарья - Страница 61

61

Людовик рассмеялся.

– Что бы я без тебя делал, л’Анжели? Только ты и умеешь меня насмешить… Деторожайный – год урожайный… Нет, не пойдет. А повторять рифмы я не буду, это просто неприлично…

Анри слушал и чувствовал, что неотвратимо сходит с ума.

Он нашел сочинителя. Но не простака Бийо, не аристократа, которому больше развлечься нечем, а такого поэта, что лучше бы его вовеки не находить!

– Вашему величеству угодно продолжать наши уличные концерты? – насмешливо осведомился л’Анжели.

– Сперва я сочиню еще куплеты. Этот «урожайный год», кажется, уже исчерпал себя. Сам видишь – рифмы иссякли. Нужен новый рефрен…

Король снова заиграл на лютне.

– Вот, вот, слышишь? Вот такой размер мне нужен… Пусть его блудливое преосвященство позлится!.. Куда подевался этот чертов Ротру? Когда он нужен, его с собаками не сыщешь!

В конце коридора зазвенели взволнованные голоса, появились новые люди. Впереди бежал давешний маленький портной с пажом де Брежи, следом – юноша-Весна, увитый гирляндами, за ним двое подмастерьев тащили рулоны шелка и тафты всевозможных расцветок. Последней, переваливаясь по-утиному, спешила дородная дама, неся перед собой на вытянутых руках что-то вроде кружевного паруса. Вся эта компания ворвалась в комнату, где музицировал король, и де Голль, воспользовавшись суматохой, сбежал.

Он не сразу отыскал дорогу в кордегардию.

Д’Артаньяна там не было, и Анри, спрашивая о нем всех встречных и тем словно бы оправдывая свое пребывание в Лувре, продолжил искать путь на волю.

Но вместо д’Артаньяна неожиданно натолкнулся на Жана Ротру. Драматург мчался, расталкивая дворцовую прислугу, и угодил прямиком в распахнутые для него объятия Анри.

– Вот вы где! – обрадовался де Голль. – Где же ваше обещание расспросить аббата о сочинителе и заказчике песенки?

– Вы, де Голль?! Что за маскарад? – ошарашенно пробормотал драматург.

– Раз вы не держите слова, я сам отправился на поиски.

– Вы… вы узнали?.. – с испугом спросил Ротру, оглядываясь по сторонам.

– Узнал…

– Правду?

– Правду. А вы ведь ее знали, Жан. Что же вы мне хотя бы не намекнули? – печально покачал головой де Голль.

– Намекнуть-то я мог. А вы бы мой намек поняли? – поинтересовался Ротру. – Допустим, я бы сказал: господин де Голль, не слишком ретиво ищите этого сочинителя, так будет лучше для всех. И что бы я услышал в ответ?..

Анри промолчал. Ротру был прав: ответа следовало ожидать самого прямого. Мол, я получил приказание и выполню его невзирая ни на что!

– Значит, аббат тут ни при чем? – на всякий случай уточнил де Голль.

– Аббат – просто молодой дурень, которому нужно, чтобы весь Париж о нем говорил. И Адан Бийо тут ни при чем. Кстати, о «Вергилии с рубанком» – его уже нет в Париже. Наши высокоумные литераторы что-то ему такое сказали, он опять обиделся и сбежал. Если Бийо вам необходим, ищите его в Невере, в столярной мастерской… – драматург грустно усмехнулся. – А песенки у него и впрямь были забавные! Он талантливее многих знаменитых парижан…

Когда я пью – а пью всегда я,Спокойный сохраняя вид, –На свете сила никакаяМое блаженство не смутит! –

тихонько пропел он. – О Боже мой, меня же вызвал его величество!.. Бегу! Король не любит, когда опаздывают!..

И Ротру умчался, а Анри, сутулясь на монашеский лад, еще с четверть часа слонялся по коридорам Лувра, пока не нашлась добрая душа и не проводила его к тому выходу, которым обыкновенно пользовались слуги.

Теперь предстояло самое трудное – объяснение с отцом Жозефом.

Анри потихоньку добрался до Пале-Кардиналь, где его уже искали чуть ли не с собаками, и с виноватым видом вошел в канцелярию. «Серое преосвященство» немедленно выслал своих капуцинов и грозно потребовал отчета.

– Святой отец, – просто сказал Анри. – Я нашел сочинителя. Нет, не заказчика – именно сочинителя. Но это настолько невероятно, что я даже не знаю, как докладывать.

