Офицерская честь - Торубаров Юрий Дмитриевич - Страница 37

Услышав эти слова, на удивление хозяйке, один из гостей от души рассмеялся.

– Я тоже так считаю, – сквозь смех согласился он с хозяйкой.

Надо было видеть ее удивление, когда Шувалов, не выдержав, представил ей гостя. И какое удовлетворение от этого получил гость. Сначала она не поверила.

– Да ну, чтобы он ехал один, такой господин! Не разыгрывайте меня!

– А вы лучше посмотрите, – сказал Шувалов и подал ей монету.

Той пришлось несколько раз смотреть то на монету, то на гостя. И вдруг она, упав на колени, ударилась головой о пол.

– О, мой император, – заголосила она, – простите меня, дуру. Да какой вы тиран! Это для тех сволочей, роялистов, которые хотят вернуть свои земли…

Вопли бы еще продолжались довольно долго, если бы император не поднял ее и не сказал:

– Мадам, мы очень голодны.

– Сир, сейчас и в лучшем виде!

И она стремглав бросилась на кухню. Тысячи извинений, безукоризненное обслуживание, да и еда – пальчики оближешь.

Когда колонна догнала их, Бонапарт взял Шувалова за локоть и пригласил в свою карету. Ехавший до этого с императором сэр Нейл растерянно посмотрел им вслед и, понурив голову, стал дожидаться своего экипажа. По этому поводу Вальбург буркнул:

– Русский дух растопил замороженное русской зимой сердце императора.

Сидя друг против друга, они какое-то время ехали молча. Шувалов уже встречался с Бонапартом, поэтому разглядывать его не было особой надобности. И все же, отметил он про себя, Наполеон с тех пор довольно сильно изменился. Резче обозначились черты его лица. Глубоко запавшие глаза, казалось, запали еще глубже. Около глаз и тонких губ добавилось морщин. Да и в целом его лицо выглядело усталым и, как ему показалось, даже безразличным. «Власть тоже изматывает человека», – подумал Шувалов.

– Что, изменился? – усмехнулся Бонапарт, видимо, догадавшись, о чем думал граф, чем Шувалов был весьма удивлен.

И сам ответил:

– Изменился. Власть измотает любого, – и вдруг перешел к другой теме. – А вы, судя по орденам, боевой генерал. Хотя…

Мысль его закончил Шувалов:

– Ордена бывают разные: боевые и… паркетные.

– Да, – с тонкой улыбкой согласился Бонапарт, – жизнь иногда складывается так, что не отвертишься и от паркетных орденов, – и тут же добавил: – Ты, граф, надеюсь, из первого ряда.

Шувалов улыбнулся, тем самым как бы одобряя слова Бонапарта. А тот продолжал:

– Этот крест за что? – он показал на орден Святого Георгия IV степени.

– Этот, – Шувалов посмотрел на грудь, – еще с Александром Васильевичем взяли штурмом Варшаву.

– Алэксандр Васылевич, это кто?

– Суворов.

– Суворов? – почтительно произнес он это слово.

– Да, с ним. Правда, тогда я был всего лишь поручиком. Но вот… заслужил.

– А как в вашей армии: может ли простой человек стать генералом?

Наполеон оживился, и чувствовалось, что его очень интересовал ответ. Слегка склонив голову, он ждал.

– Сейчас, прямо скажу, это стало весьма… трудно. Раньше можно было. К примеру, Меншиков из торговцев стал князем. Командовал, по-современному, дивизиями. А у вас?

– У нас это было… было, хоть не легко, но… возможно. Лефевр, сын пахаря, стал герцогом Данцигским. Жена у него была прачкой.

– Что-то похожее, – сказал Шувалов.

Бонапарт переменил тему и вернулся к Варшаве:

– Мне понятно, почему поляки перекинулись на мою сторону. Вы их тогда прижимали.

– Сир, с соседом, как и с женой, не всегда можно жить мирно.

Бонапарт рассмеялся:

– Тут, граф, я с тобой целиком согласен.

Его хорошее настроение вдруг сменилось задумчивостью. «Что-то я не так сказал», – подумал Шувалов. У него даже появилось желание спросить об этом, но, как воспитанный человек, он сдержался. Однако у Бонапарта это быстро прошло, и он как ни в чем ни бывало спросил:

– Скажи, граф, а в войнах с нами ты получал награды?

