Однажды в Париже - Плещеева Дарья - Страница 65

– А за человека, которого не любите вы сами, дитя мое, значит, можете? – невозмутимо парировал Ришелье.

– Это совсем другое дело. Это, это… титул, ваше преосвященство!..

– Да, у лейтенанта де Голля титула пока что нет. Пока что – нет. Но ведь во власти его величества возвысить этого лейтенанта и украсить его герб даже герцогской короной… Господин де Голль, да скажите же вы хоть слово! Только не вздумайте объяснять, кто была та дама в оранжевом платье. Это мы, с Божьей помощью, уже растолковали мадемуазель де Бордо.

– Мадемуазель, я… – произнес Анри. – Я вас люблю… очень люблю…

– Дальше, дальше! – требовал кардинал.

– Люблю давно, с первой встречи. Люблю так, как никто другой вас не полюбит!

– Дальше!..

– И… я прошу вашей руки!

– Ну, слава Господу, с ролью Купидона я справился. – Ришелье улыбнулся. – А теперь ступайте оба отсюда, у меня достаточно дел и без устройства семейной жизни своих гвардейцев!

Катрин опустилась перед креслом на колени и поцеловала большой рубин в кардинальском перстне на тонкой и сухой руке его преосвященства. Потом она исподлобья взглянула на Анри, покраснела и выбежала из кабинета. Он поспешил следом.

Де Голль нагнал невесту уже в саду.

– Мадемуазель, вы, наверное, еще не знаете… Меня удаляют из Парижа. Став моей женой, вы больше не сможете служить королеве. Вам придется жить далеко отсюда, в Геранде. И я буду уезжать надолго, очень надолго… Ведь скоро начнется большая война.

– Все это не имеет ровно никакого значения, – тихо ответила Катрин. – Я буду ждать… Я столько вас ждала… Наверно, это моя судьба.

Тут жениху следовало поцеловать невесту, и он даже взял девушку за плечи, и ощутил прикосновение ее тонких пальцев к своей груди, но из покоев кардинала донеслись крики.

– Что это? – испуганно спросила Катрин.

– Новый заговор? – удивился де Голль. – Не может быть!

Однако заговор – такое блюдо, которое повара выставляют на стол, не предупредив хозяина, и Анри выхватил шпагу из ножен.

– Ступайте туда, – велел он Катрин, указав на театральное крыло дворца. – Оттуда вы сможете выйти и добежать до Лувра. Вас никто не заметит.

– А вы?

– Останусь тут, конечно. Бегите!

Левой рукой он привлек к себе девушку, поцеловал куда пришлось и помчался к двери, ведущей в кардинальские покои. Катрин же вопреки его желанию побежала следом.

В кабинете его преосвященства был настоящий переполох. Слуги и пажи подняли страшный шум, но возгласы были восторженные:

– Не может быть!..

– Это – чудо, настоящее чудо!..

– Господь даровал ему разум!..

Де Голль растолкал слуг и увидел кардинала. На руках у его преосвященства сидел большой серый кот. Спутать его с другими парижскими котами было невозможно – зверь такой величины, с такими грандиозными усищами, с таким великолепным хвостом был явно нефранцузского происхождения.

– Портос вернулся! – объяснил де Голлю отец Жозеф. – Сам нашел дорогу.

– Святой отец, он по дороге, наверное, блох набрался, – с облегчением заметил Анри, вкладывая шпагу в ножны. – Как бы его преосвященство не покусали.

– Будем молить Господа, чтобы этого не случилось, – возведя взгляд к потолку, ответил капуцин.

Эпилог, в котором каждому воздается по заслугам

Паскаль воткнул топор в здоровенный пень, на котором обыкновенно рубили дрова для монастырских печей, и принялся растирать ноющие от тяжелой работы ладони.

Вот она, благодарность! Отец Жозеф отправил его сюда, в эту Богом и миром забытую обитель, затерянную в нормандских лесах, вместо того, чтобы достойно наградить за службу и полученные раны. Ну, рана, допустим, одна и пустяковая. Паскаль сунул руку за пазуху и потер поджившую ссадину от креста, в который угодила пуля. Ссадина больше не болела, но теперь жутко чесалась. Рана – ладно, но служба! Паскаль ведь столько раз рисковал жизнью, разыскивая того несчастного, укравшего кота его преосвященства, – господин д’Артаньян подтвердит. Под смертью ходил брат Паскаль и не пожаловался ни разу!