– С Божьей помощью, говорите как есть, сын мой, – приказал отец Жозеф.

– Сочинитель – особа высокопоставленная… Очень высокопоставленная…

– Тем лучше.

– Я обнаружил его в Лувре! – выдохнул, будто собираясь нырнуть, де Голль.

– Лицо, близкое к его величеству?! – воскликнул капуцин. – Особа королевской крови? Неужели герцог Орлеанский?.. Ну что ж вы молчите, словно язык проглотили? Говорите!

– Святой отец, это не герцог Орлеанский. Это… это особа королевской крови! – У Анри действительно будто язык прилип к нёбу.

– Вы, помнится, говорили о хрипловатом голосе и о сходстве с демоном. Я таких особ королевской крови во Франции не знаю, – отрезал капуцин.

– Тот, кто обучал уличных мальчишек песенке, – господин л’Анжели. Я узнал его по голосу. Но сочинитель – не он.

– Не он?

– Нет.

– Господин де Голль, – помолчав, сказал отец Жозеф. – Вы представляете себе, что пытаетесь мне объяснить?

– Да, святой отец. Может быть, разумнее было бы солгать, будто я не выполнил ваше поручение. Но я не могу лгать.

– Да, это было бы разумнее…

– Теперь я знаю то, чего я знать не должен.

– И это правда. Вы умный человек, господин де Голль…

– Святой отец, умный человек догадался бы, как выпутаться из подобного положения. А я могу лишь сказать правду.

– Вы кому-либо рассказали о своем открытии?

– Нет, святой отец… – Анри замялся.

– Ну что еще? Говорите уж как есть! – прикрикнул капуцин. – Если все так скверно, хоть не скрывайте подробностей!

– Леди Карлайл…

– Знает?

– Мне кажется, да. Она вполне могла догадаться.

Отец Жозеф прошелся, шлепая сандалиями, по кабинету. Вид у него был не мрачный, а просто мрачнейший.

– Как вышло, что она об этом узнала? – наконец спросил он.

– Она ведь по вашему распоряжению возила меня и в отель Рамбуйе, и к мадемуазель де Ланкло, и… – начал было Анри, но махнул рукой. – Она могла додуматься! Впрочем, я пытаюсь оправдаться. А это глупо и недостойно дворянина!

– Mea culpa, mea maxima culpa…[26] – пробормотал капуцин. – Я мог бы догадаться, что она приехала в Париж не модные ленточки покупать. Ох, де Голль! Лучше бы вам было оставаться в армии, а не вступать в гвардию его преосвященства… Ступайте! Я пошлю за вами, когда это будет нужно. И переоденьтесь! С вашей кавалерийской походкой изображать монаха – редкая глупость.

Де Голль поклонился и вышел.

Он понимал, чем может кончиться вся эта интрига. Правда о гадкой песенке никому не нужна. И человек, знающий такую правду, не нужен. Конечно же, следовало оставить тайну при себе, отец Жозеф прав: прямодушным при дворе не место…

О том, какой может быть его судьба, Анри и думать не желал. Даже если его тело завтра выудят из Сены – значит, такова воля Божья. Лейтенант де Голль столько раз мог рухнуть бездыханным под Ла-Рошелью, например. Или, если повезло бы меньше, остаться без руки, без ноги, с гниющими ранами. А тут хотя бы будет один верный удар по голове или один точный – в сердце.

Но если так, нужно постараться завершить все земные дела. И написать прощальное письмо герцогине де Меркер…

Список дел был невелик: отправить домой, в Бретань, старого Бернара со всеми деньгами, рассчитаться за месяц с хозяином дома, а то, что хранится в шкафу и в сундуке, пусть берет кто пожелает!

И еще – леди Карлайл. Эта красивая, коварная и жестокая женщина сумела усыпить его бдительность, больше того – заверить его в своей дружбе, а потом убить самым подлым образом. И если бы не ошибка старого Джона, бросившего Анри на холодной мостовой, вместо того чтобы столкнуть почти бездыханного в реку, не видать бы де Голлю белого света и не узнать бы самой большой тайны Лувра.

Он ничего не мог сделать этой даме, кроме одного: сказать ей правду в глаза. Вдруг именно это показалось важным.

вернуться

26

Моя вина, моя величайшая вина (лат.) – формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века.