Шувалов понял, что имеются в виду войны, которые вел он, Бонапарт.

– Получал, – без тени смущения ответил граф, – даже несколько. – Он посмотрел на свою грудь и показал на один из орденов. – Вот, взять хотя бы этот. Святая Анна 1-го класса. Май 1807 года, сражение под Пултуском.

– Так, так, – Бонапарт даже подсел поближе, – под Пултуском, говоришь. Помню. Только там боем руководил маршал Ланн, который одержал убедительную победу.

Шувалов отметил про себя, что у императора изумительная память, и он помнит про каждого маршала.

– Это он вам так доложил? – спросил улыбнувшийся Шувалов.

И рассказал все, как было. Как выбирал позицию, как просил дополнительных пушек, за что попал в ученики к Бонапарту и что Ланн на поле боя не сдвинул его с места. Наполеону понравилось, что над графом съязвили, мол, у него научился. Он улыбнулся, потом рассмеялся:

– Вот, оказывается, все как было. Ну что, скажу честно: заслужил. А этот? – он погладил орден Святого Александра Невского.

Шувалов ответил:

– В битве под Лейпцигом.

Стоило назвать ему этот город, как Бонапарт вдруг отодвинулся назад и насупился. Больное воспоминание вызвал, того не желая, русский генерал. Да, в той битве, которая продолжалась несколько дней и которую окрестили «битвой народов», Бонапарт проиграл. И все из-за этих саксонцев. Хотя перевес, и значительный, был на стороне союзников, он держался довольно уверенно до тех пор, пока эти… сволочные саксонцы не предали его, развернув свои пушки против французов. Это заставило его отступить.

Шувалов понял, что нечаянно навеял на Наполеона довольно неприятное воспоминание. И обрадовался в душе, когда тот прекратил свои расспросы.

Они сидели какое-то время молча, но император, поняв, что такой реакцией мог обидеть своего спасителя или, не дай бог, тот может подумать, что он, Бонапарт, испугался таких неприятных вопросов, он заговорил, но уже не о наградах, а о войне вообще. Он вдруг сказал:

– Я с вами не хотел воевать. Помнишь, я тебе об этом сказал в Сен-Клу в мае 1811 года во время нашей встречи?

– Помню, – ответил Павел Андреевич, – но если вы не хотели с нами воевать, зачем все делали так, чтобы она состоялась?

– Ты имеешь в виду захват Ольденбургского герцогства?

– Хотя бы это.

– А что еще?

– Зачем вы сменили Коленкура?

Наполеон опять выдвинулся вперед:

– Я считаю, что он необоснованно обвинил меня в том, что я придираюсь к Александру.

– Простите, сир, но… разве это неправда?

– Неправда, – резко ответил тот, – я предупреждал, нет, просил Александра, чтобы он не нарушал Тильзитский договор, а он во всем потакал англичанам, нашим кровным врагам.

– Сир, – голос у Шувалова звучал доверительно, – хочу признаться вам, что мне до конца не ясен смысл ваших обвинений.

Бонапарт понял вопрос и задумался над тем, как лучше ответить.

– Хочу сказать вам, граф, – он опять задумался на мгновение, – ваш вопрос как прост, так и очень труден. Боюсь, он до конца не понятен и Александру. Он, как получивший власть по наследству, не думает, что ему надо оглядываться, и довольно часто, на свой народ, как это вынуждены делать мы, его избранники. Как народ поймет мое правление, если хлеб будет дорожать? Да, я могу обмануть чиновника, дипломата, военного, но кухарку – никогда. Это она каждый день ходит на рынок за продуктами и по ним ценит заботу своего правителя о людях.

Взгляд Шувалова сделался серьезным. Эти слова, если не поразили, то открыли для него нового Бонапарта. А тот продолжал:

– Англичане, имея возможность получать недорогое сырье, заполонили Европу своим товаром. Где Франция возьмет денег, если ее товар не продается? – сказав это, Наполеон посмотрел на графа в упор. Выдержать этот взгляд было трудно. – Но это не все, – отводя глаза, продолжил он, – сколько раз англичане покушались на мою жизнь! Взять хотя бы 1803 год, когда англичане в Нормандии высадили Жоржа Кадудаля с целью моего убийства. А кто снабжал деньгами Австрию, Пруссию, чтобы они вели против меня войну. Что же я должен был делать?