Эх, святой отец! Грех, конечно, сетовать на судьбу, но монахи ведь тоже люди, дети Господа нашего…

Паскаль посмотрел на бледно-голубое весеннее небо, заметил тонкий неровный клинышек, медленно движущийся на север. «Вот уже и журавли возвращаются, значит, скоро лето…» – пришла отстраненная мысль.

Тут его внимание привлекли конский топот и суета со стороны монастырских ворот. Там явно кто-то желал попасть внутрь, а его не пускали. Паскаль почувствовал в груди некое странное беспокойство и, решительно плюнув на свое послушание – колку дров, – направился к воротам.

Двое братьев-монахов, поставленные на стражу у ворот, не давали войти в калитку высокому молодому человеку в забрызганной дорожной грязью одежде. Позади него топтался взмыленный жеребец и мотал поникшей головой, все еще всхрапывая от возбуждения долгой скачкой.

– В чем дело, братья? – поинтересовался Паскаль. – Кто этот человек и что ему нужно?

– Шел бы ты, брат, исполнять послушание, – грубовато ответил один из стражей. – Мы сами тут разберемся. Уже за настоятелем послали…

– Меня зовут Мишель де Фезенсак, и я ищу человека по имени Паскаль д’Арманьяк, – громко произнес незнакомец.

У Паскаля на миг потемнело в глазах и перехватило горло. Он шагнул вперед, отпихнул попытавшегося заслонить ему дорогу стража и сипло сказал:

– Это я, месье. Я Паскаль д’Арманьяк…

– Рад, что вы в добром здравии, монсеньор. – Де Фезенсак сдернул с головы шляпу и поклонился Паскалю, как это обычно делают вассалы перед сюзереном.

– Ничего не понимаю! – пробормотал Паскаль.

– Примите мои соболезнования, монсеньор, – продолжал де Фезенсак. – Ваш отец, граф Жан-Клод д’Арманьяк, скончался две недели назад.

– Господи, упокой его грешную душу!.. Как же это случилось?

– На охоте, монсеньор. Его милость решил самолично взять вепря, но зверь оказался хитрее и сильнее…

Паскаль и оба стража, слушавшие разговор очень внимательно, истово перекрестились.

– Так зачем же я вам понадобился? – хмуро поинтересовался Паскаль. – Я покинул родовой замок пятнадцать лет назад, проклятый собственным отцом и обоими братьями. Я поклялся никогда не возвращаться и не вспоминать об их существовании. И действительно забыл… Но вот являетесь вы… кстати, вы, случайно, не сын барона Филиппа де Фезенсака?..

– Я его третий сын, монсеньор…

– Ну да… Так зачем же я вам понадобился?

– Я привез вам сезину[27]. Теперь вы – полноправный и единственный владелец и господин графства Арманьяк и верный вассал его величества короля Франции! – в голосе де Фезенсака зазвучали торжественные нотки.

– Погодите, месье, – ошеломленно покрутил головой Паскаль. – Почему – я? А мои братья?

– Ксавье д’Арманьяк погиб во время штурма Ла-Рошели в 1628 году. Жан-Жак д’Арманьяк сгорел от болотной лихорадки в родовом замке два года назад.

Некоторое время Паскаль молча таращился на бумагу, которую подал ему посланец из Арманьяка. Братья-монахи заинтересованно заглядывали ему через плечо. Подошел отец настоятель, брат Франциск.

– Что происходит, дети мои? Кто этот господин?

– Это – моя судьба, святой отец! – объявил повеселевший наконец Паскаль и сунул бумагу под нос настоятелю. – Отныне я – законный граф д’Арманьяк!.. Подождите меня, де Фезенсак. Чтобы собраться, мне понадобится не более четверти часа!

– Опять ты все сделала не так, как я велела! – Мадам де Комбале с раздражением отшвырнула ворох кружев. – С тех пор, как приключилась эта история с котом, тебя словно подменили, Сюзанна! Такая была внимательная, расторопная, исполнительная… А теперь будто в облаках витаешь?.. Изволь все переделать к обеду!

Мари-Мадлен тоже до сих пор не могла прийти в себя после переживаний из-за похищения проклятого кота, когда ее, верную подругу и преданную любовницу кардинала, заподозрили в злодеянии против обожаемого дядюшки. Кот вернулся, а обида осталась. И она, в общем-то кроткая и добродетельная женщина, срывала ее на служанках и камеристках. Девушки лишний раз старались не попадаться хозяйке на глаза.

27

Сезина – особое владетельное право во Франции, земельное держание, зависимое от сеньора, но признаваемое обычным правом и защищаемое в судебном порядке.